Янмэйская Охота

Остров Фарадея-Райли

— Ладно, дорогуша, что ты умеешь делать? Я так понимаю, ничего?..

Шел пятый день в лечебнице. Сибил уже осознала и приняла тот факт, что находится именно в лечебнице, а не в темнице. Хотя принять было сложно.

В третий и четвертый день ее снова водили на процедуру под названием "обруч". Оба раза она теряла сознание от боли. В третий день Кодди успел намалевать на стенах шесть голых баб, в четвертый — только пять. Значит, длительность пытки сокращалась — вероятно, в награду за то, что Сибил больше никого не пыталась убить. Разумеется, она не отринула желание прикончить всех лекарей и сжечь богадельню, — она просто решила повременить и осмотреться. Вечером того дня, за обедом, Сибил сумела без запинки выдать ответы на все вопросы: "Я Дороти Слай. Меня терзает душевный недуг. Я иду к исцелению. Я нахожусь там, где меня любят и принимают". На следующий день лекари решили, что демон в ее голове уже достаточно усмирен — по крайней мере, на первое время.

— Довольно обруча. Теперь для поднятия сил души применим удар контрастом, а затем перейдем к терапии трудом. Чтобы вы знали, Дороти, именно труд — главный ключ к выздоровлению, но труд осознанный и целенаправленный. Чем больше вы сосредоточитесь на работе, тем быстрее отступит недуг!

Ее поместили в бочку, голова графини торчала сквозь отверстие в крышке. Бочку наполнили паром, Сибил чуть не лишилась чувств от жары. Затем ее вывели во дворик и трижды окатили ледяной водой. Последнее оказало вполне благотворный эффект: тело наполнилось силами, Сибил почувствовала себя готовой к борьбе. Ей дали вытереться и одеться, привели в комнатенку с печуркой и усадили перед грымзой — той самой, которую в первый день Сибил пыталась заколоть. Грымза пролистала какую-то книженцию, тоном снисхождения задала вопрос:

— Ладно, дорогуша, что ты умеешь делать? Я так понимаю, ничего?

Графиня подумала: хорошо было бы поработать на улице. Разумеется, любая работа, какую здесь предложат, унизительна для дворянки. Но это шанс провести разведку, а кроме того — выйти на свежий воздух и вдоволь пошевелиться. После четырех месяцев каземата — счастье!

— Я умею...

Леди Сибил запнулась. Править людьми, вести бюджет графства, заключать договора, плести интриги... А из того, что можно делать в лечебнице для душевных недугов?

— Умею ездить верхом. Если вам нужен курьер или извозчик...

— Пф! Нашлась умница! Куда тут ездить?

Сибил вспылила:

— Почем мне знать?! Будто вы меня выпускали из дому!

Грымза цыкнула.

— Эй, разошлась! Мы этого не любим.

Сибил заметила на столе чернильницу с перьями. Пожалуй, она рискнула бы еще тремя днями обруча ради шанса выколоть грымзе глаз. Но тогда она лишится прогулки — а это скверно.

— Простите, сударыня.

— Так-то. Шьешь?

Сибил похлопала глазами:

— Шью... иглой? Это еще зачем?

— Ну, разумеется. Вязать?

— Из шерсти, что ли?.. Конечно, нет.

— Стряпать?

— Ни за что.

— Толку с тебя. Пойдешь убирать снег.

Сибил чуть не засмеялась — именно этого она и желала. Разминка для тела и знания для планов побега!

Через час после завтрака графиня Сибил Нортвуд, наряженная в нелепые валенки и пухлую телогрейку, швыряла снег деревянной лопатой. За ночь его насыпало немало, но погода стояла теплая, снег быстро размокал и тяжелел. В ряду с Сибил трудились пятеро мужчин — все хилые заморыши. Очень скоро они запыхались, стали задыхаться, отирать пот со лбов. Сибил не чувствовала ни капли усталости — лишь радость движения, свежего воздуха, нагрузки для мышц. На мужчин не смотрела и краем глаза. Все внимание уходило на то, чтобы запомнить местность.

Лечебница представляла собою шесть зданий разного размера, стоящих прямоугольником. Когда-то, видимо, это был форт: здания соединялись участками стены и галереями, превращая весь комплекс в укрепление. Графиня прикинула назначение домов. Мужской корпус, женский корпус, трапезная с кухней, флигель лекарей, соединенный с пыточными подвалами, склад, водонапорная башня. Арсенал, казарма? Теперь их нет, перестроены в мужской и женский корпуса. Значит, всей охраны в темнице — только "медбратья" да "медсестры" с дубинками. Прекрасно!

А где выходы из этого форта? Там, где прежде были главные ворота с надвратной башней, каменную стену заменили чугунной решеткой и решетчатыми же воротами. За ними виднелась дорога, уходящая дугою вниз, к морю. Надо думать, глухие крепостные врата снесли именно затем, чтобы поддержать дурацкую идею "лечебницы" и "заботы о пациентах". Тем хуже для тюремщиков — перелезть решетку будет куда проще. А кроме главных ворот, есть две калитки в боковых стенах, ведущие на север и юг. Они, конечно, заперты, но хороши тем, что местность за ними не видна из двора. Стоит пройти калитку, как сразу исчезнешь из виду. Но куда попадешь?..

Чтобы рассмотреть местность вокруг форта, Сибил стала еще усерднее махать лопатой. Скоро она оторвалась от хилых мужиков шагов на десять и, не ограниченная шеренгой, стала сама выбирать дорогу. Как бы случайно сбилась с прямой линии и двинулась к южной калитке. Возле нее остановилась как бы отдышаться, оперлась на лопату, утерла лоб, поглядела меж прутьев калитки. Там начиналась тропинка — и сразу пропадала из виду, уходя вниз по крутому каменистому склону. Свистел ветер, рокотали волны, расшибаясь о скалу. Идовски опасно спускаться здесь ночью. Если бежать этим путем, то только при свете дня.

Сибил отдохнула до того момента, пока хиляки прогребли мимо нее, а тогда взялась за лопату, быстро догнала их и снова вырвалась вперед. В следующий раз остановилась для передышки напротив главных врат. Что за ними? Да, широкая подъездная дорога, раскисшая от мокрого снега. Теперь видно, как дорога расходится надвое. Одна идет вдоль острова и в дальнем, восточном его конце упирается в крестьянскую избу с хлевом и курятником. Надо же, какой-то бедолага поселился здесь! Видимо, промышляет продажей харчей лечебнице. Другая дорога идет по плавной дуге влево-вниз, к морю. На развилке дорог стоит телега. Брошена, или там ей и место — не понять.

Сибил снова приступила к работе и, поскольку южная половина двора уже была чиста, двинулась к северной калитке. На сей раз она устала взаправду и отнюдь не притворно перевела дух. Бедные мужички отстали на десяток ярдов и гребли в два ряда друг у друга за спиной — чтобы по очереди расслабляться. Сибил впилась взглядом меж прутьев калитки.

Здесь рельеф сильно отличался от прежних. Северный склон острова представлял собою пологую чашу, на дне которой лежала бухта. И широкая дорога, и тропа от калитки спускались к берегу — гораздо плавней и безопасней, чем на юге. В бухте виднелся причал, у которого стояли несколько шлюпок и парусный бот. Скалистый остров защищал бухту от южного ветра, и тут царила тишь. Вода, не вспаханная волнами, напоминала темно-серое зеркало.

Лет пятнадцать назад муж взял Сибил с собою в плаванье вокруг Полариса — от Клыка Медведя до Уиндли и назад. Она была очень молода и честно старалась любить мужа и ловить каждое его слово. "Моря отличаются направлением ветра, формою волн и цветом воды. Когда к синеве прибавится мешковина, а южный ветер сменится западным, знай: ты вошла в море Мейсона". Благодарю, Элиас, впервые мне пригодилась твоя наука! Итак, я на острове в море Мейсона, и на севере в двух днях плаванья — берега Земель Короны. Даже лучше: два дня мы шли из Короны к острову, зигзагами, против южного ветра. Обратно — по ветру и напрямик — легко дойти за полтора. Но это под парусом...

Сибил не строила иллюзий о своей способности вести парусник. Единственная надежда — шлюпки. Угнать одну из них... Незадача: возле причала — хибарка лодочника, вот и он сам возится, развешивает сети... Значит, сперва сбежать из-под надзора. (Как и когда?) Потом — отпереть северную калитку. (Взломать замок — но чем? Отпереть — но у кого украсть ключ?) Потом спуститься к причалу, разделаться с лодочником, украсть шлюпку. Все это — в туман или ночью. Отчалить, выйти из бухты, взять курс... Ее познаний в навигации хватало, чтобы выдержать направление на север. Но едва на острове хватятся ее, как пошлют погоню. Тюремщики на паруснике легко настигнут шлюпку. Значит, нужно уйти из пределов видимости и повернуть на восток, в сторону океана. Там ее не станут искать. До заката грести на восток, поспать в лодке, а с рассветом уже взять на север.

Итого, в самом лучшем случае, понадобится три дня на веслах. Дольше, чем можно выдержать жажду. Нужен запас воды — как вынести его из форта? Так же, наверное, как избежать надзора и взломать калитку — то бишь, неясно как. И еще одна неприятность. Северянка или нет, а за трое суток среди зимнего моря можно замерзнуть насмерть. Стало быть, нужна еще и теплая одежда. И какое-то оружие — хотя бы нож — на случай, если на причале окажется лодочник. Непростая задача. Но...

— Пятнадцать сотых процента, — произнес юношеский голос за ее спиною.

Сибил дернулась от неожиданности, резко обернулась.

— Вы кто?

То был один из хиляков с лопатами. Изможденный, как остальные, но очень молодой и по-юношески привлекательный.

— Я — Нави. Три двадцать пять — на один ноль девять. Пятнадцать сотых процента, а весной станет восемнадцать сотых.

Глаза этого типа горели неприятным возбуждением.

— Поди прочь, безумец, — рыкнула графиня. — Будешь докучать мне — получишь процедуру. Нельзя трогать женщин.

Он заложил руки за спину.

— Ты не подумай, я не хотел тебя трогать. Я — Нави. Скажи число!

— Какое еще число?..

Тут тюремщик заметил их беседу:

— Эй, вы! Не расслабляться, не болтать! Труд исцеляет, а не болтовня. Вперед!

Нави схватил лопату и прежде, чем отойти, шепнул графине:

— Придумай число, я потом спрошу.

Тем же днем она предприняла еще одну разведывательную вылазку. Когда двор был очищен от снега, Сибил обратилась к надзирателю:

— Я желаю увидеть священника.

Он озадачился:

— А ты что, видишь тут церковь?..

— Церкви нет, но священник должен быть. Если на острове умрет человек — кто прочтет отходную? Мог бы дворянин, но среди лекарей я не наблюдаю первородных. Так что священник обязан быть, и я имею право его увидеть.

— Какое такое право?

— Хочу исповедаться. Вы не можете мне отказать.

Тюремщик долго колебался, но все же не рискнул отказать женщине в ее святом праве. Отпер боковую калитку и повел Сибил по тропке вниз — к лодочному причалу.

— Священник живет в шлюпке? — ухмыльнулся графиня.

— Не совсем.

Дорогою она поразмыслила, какую пользу можно извлечь из встречи с духовником. На крохотном забытом богами острове нечего делать служителю Праматеринской Церкви. Эта ветвь, воспевающая дворянство и обласканная им, процветает в больших городах и замках, возводит блистательные соборы, служит величавые обряды. Простой люд из деревень и мелких городов — в основном, паства Праотцовской Церкви. Очевидно, здешний островной священник — как раз служитель Праотцов. Он подчиняется епископу ближайшего крупного города (быть может, Маренго или Руайльда), а тот — архиепископу Фаунтерры, то бишь — приарху Галларду Альмера.

До сих пор Сибил не спешила никому раскрывать свою связь с этим человеком. Причин имелось две. Одною был тот благовидный монах, что зашел исповедать ее первым днем заключения в каземате. Выслушав графиню, очень мягко и тихо произнес: "Его преосвященство благословляет вас и желает вам здравия. Его преосвященство желает, чтобы вы знали: боги нахмурятся, если вы станете всуе поминать его имя". Галлард Альмера злился — ведь это Сибил сохранила жизнь Минерве, поставив под угрозу весь заговор. Галлард не собирался оказывать ей помощь. Другою причиной была Минерва: к несчастью, она-то знает настоящего отца Глории. Желая отомстить, она подошлет к Галларду шпионов и убийц. Связавшись с ним, Сибил даст Минерве ниточку, ведущую к ней.

Однако если лекари этого паршивого острова не желают ее слышать, не попытать ли счастья со священником? Церковными каналами передать письмо для приарха и получить хотя бы шанс на свободу?

— Прибыли! — неожиданно громко рявкнул надзиратель. Сибил вздрогнула.

Они стояли у хибарки лодочника. В ответ на крик тюремщика внутри послышалась возня: кто-то закряхтел, зашаркал ногами, ругнулся, отпер.

— Чего вам, черти зеленые?

На пороге стоял мужик в высоченных рыбацких сапогах и тулупе. Под тулупом он был одет в одни портки, впалая грудь лохматилась седыми волосами. Лицо мужика имело иссиня багровый цвет, нос и щеки пестрели красными жилками.

— Дамочка хочет увидеть священника, — сказал тюремщик. — А я бы хлебнул твоей этой.

— Чтоб вас растак... — буркнул мужик и попятился в хибару.

Надзиратель вошел, за ним осторожно последовала Сибил. В дверях она склонила голову, а внутри хибары так и не рискнула распрямиться — настолько тесно тут было. Кроме узенькой моряцкой койки и подхода к ней, все остальное пространство было чем-то занято: свертками сетей, связками вяленой сельди, сетями, мешками, поленьями, обломками весел, ржавым инструментом, горшками, бочонками, трубками. Где-то под завалами чадила печурка, что-то бродило и булькало, где-то в углу нахально, не боясь дневного света, питалась мышь. Смердело рыбой, плесенью и мужским телом. Сибил потрясенно рыскала глазами:

— Где же священник?

— Ну я он, я... — выронил мужик. — Меня Карлом звать...

Она не поверила:

— Быть не может!

Мужик отодвинул доски, одна трескуче рухнула. Обнажился участок стены с пожелтевшей иконой Праотца Вильгельма.

— Видалась?.. А еще вот.

Он оттянул рукав тулупа, и на широком запястье показалась выжженная клеймом спираль. Сибил разинула рот.

— Орден Вильгельма Строгого! Ты — жженый монах?..

— Ну, видишь же, чего спрашиваешь...

Он бухнулся на койку, откуда-то вытащил деревянную кружку и наполнил из бочонка. Жидкость ударила в нос резким смрадом — то была худшая косуха, которую графиня нюхала на своем веку. Тюремщик потянулся к кружке, но Карл треснул его по руке, хорошенько приложился сам, лишь потом отдал остаток.

— Сударь, клеймо Вильгельма — это же навсегда! Вы не покидаете своих обителей!

— Ать, заладила. Ну надоелось мне в обители! Рыбку вот ловлю, за лодками смотрю, косушку стряпаю... — Мужик обвел кривым жестом свое хозяйство. Почесал священное клеймо на руке. — Если надо кого помолить, то это тоже могу, чего нет... Я ж, почитай, два раза по восемь лет отмолился. Все запомнил, что надо... Ты б сама запомнила, если б восемь раз на дню, шестнадцать лет...

Он снова налил, оторвал селедку от связки, отгрыз хвост, отдал надзирателю. Вместе хлебнули, закусили вяленой рыбой. Сибил хлопала глазами.

— Вы сбежали из вильгельмова монастыря?!

— Ну че сразу сбежал... Ну какое мне бегать — в пояснице черти стреляют... Ушел себе тихонечко.

— И тут, на острове, прячетесь?

Лодочник кивнул тюремщику, указав на Сибил рыбьим скелетом:

— Чудную ты бабу привел! Какое ж я прячусь, коли вот он я?