Кот

План был мой, но нашего с Северянином вмешательства не понадобилась. Абарка тоже, как выяснилось, зря таскал бочонок вина по ночным улицам. Но ведь все могло обернуться совсем иначе. И это каждый из нас понимал. Потому и поделили добычу не так, как это делали обычно. Не по обычаям альмогаваров, а просто — по совести. Всем поровну. По двадцать золотых и по десять серебряных на каждого. Двести пятьдесят серебрушек присудили Контадору. Он тоже важное дело делал. Если завтра спросят — как вышло, что кошели наши полны, стараниями отрядного казначея, нам было что ответить.

Приятно, черт побери, ложиться спать богатым! Когда в кошеле весело позвякивает золото, глупые и страшные сны о каком-то Диме и еврее Бенционе никогда не снятся. И мысли в голове ворочаются сытые. Медленные и ленивые. О том, что денег на содержание замка хватит по меньшей мере лет на пять. Что можно, будем проездом в Толедо или Бургосе, посетить оружейников. Вдруг да найдется меч по руке! Без новомодных железных воротников, налокотников и наколенников я как-нибудь и так обойдусь. Тем более, что мы собирались наняться абордажниками во флот морской эрмандады, воюющей с английским королем за порты в Аквитании. А зачем в море много доспехов? Не дай Господь, доведется в воду с корабля упасть! Мигом на дно, навешанным на себя железом рыб смешить пойдешь!

А меч давно уже нужно новый. Нет, дедовский, добытый предком в схватке с норманнами чуть ли не триста лет назад, я продавать не собирался. В замке должно храниться много оружия. Да и... не смогу я отдать в чужие руки верой и правдой служивший поколениям де Кастро из Санта-Анны клинок! Предательство это... Отец Леонард говорит, будто у стали нет души, и что только язычники могут утверждать обратное! Мы все с ним тогда согласились. Кивали и пели потом псалмы. Ну, как умели так и пели. А вороны — они вообще глупые птицы и один Дьявол ведает, чего они раскричались, сорвались в небо и улетели.

Согласились, но... Даже как сказать-то не знаю... Душу в сталь может быть Бог и не вдохнул, а вот характер — точно у каждого оружия свой. Мне иногда кажется, будто бы клинок, приплывший на драконьей ладье с другого берега Северного моря, куда мудрее меня. И сам знает, как именно нужно заканчивать поединок. То плашмя — как тогда с бербером, Усемой-Массеном ибн-Зари, повернется. То ужом проскользнет сквозь все преграды и ужалит в злобный язык. А я только за рукоять держусь.

— В Севилье тоже нужно зайти к кузнецам! — пообещал я сам себе, и с этой мыслью уснул.

Говорят, фронтерос спят как лисы, в один глаз, в одно ухо. В долинах и ущельях Сьерры-де-Ронда опытному обитателю Пограничья шум ветра и шелест листьев, стук падающих камней и журчание ручьев, крики птиц и вопли ненавистных мартышек подскажут об опасности, поджидающей за поворотом тропы, поднимут с лежанки у костра, и спасут жизнь. В безопасном Альхесирасе впитавшиеся в кровь привычки никуда не деваются. Ворочаются перед тем как уснуть, привыкают к новым звукам, альмогавары. К крикам котов в развалинах, к шлепанью моря о причалы, к шагам стражи в узких улицах.

И не в обычаях вольных воинов нежиться в постелях до позднего утра. Едва-едва светлеет небо, только-только тьма отступает, меняется ветер, иные сказки шепчут листья — этого довольно, чтоб глаза открылись сами собой.

Когда прибежал мальчишка с вестью, что в порт входит корабль, и с требованием вознаградить его быстрые ноги и громкий голос, мы уже перекусить успели, и Герраду с двумя его попутчиками проводить. А я так еще и кобылку обиходил, меч и пару кинжалов смазал, упаковал к перевозке городскую одежду и ожидающую подгонки под фигуру кольчугу. Оставалось влезть и зашнуровать ощутимо пахнущий потом перпунт, надвинуть старый — как бы не ровесник меча — шлем, и обернуть талию перевязью с ножнами. И все. Готов к путешествию.

— ...Вот их милость, младший жид и говорит! — захлебываясь словами и жалобно распахнув глазенки, трещал, как сорока, пацаненок. — Беги, мол к их милости, кабальеро. Скажи, мол, чтоб был готов. А старший жид...

— Чтож ты, парень, все жид да жид? — вспыхнул Контадор, вообще не слишком жаловавший любые упоминания о проклятом народе.

— Так как же? — искренне удивился гонец. — Они же, жиды поганые, сказали, дескать за вести добрые фронтерос тебя непременно наградят. О откуда мне знать — зря я ноги бил, или нет? По шее я получу, или денежку за щеку?

— Чтож ты согласился гонцом стать? — усмехнулся я, нащупывая самую мелкую монетку в кошеле.

— Так, ваша милость, — хитро прищурился парнишка. — В крепости всем известно, что их милость, Диего, по прозванию Эль-Гато, с гор с богатой добычей вернулся. А вчерась еще и мулов дона Педро мажордому продал. Неужто для меня такой славный кабальеро награду не сыщет?

— И к которому из нас подойдешь? — подбоченился Берииак. Одеты мы все были примерно одинаково, а оружие в крепости не принято на виду держать. Ладно еще Северянин. Его вообще трудно с кем-то спутать. А вот все остальные — ни возрастом слишком уж сильно, ни статью не отличались.

— К нему вот, господин, — и на миг не задумываясь, ткнул в меня пальцем сопляк. — Сказывают, Кот наш нынче сапогами мавританскими обзавелся. Волосом черный, лицом белый, глазом льдистым. Выходит, он и есть их милость Эль-Гато-эн-лас-Ботас.

— Ну держи, — протянул я тоненький кружок из дрянного серебра мальчишке, под смех братьев альмогаваров. — Шерлок Холмс Альхесирасский!

Вот опять? Знаю ведь, понимаю — назвал чье-то имя, должное что-то означать. А вот — кем был этот человек, чем знаменит, и, главное — откуда я о нем узнал? Само, помимо воли, на язык навернулось. Шел в порт, думал. Вспомнить пытался, лоб морщил. Потом плюнул с досады себе под ноги, и бросил. Решил — если Господу угодно не мои мысли мне в голову вкладывать, то кто я такой, чтоб с Провидением спорить.

Я, к слову сказать, такие вот моменты, легко готов на страшные свои сны променять. Несколько раз уже замечал, что в нужные моменты, будто ангел небесный мне знания на ухо нашептывает. Как засаду на тропе устроить, чтоб и всем стрелять было удобно, и своих чтоб не зацепило, и враг ни один не ушел. Как оборону в брошенной одинокой башне на скале организовать, чтоб куда бы враг не сунулся, отовсюду острые жала ему смертью грозили. Как с монахами-доминиканцами договориться, или у мавританских сервов пищу купить...

А что, иной раз, такие вот имена, или словечки какие-то непонятные прорываются, так от чрезмерного усердия еще и не то случиться может! Повелел, видно, Господь своим крылатым слугам всячески оберегать, помогать и подсказывать кантабрийскому идальго, кабальеро Диего де Кастро, а те бросились Божественную волю исполнять. Торопятся, толкаются. Мешают друг другу...

В общем, улыбнулся я своим самонадеянным мыслям, и так, с улыбкой, к морю и подошел. Как раз вовремя, кстати. На каталонской галере только-только весла подняли, и теперь ее тросами к причалу подтягивали. Жаль знаки на парусах не успел посмотреть. На мачте тоже баннер висел, но слабый ветерок его едва-едва шевелил. Не разглядеть чей он. А чтоб увидеть щиты на корме, нужно было приблизиться к нетерпеливо притаптывающим нашим иудейским нанимателям. Что очень не хотелось. Уж очень недоверчиво они на нас с Мартином поглядывали.

Кивнул старшему, Файзелю кажется. А младшему улыбнулся многозначительно. Тот скривил пухлые влажные губы и отвернулся. Бывает и так. Вроде видишь человека второй раз в жизни, а сразу понимаешь — враг. Вот и у нас с Иегудой бен-Давидом так. Причем, судя по всему — взаимно. Впрочем, мне с ним детей не крестить. Ему в любом случае придется какое-то время мое общество терпеть. Так что — пусть привыкает.

Тронул Абарку за локоть, привлекая внимание, и потихоньку стал пробираться через быстро собирающуюся толпу — не часто в Альхесирас в последнее время заходят большие суда, к той части причалов, откуда должна была быть видна корма корабля.

Оруженосец нырнул куда-то поближе к сходням, а я протиснулся к берегу. Только на минуту, чтоб увидеть гербы на щитах, безмерно удивиться и отойти.

Потому что на планшире кормовой надстройки, из под тента, прикрывающего от солнца ют, торчали красные, с раздвоенными, подобно ласточкиному хвосту, окончаниями, кресты на белом фоне. И в толпе уже пошли шепотки: "тамплиеры"! Что за дела у воинов Христа с презренными севильскими иудеями?

Если быть точным, собственно ордена Иерусалимского Храма Соломона уже лет сорок как не существует. Под давлением императора франков, папа собой буллой разделил огромного "спрута", охватившего, сжавшего в тесных объятиях весь христианский мир, на несколько поменьше. Разделили имущество и земли, сменили названия, назначили новых магистров, но рыцари — те остались теми же. И что с того, если в Арагоне, Валенсии и Каталонии они ныне именовались воинами Девы Марии Монтесской, в благословенной Кастилии — орденом Калатравы, а в галльской Лузитании, которую все чаще стали называть Португалией — орденом Христа? Все так же реет на стягах расщепленный крест, а в замках на вершинах утесов обсуждают планы нового крестового похода к Гробу Господа. И пусть в командорствах больше не принимают деньги на хранение, а магистры приносят оммаж королям, никто имеющий голову на плечах особо не верит, будто бы разделенные границами государств осколки не поддерживают связи между собой.

Потому никто в порту Альхесираса и не удивился, когда в залив вошло арагонское военное судно. Между Кастилией и юго-западным соседом теперь мир. Брат короля Педро Церемонного — Фернандо, маркиз де Тортоса, вообще официально состоит в свите молодого Педро Кастильского. Да и дружба между дворцом в Сарагосе и штаб-квартирой ордена Монтессы пару лет назад, во время бунта в Каталонии получила явное и яркое подтверждение. Тогда магистр Педро де Тоус, лично казнил главарей заговорщиков, влив им в глотки расплавленную медь колоколов, коими злодеи созывали народ к восстанию.

И если бы рыцари прибыли к алькаиду крепости, я решил бы, будто наш король готовит новую войну с неверными. Или, помня о пристрастии молодого монарха к воинским забавам, подумал бы о готовящемся вторжении в Фес. Еще прежний, добрый король Альфонсо, планировал, покончив с Гибралтаром, высадиться в Сеуте. Да и мир с Гранадским эмиром может послужить косвенным доказательством воскрешения этих планов. В конце концов, ни для кого в Пограничье не секрет, что арабское дворянство эмирата открыто недолюбливает военную касту, по большей части состоящую из потомков берберов. Но и те и эти прямо-таки презирают, по их мнению — полудиких жителей Магриба, и, наверняка, не станут мешать нам хорошенько щелкнуть по носу султану Абу ль-Хасану.

Но причем тут, дьявол меня побери, евреи?! Где в этой, вполне вероятной схеме, их место? Почему братья-рыцари привели свою галеру сюда, а не прямо в Севилью? И почему офицеры крепостного гарнизона не меньше меня удивлены явлению тамплиеров?

Между тем, пока я ломал голову, пытаясь связать причины и следствия, пока припоминал все, что знал об отдельных частях некогда могучего ордена, на причале случилось нечто, вызвавшее гул недоуменных разговоров альхесирасцев. Младший из иудеев, передал старшему увесистую сумку, и тот, неожиданно ловко перешел на борт корабля. Всего на минуту, но клянусь Святым Андре — покровителем рыбаков и моряков, я на месте капитана этой посудины непременно приказал бы вымыть палубу щелоком, после этакого-то гостя!

Потом двое матросов вынесли и поставили на бревна причала небольшой, но явно тяжелый, окованный железными полосами, сундучок. И Файзель ибн-Эзра поспешил за ними. Можно было не сомневаться, взглянув лишь на озабоченное лицо седеющего жида — в дубовом ящике находилось нечто весьма и весьма ценное!

И сразу после еврейского исхода, сходни были сброшены, концы ослаблены, матросы приготовились к установке паруса, а на баке, пока еще вяло, принялся задавать ритм гребцам огромный барабан. По мне, так не слишком вежливо со стороны рыцарей вышло. Покинуть крепость даже не засвидетельствовав своего почтения алькаиду, не перемолвившись и парой слов с командиры туземной стражи, по сути — предпочтя всем этим добрым идальго презренных иудеев — что это, если не выражение открытого презрения?

— Боцман с этого корыта говорит, будто они спешат освободить причалы для кастильского флота, — каким-то неведомым образом отыскав меня в толпе, поспешил поделиться новостями Мартин. — Будто бы они на входе Байя де-Альхесирас встретили множество лежащих в дрейфе в ожидании ветра кораблей под вымпелами дона Гутиера Фернандо де Толедо, старшего брата нового епископа Паленсии Бласа Фернандеса и Педро Суареса — камерера молодого короля Педро.

— Этот отважный моряк не говорил, за каким чертом их вообще принесло в крепость?

— Я спросил, — печально изогнул губы Абарка. — Говорит, что не стоит совать нос в каждое дупло. Мол, вместо пчел там могут оказаться и злые осы. Еще сказал, что он не скоморох, чтоб бесплатно веселить сказками народ на площадях. И что даже одна пчела лучше пригоршни мух!

— А лишнего динеро в кошеле отважного оруженосца конечно не нашлось, — кивнул я, догадавшись, чем кончился разговор Мартина с безымянным боцманом рыцарской галеры.

— Обижаешь, твоя милость, — подражая Хавьеру Берриаку, оскалил зубы Абарка. Жаль, продолжить разговор не удалось. Сквозь редеющую толпу к нам пробился Иегуда бен-Давид.

— Помогите отнести сундук в дом, — вместо приветствия заявил наглец. За что тут же, вместо ответа, получил от меня кулаком в живот.

— Ты забываешься, презренный! Кабальеро не носят вещи за жидами, — прорычал я. И добавил спустя минуту, когда желание выпотрошить этого ублюдка немного отступило:

— Встретимся у церкви через час. И не смейте опаздывать. Уйдем без вас.

— Мы там будем, — прошипел Иегуда, начав наконец нормально дышать. — Но клянусь! Сразу за воротами ты мне за все заплатишь!

Я уже было замахнулся, чтоб вбить обратно в глотку дерзости этого... человека, но ударить не успел. Меня окликнул десятник крепостной стражи.

— Дон Педро, приглашает вас, ваша милость, немедленно проследовать в замок, — строго заявил копейщик, сурово нахмурив брови. — Вы должны идти с нами!

В сердцах, сплюнул под ноги иудею, и жестом показал, что не намерен сопротивляться. Чего-то подобного я с самого утра ждал. Не может же высшее должностное лицо крепости и окрестностей оставить без внимания мой с де Канисаресом поединок, а особенно — таинственную смерть одного из участников.

— Иди к нашим, — велел я оруженосцу, прежде чем пойти с солдатами. — Собирайтесь. Через час мы должны встретить нанимателей у храма.

— А ты? — вскинул брови Мартин, и неопределенно крутанул кистью руки.

— Я приду прямо туда.

Еврей, решивший будто стража прибыла на его защиту, и воспрянувший было духом, сокрушенно покачал головой. Похоже, ему совсем не хотелось тащить самому тяжелый ящик, от которого старший, Файзель, уже устал отгонять уличных зевак.

Взялся наглый иудей за рукоятку сундука, или они все-таки решились нанять кого-нибудь, я уже никогда не узнаю. Наверняка только моя принадлежность к дворянскому сословию удерживала копейщиков от того, чтоб подогнать не собирающегося спешить идальго в сторону обиталища Понсе де Леона. Так что — уши точно мне не солгали: стоило сделать первый же шаг, как десятник облегченно выдохнул.