— Кто бы мог предположить, что Шеннейр возьмет себе ученика с Островов! — Хине не хотелось срывать покровы лжи. Ей хотелось верить в сказку. — Хотя кто бы мог подумать, что у нашего магистра вообще есть ученик. Он держал это в секрете, чтобы защитить вас от высших, верно? Жаль, что мы тоже не знали...
Я внезапно осознал, что вся бригада сидит напротив, а еще по бокам, и все дружно пялятся с жадным любопытством, и предпочел хранить молчание.
Путь до берега был мучителен.
К волноломам я ехал ради экскурсии — чтобы представлять, на что подписался. Две черные приземистые башни стояли на выходе из бухты и по совместительству служили маяками. Проход к правой затопляло в прилив, а в отлив волны били о понтон и осыпали идущих брызгами. Открытая вода была в белой пене; по местным меркам — даже не волнение, легкая зыбь. До по-настоящему жестоких грохочущих штормов оставался еще месяц.
— И все-таки, что случилось с Алином? — я оперся о железную ограду. Вблизи становилось видно, насколько мало башни напоминают рукотворное изделие. Волноломы, как и волшебные замки, не строили, а выращивали, потому что маги не видели смысла в том, чтобы быть магами и заниматься при этом грязной работой. Прообразами волновых щитов были актинии: внешняя оболочка, пористая и корявая, составляла их скелет, а тело червя пряталось внутри.
— Почему с ним должно было что-то случиться? — не понял Миль.
— Что должно случиться с высшим темным магом, что он настолько озлобился на весь свет?
Кроме того, что он стал высшим темным магом, конечно же.
— Алин, — Миль внимательно посмотрел на меня, так, словно пытался прочесть мысли, и чуть прищелкнул пальцами: — Мнил себя единственным праведником средь мрака и грязи. Он сидел в своем замке, в тепле и безопасности, и считал окружающий мир недостойным и подлежащим исправлению.
— Вы не верите в мрак и грязь?
— Я не верю в праведников. Не ищите оправдания для мерзостей, Рейни.
— У нас говорили, что Шеннейр и Алин если не друзья, то хорошо ладят.
Миль коротко фыркнул:
— Алин и Шеннейр не "хорошо ладили". Алин был лучшим заклинателем в поколении, а Шеннейр обращался с ним... Шеннейр отдавал приказы и требовал беспрекословного подчинения, и жестко взыскивал за ошибки. Я думаю, что Алин понял, что это будет продолжаться всегда, всю его жизнь, и у него сдали нервы.
И власть темного магистра рухнула оттого, что он не смог наладить отношения с приближенными. Это в той же степени печально, что и поучительно.
— Вам не кажется, что вы пристрастны к Шеннейру, Миль? Он не настолько страшен.
Хотя к кому Миль не пристрастен, и кто для него не страшен.
— Если бы Шеннейр со мной так носился, как с вами, я бы тоже в это поверил. Но, Рейни, если он пытал и убивал ваших товарищей — что для вас "настолько"?
Из открытого люка потянуло запахом гнили; ремонтная бригада переглянулась и без удивления натянула респираторы. Они собирались подключиться к нейросети актинии, но та была скорее мертва, чем жива.
— Этот человек — тоже с Островов? А я думал, вы все светлые... — Матиас настороженно следил за Хиной и цеплялся за ограждение, вздрагивая от каждой волны. Я припомнил достопамятные коэффициенты светлости и поздравил:
— Ты сейчас все Острова подвел под статью, — это было то же самое, что сказать, что Хора — земля темных магов только потому, что там родился Шеннейр. — Нет. Но с тех пор, как темные отказались помогать в эвакуации и публично объявили, что беженцам стоило утонуть вместе с архипелагом, темная гильдия на Островах крайне непопулярна.
— Опять вы о своих ненаглядных Островах, — Миля в беседу никто не приглашал, но он был вежливым человеком и не заставлял других утруждаться. — Бросили вас, бедняжек.
— Нас не бросили? — я с интересом обернулся к нему, приготовившись выслушать очередную восхитительную темную версию событий. Правда, при таких начальных условиях, вряд ли она могла быть действительно восхитительной. — Когда тебе в лицо говорят, что лучше бы ты умер — это любви еще ни к кому не прибавляло.
И это было мое первое впечатление о темной гильдии. То есть темные, сами по себе, может и были замечательными людьми, но в тот момент адекватно их замечательность я оценить не смог.
— А светленькие, конечно, свой шанс покрасоваться не упустили, — заклинатель бросил под ноги клубок ниток: клубок развернулся, опутывая башню крупной сетью, и так же стремительно смотался обратно, прыгнув обратно в руки. — Рейни, а что вы вообще о том случае знаете? Знаете, почему волновые щиты столетиями стояли, а теперь начали ломаться? Извержение Маро было крупнейшим в истории. Трясло даже Хору. На Побережье шла волна, и мы в одиночку держали щиты — а где была светлая гильдия? А светлая гильдия во главе с ненаглядным магистром в дальних краях корчила из себя спасителей! Здесь был троекратный перегруз, и волноломы сыплются с тех самых пор! Мы уже думали, что все... Сколько человек вывезли с вашего Маро Раэту? На Побережье живет в сотни раз больше. Кем можно было пожертвовать?
Я слушал и поневоле вспоминал. Багровое пламя, утробный подземный гул, гигантская водяная воронка, тьма и бешеный ветер. Три года без солнца, лагерь для беженцев, грязные дожди из пепла.
— Может быть, вы и правы.
Но мне тяжело судить. Я был среди тех, кого спасли.
Миль сумрачно замолчал, разматывая клубок и рассматривая нить на просвет. Разумеется, диагностику он мог провести мысленно, без подручных средств, но это было все равно, что перемножать десятизначные числа в уме, вместо того, чтобы доверить это вычислительной машине.
— Вы можете сказать, что мы ищем, Рейни?
Я отогнал видения и оптимистично сообщил:
— Проклятие, которое при перегрузке щитов разнесет волноломы в щепки, обрушит цепь и всех убьет.
Заклинатель кисло посмотрел на оборванную от резкого рывка нить:
— Мы можем хоть раз искать что-то хорошее?
— Хорошее? — я прикинул варианты, и с сожалением вздохнул: — Это слишком сложно. Я за такое не возьмусь.
Первый волнолом оказался чист. Но это ничего не меняло: проклятие будет на соседней башне, или на любой ключевой. Кипарис — сердце Побережья. Если Алин действительно хотел нанести удар, после которого южный регион уже не поднимется, то бил бы именно по нему.
К следующей башне ремонтная бригада отправилась одна, подкинув меня к подножию скалы. Отлив обнажил галечный берег и поросшие водорослями валуны, и я прошел между ними как по лабиринту, наконец исполнив мечту и встав у кромки прибоя. Матиас попытался двинуться следом, но не выдержал и сбежал обратно к дороге.
Сумрак и серая пелена. Шелест волн, запах дождя, йода и водорослей.
Побережье.
Крайний юг материка — край мира. Огни маяков в ночи, призрачный свет источников, бьющих на дне. Скалистый берег, серпантины дорог, пять крупных городов. Самый населенный регион Аринди.
Побережье.
Мы делим его с двумя странами: на западе — Ньен, на востоке, там, где Хорский хребет вплотную подходит к берегу, — Вальтона, и в Вальтоне нет ничего, кроме узкой полоски суши, серого неба и дороги на восток. Можно подумать, что мы обязаны быть хорошими мореходами и иметь большой флот, но из-за скал, коварных отмелей, сложных течений, штормов зимой и туманов летом побережье малопригодно для судоходства. Корабли тонут здесь каждый год.
Прекрасный южный берег когда-то стал судьбоносным для Аринди — именно здесь на заре времен разбился крейсер Аннер-Шентагар. Означало ли его название пункт отправки и пункт назначения, история не сохранила, но на корабле спасались ученые с гибнущего материка. Вряд ли наши края были их заветной мечтой, но сил двинуться дальше уже не осталось. Так на бесплодной пустынной земле с редкими деревушками рыбаков возникла Единая гильдия. А потом в Аринди появились маги.
Дорогие соседи утверждали, что ученые были. Ученые и военные преступники, которые бежали от наказания за изуверские опыты над людьми.
А потом в Аринди появились маги с совершенно неестественной для людей магией, и здесь прямая связь.
Приближающегося человека я услышал задолго до того, как он показался в поле зрения. Его искра горела как гигантский факел, а ореол магии был грузным и неподвижным. Олвиш шел не спеша, что-то волоча за собой, и я ждал, разглядывая мага с белой повязкой на рукаве. Никто не видел, куда он исчез после похорон, и неизвестно, где он был и какими путями добирался до Побережья. Издалека Олвиш был похож на любого из своей родни, и вся родня походила на него.
Магических династий в полном смысле этого слова в Аринди не существует. На детях сильных магов природа отдыхает, а высшие, по неизвестным мне причинам, часто оставались одиноки. Семья Элкайт была исключением. Настолько хорошим, насколько хорошим можно назвать семью, которая поколение за поколением проводит циничную генетическую селекцию.
Партнеров Элкайт подбирали по сложному комплексу параметров, не учитывая только один — гильдию. Насколько я знал, они поклонялись магии в целом, добиваясь наибольшей яркости искры, неважно, светлой или темной. И видели смысл своей жизни в служении Источникам и их воплощениям — магистрам. Поколения магов меняются медленно, подробности скандалов в высшем круге не предавали огласке, и о своих заморочках мне с гордостью поведали сами Элкайт, высший маг Юрий, высший маг Юлия. Так вышло, что перед войной почти весь род оказался на нашей стороне.
Кроме Олвиша. По меркам семьи, он, вероятно, считался удачным результатом отбора.
Высший подошел вплотную, выпустив ношу, и высказал намерения в лоб:
— Джиллиан.
Похоже, единственный способ, как определить дружеские отношения между магами — это пригрозить кому-то смертью, и отмечать тех, кто отреагирует.
Матиас был жив; я посмотрел на бессознательное тело, на слипшиеся от крови белые волосы, и спросил:
— Знаете, Олвиш, есть одна вещь, которую я никогда не мог объяснить — почему темным так нравится все портить? Если вы хотели меня увидеть, то могли бы договориться о встрече заранее.
Но это сложно. Слишком-слишком сложно.
— Это же нелюдь, — Олвиш мазнул взглядом по лежащему заарну, и так же прямо указал: — Ты не имеешь права казнить магов гильдии. Аннер-Шэн и так обескровлена.
И все же до дружеских отношений тут было далеко. Как и любого Элкайт, Олвиша мало беспокоили конкретные люди.
Я поднял руку, останавливая монолог:
— Проясним несколько вещей. То есть для темных является нормой нападать на своих, швырять боевые проклятия в толпу, покушаться на жизнь официально назначенных магистров и при этом надеяться избежать наказания? Я из светлой гильдии, и даже у нас про такое не рассказывали.
Непрофессионально. Должны были узнать, а не узнать, так придумать.
— Ты из светлой гильдии, — повторил Олвиш. — Они решили, что ими будет управлять светлый. Можно понять.
Вариант Шеннейра "потому, что могли" был из того же перечня. Я сложил руки перед собой и печально признал:
— Я понимаю свои недостатки. Раз уж приходится работать в темной гильдии, я попробую вести себя как темный магистр. Казнь так казнь.
Намерения были самые благие, но мага все равно немного перемкнуло:
— Ты не можешь стать темным магистром!
— Я буду стараться.
К чести Олвиша, ступор прошел быстро. Высший подошел ближе, нависая надо мной всем своим статусом и тяжелой магической аурой, и негромко, с унизительной жалостью произнес:
— Забавная маленькая рыбка. Ты не темный магистр, и ты не светлый магистр. Ты просто игрушка, которая развлекает Шеннейра. И ты никем не станешь.
И это правда.
— Но что я делаю не так, Олвиш? Я не должен восстанавливать щиты? Я не должен готовиться к войне с Заарнеем? Вы готовы поклясться, что Джиллиан и остальные заботились о благе гильдии, а не о собственной ущемленной гордости? Вы готовы поручиться за них? — я сделал паузу, и с радостным озарением предположил: — Или вы подчинитесь кому угодно — но лишь бы он был темным? Удивительная неразборчивость. Впрочем, вам не привыкать.
Олвиш не торопясь поднял руку, рассматривая костяшки пальцев, и легко толкнул меня в грудь.
Ощущения были такие, как будто в меня на полном ходу врезался грузовик. Несколько бесконечных мгновений я пытался вдохнуть, скорчившись на камнях и прижимая руки к груди. Только бы не переломы. Понятия не имею, что мне делать с переломами. Но серьезные травмы были бы заметны, а высшему не хотелось тратить время на разбирательства из-за глупой рыбы.
— Просто веди себя хорошо. Веди себя хорошо, и будешь жить.
Олвиш спокойно смотрел, как я пытаюсь подняться, но не мешал. Удалось далеко не с первого раза; я с неохотой отцепился от валуна, за который держался, и вновь остановился напротив, запрокинув голову, и грустно сказал:
— Как жаль, что из всей семьи выжил самый никчемный.
Все спокойствие высшего исчезло вмиг. Темная магия загудела с такой силой, что я живо представил, как в следующий миг на месте берега остается котлован с кипящей водой. А жаль. Доводить Олвиша мне нравилось. Он доводился очень легко.
— Ты не смеешь о них говорить!
Я изумленно посмотрел на него, и тихо напомнил:
— Они были моими друзьями, Олвиш. Моими друзьями, которых вы убили.
То, что отразило эмпатическое эхо, я принял с трепетом. Чужая боль, словно полоснули по незажившей ране; есть вещи, которые невозможно исправить. Можно делать, что угодно. Можно забывать, сколько пожелаешь. Степень вины присуждена навсегда.
Олвиш отступил на шаг, развернулся и пошел прочь, и я сказал ему в спину:
— Мне все равно, кем вы меня считаете. Помогите спасти Побережье. В гильдии осталось слишком мало магов, а хороших магов — того меньше. Им не справиться без вас.
Он замедлил шаг, но не остановился.
Море шуршало, внезапно притихнув. Море не понимало, зачем людям столько ненависти, и я привалился к камням, глядя в небо. Олвиш все понимает правильно; Олвиш считает мое назначение магистром затянувшейся шуткой. Олвиш даже счел возможным открыть мне глаза на истинное положение вещей.
Забавный маленький человечек.
— Хорошо? — Матиас шевельнулся, со стоном хватаясь за голову, и прошипел: — Хорошо себя вести?!
Выглядел он порядком ошарашенно. Миф о собственной непобедимости развеялся как раз вовремя — прежде, чем заарн успел наткнуться на действительно серьезного противника, который бы не стал его щадить.
— Почему ты его просил?! — ярость тоже была неподдельной, и я отвернулся, разом теряя интерес.
Черный силуэт волноломной башни краем выступал из-за скал. Вряд ли внутренняя служба упустила произошедшее — в самом деле, сложно такое скрыть. Но им не было нужды вмешиваться. Если Нэттэйдж хотел показать, что за пределами его ненавязчивой опеки мир полон врагов и слишком жесток для беззащитных светлых.
Шкрябанье когтей по камням вплелось в размышления фальшивой нотой. Матиас остановился рядом, смотря исподлобья со смесью еще не угасшей злости и упрямства, и процедил, словно давая клятву:
— Ничего. Если ты не умеешь сражаться — не страшно. Твое дело думать. В следующий раз у меня получится лучше. Я найду способ. Они все еще пожалеют.
