Хозяйка "Логова"

— Тора! — Желая привлечь мое внимание и остановить поток слов, мужчина даже подпрыгнул. — Умоляю еще хотя бы час, а потом я весь ваш!

— Поняла-поняла... — Я отступила от двери и он, рассыпаясь в благодарностях, отправился спать.

Эванас Тюри оказался не только продуманным человеком, но ко всему прочему еще и счастливым. Он и его люди проспали без малого еще четыре часа, потому что медам Тюри, вдоволь набегавшись и наоравшись, действительно притихла. Вошла в харчевню, скинула шубу на руки одной из наших девчат и почти по-человечески попросила горячего чая и немного сдобы — без надменного взгляда свысока и ханжеских интонаций. Она устроилась за столиком Гилта полуоборотом к окну, спиной к столовой, чтобы одновременно отслеживать двор и лишний раз не попадаться постояльцам на глаза.

Оказывается ей претило выслушивать хвалебные благодарности за вчерашние выступление, быть может, из-за критики мадам Ивир или же потому что большую часть выступления Алиссия не помнила. Хотя волноваться ей не стоило, гостей в "Логове" осталось меньше десяти. Все они были намерены покинуть нашу заставу до снегов, поэтому спешно забирали свои заказы из мастерских, готовили лошадей, собирали вещи и не обращали внимания на застывшую у окна Тюри. Разве что дети милой четы Люпиевых: семилетняя Дороти и пятилетний Себастьян решились к ней подойти, чтобы подарить картину под названием "Изгнание баньши".

— Кого? — переспросила медам, вглядываясь в детские каракули.

— Баньши! — в один голос повторили малыши и водрузили "полотно" на стол певуньи. — Вы ведь изгнали ее. — На правах старшей, Дороти поочередно указала пальчиком на двух героинь картины и разъяснила:

— Вот это вы, а вот это она... Видите вы в белом и с нимбом, как святая Иллирия, а вот она черная и круглая, потому что... — девочка замолчала, не найдя слов, и тут подал голос Себастьян:

— Воет, — по-мужски, коротко ответил он и с невероятной точностью повторил вчерашнее заунывное: — "Уносит счастье мое-е-е-е..."

Протяжное "е" подхватила и его сестренка, и посрамленная звезда лучшего столичного театра Вдовии вылетела из столовой, как пробка и бутылки.

— Эй, куда вы?..

— А картина? — понеслось озадаченное ей в спину.

— Я передам, — став свидетельницей этой сцены, я похвалила малышей за идею и исполнение, наградила их булочками и отправила к родителям. — Они вас искали, пора собираться.

К сожалению, через минуту мне сообщили о том, что на заставу прибыла посылка, которую нужно срочно забрать и лично мне. Данное условие было трижды подчеркнуто нашим начальником почтового отделения. За посылкой я отправилась немедля. Думала, что успею до отъезда Люпиевых, но не вышло. Поэтому я нее видела, как Дороти и Себастьян, чуть ли не свесившись под брюхо лошадей, махали моим домочадцам и помощницам, громко заверяя, что они не забудут "Логово" и обязательно вернутся летом. Так же я пропустила момент встречи Алисии и ее выспавшегося мужа, а еще не стала свидетельницей пришествия первого "обоза", о котором Гилт говорил. А все это потому, что мне не сказали об эксклюзивности посылочек и их габаритах!

И когда господин Тикелл вывел меня на задний двор почтового отделения к огромному черному ящику, вручил сопроводительное письмо и сказал: "Забирай", я долгие пять минут открывала и закрывала рот, не зная как выразить глубину моего "признания".

— Да как вообще... откуда он здесь появился? — Обернулась я к начальнику почтового отделения, а его уже и след простыл. — Чтоб тебя, Инваго Дори! — в сердцах бросила я и открыла чистый конверт без марок, штампов и надписей.

"Здравствуй, родная, — гласили первые строки письма, не обремененного ни именем роднули, ни датой отправки. — Знаю, ты сердишься на меня за долгое молчание..."

Сержусь — неподходящее выражение, я скорее зла и не за молчание, а за умалчивание. Создается впечатление, что Инваго было невероятно сложно предупредить меня о болезненности поцелуев, о посылках, об обозах, о том, что оставленные деньги придется потратить на пересылку, ибо даже один день постоя десяти или двадцати вампиров, выльется в копеечку... А я уже губу раскатала, явственно представив, что на те золотые приобрету для "Логова". Но больше всего меня раздражало незнание истинных причин, которые двигали тарийцем, и, как ни жаль, это письмо так же их не раскрывало.

Исполненное нежности и сожаления за разлуку оно было адресовано пылкой возлюбленной, и никак не невестке. Я не смогла дочитать, всхлипнув, сложила тонкие листы и увидела неожиданно объявившиеся надписи на ранее чистом конверте. В нижнем правом углу мое имя в соответствии с приобретенным статусом Торика ЭлЛорвил Дори и адрес моего родного города Гьяза, а в верхнем левом имя отправителя и его адрес в пылу войны сокращенный до номера округа 1.24.56 Данирш. Последний тарийский городок перед границей с Вдовией время первой военной компании в наши горы, когда Таллик сорвался со скалы и сгинул в пропасти...

Уверена, это было письмо потеряшки, вполне возможно последнее, так и не достигшее адресата.

— Ну и тварь же ты, Дори!

Я развернула листы, желая убедиться в своей догадке, и обомлела, письмо теперь начиналось со строк: "Здравствуй, Торика...", более того оно состарилось, на бумаге появились пятна, на краях трещины, на сгибах просветы, словно бы я в ожидании супруга сотни тысяч раз перечитывала эти строки. И я бы перечитывала. Это послание невозможно было отложить в сторону и забыть, разорвать, сжечь, оно грело душу и не столько словами: "милая моя, нежная Торика", сколько фактами: "Не могу уснуть... Брежу твоими поцелуями... Слышу твой голос... Неоднократно пытался свернуть на зов, даже не замечая, что впереди пропасть... вспоминаю твои глаза, зеленые, как луговой клевер... Прости меня. И заклинаю, дождись. Я не смогу без тебя..." Красиво, жаль не мне, хоть и адресовано Торике ЭлЛорвил Дори.

Так с этим разобрались, очередная качественная подделка. Я вытерла глаза, немного постояла, вглядываясь в снежную даль за пределами заставы, а затем с новыми силами тщательно осмотрела конверт и листы письма. Иных посланий поверх бумаги больше не было, даже марка никакой новой информации не несла.

— Просто прекрасно... и что мне с этой громадой делать? — спрятав письмо в нагрудный карман куртки я обошла посылку по кругу, мысленно прикидывая, с какой стороны ее открыть и как в "Логово" доставить: по частям или целиком. Решив, что посылка от мага, добрым словом помянула Сато Суо и пожелала одноглазому "отменного" здоровья. В раздумьях, чего бы ему еще пожелать, прикоснулась к гладким доскам ящика и оторопела — он был теплым и... Дрожал? Не поверила, стянула перчатку с правой руки, прикоснулась повторно. Нет, не дрожит, но греет. А в следующее мгновение прозрачный камень в перстне Дори, потемнел, а ящик с хлопком сжался до размеров обувной коробки и завис под моей ладонью.

Давно я так не пугалась, до икоты, до мороза, прокатывающегося по телу от затылка до самых пят, до черных точек перед глазами. Хотя нет, если сравнивать, то ночной кошмар с ополовиненным демоном был пострашнее. Но все же! Сложно было предупредить? Записку оставить или инструкцию по применению? Передать сообщение через конверт Гилта! Бестолочь!.. Чтоб его!.. Заморозило, к полу припечатало, изжарило!

Я подхватила ящичек, не превосходящий по весу и трех килограмм, и пошла к своей Мартине. Пегая красавица мне обрадовалась, а вот посылке — нет. И стоило ее отвязать от столба, как наглая кобыла сбежала, громким ржанием оглашая всю округу.

— Стой! Стой... Мартина! — Я топнула с досады и позвала ее повторно: — Ко мне, ко мне, сказала!

А в ответ довольное "иго" и легкая трусца по направлению к "Логову". И что обидно — эта зараза доберется до него за пять минут, а я два часа потрачу.

— Скотина! — я пнула ближайший сугроб, глухо ругая строптивое животное не вовремя вспомнившее о своем норове: — Овсом не накормлю, сушеное яблоко не предложу, соли пожалею. Гадина гривастая!

— Волчица?!

Я обернулась к окликнувшему и постаралась не скривиться. Тасор Галжский бывший мой... помощник. Когда-то давно мечтала, чтобы он моим мужем стал, пусть и не законным, но родным, а он лишь в любовники метил, но прямо об этом не говорил. Улыбки флирт и поцелуи сроком в неделю, закончились едва я узнала о его несовершеннолетней невесте из Заснеженного. Видите ли, пока она там приданое готовит, он тут форму поддерживать не забывает. Мерзавец и свинья, два года прошло, и все равно обидно. Не дура, не уродина, и не привлекла. И что прицепился-то теперь? Глаза горят, улыбка так и светит, неужели супруга на сносях, а форма пропадает зря.

— Как поживаешь?

Я молча сверлю его взглядом. Раздобрел, порыжел пуще прежнего, бороду отрастил, чтобы скрыть второй подбородок. На щеке шрам, на клин похожий. Слухи ходят, что Тасор его в драке с поножовщиной получил. Но я от постояльцев знаю, это метка от тестя, напоминание, чтоб Галжский супругу не бил. Когда-то я им восхищалась, потом тихо ненавидела, сейчас презираю и видеть не хочу.

— Ты почему молчишь? — интересуется он ,и улыбка меркнет, стоит нашим взглядам встретиться.

— А тебе что, жить негде, в "Логове" решил заночевать?

— Нет... — ответил с заминкой.

— Есть нечего?

— Да как бы... — усмехнулся моему предположению, бороденку свою поскреб, сверкнув на зимнем скудном солнце тремя перстнями на пальцах. — Я жизнью доволен.

— Тогда чего ко мне прицепился?

А он взглядом косит по сторонам, не услышал ли кто, как его внимание отвергают.

— Да просто давно тебя не видел.

— Еще бы столько же, а лучше вдвое больше. — И перехватив свою ношу крепче, решила обогнуть его сани и двойку впряженных в них лошадей. Он не дал, прицыкнул, и холенные черные жеребцы преградили мне дорогу. Правда, затем, словно беду почуяв, отшатнулись, чуть не свалив Галжского с саней. Но тот не отступился, решил догнать.

Если подумать, от подарков Дори один лишь только прок, и от кольца и от посылки. Жаль только, что людей они не отпугивают. Бывший помощник менее чем через минуту поравнялся со мной.

— Что ты сразу огрызаешься, я же всего-то спросить хотел...

— Что? Спрашивай... Ну! — поторопила умника, страстно желая от него убежать.

— Говорят, ты замуж вышла, — бросил он, не разжимая зубов, и я в недоумении остановилась. Во-первых, откуда он знает, а во-вторых, с чего вдруг решил спросить.

— Вышла. И что с того?

— За тарийца... — Вот это уже сказал с презрением. Того глядишь, в упрек поставит, что выбрала не его.

— Ну и?

— Знатного рода...

— Так и есть, — я криво улыбнулась, ожидая, когда же Галжский перестанет ходить вокруг да около и меня задерживать. Посылка неприятно оттягивает руку, напоминая о том, что малый вес со временем "становится" все тяжелее и тяжелее. Солнце слепит, мороз колет, а этот все никак не договорит.

— Фамилию его со своей соединила... — Прошипел.

— Ага.

— Пять лет назад! — выдохнул со злостью и сплюнул, словно бы я ему кровный враг. Бровью не повела, улыбнулась ехидно, ведь чувствуется мозоль у мужика не хилая, но наступила на нее не я.

— Кажется, кому-то во время волны бракосочетаний, на обряде делать было нечего, в храме в уголке сидел, надписи на алтаре читал, года высчитывал. — С удовольствием проследила за тем, как он изменился в лице и невинно вопросила: — Кстати, а кого ты "замуж" выдавал?

— Не твое дело! — и рявкнул так, что сразу стало ясно — их гостиницу в Заснеженном тоже какому-то тарийцу отдали. А так как управленцев там три мужика и лишь одна женщина, значит...

— То есть жена у тебя нынче двоемужница, а нахамить ты решился мне.

— Ее вынудили, а ты... по собственной воле вышла за врага!

Вынудили — не подходящее слово. Я точно знала, что тарийцы прагматично предлагали владельцам имущества несколько вариантов дележа и уже те решали, как поступить. И то, что он называет принуждением, вряд ли было худшим из решений. Но сказать это я не успела, неожиданно оказалась схваченной за шею и прижатой к шершавой стене в ближайшей подворотне. Здесь было темно, неприятно пахло и еще здесь было чуточку страшно. Потому что невменяемый Галжский одной рукой меня держал, а второй расстегивал мою одежду, попутно шаря по телу и грубо сжимая все подвернувшееся.

И вот стою я и понимаю, что расслабилась. Действительно, непозволительно расслабилась, выйдя замуж за потеряшку. Уверовала в хранителя рода, в честность Дори, в силу его нелюдей и всеобщее подчинение им. Ведь пока Гилт здесь был, никто, ни одна сплетница, ни один зубоскал меня не полоскал и помоями от души не поливал. И вот на тебе, потеряла бдительность и волчью хватку, из "Логова" уехала без оружия, а возвращаюсь без... коня. Одним словом — потеря, под стать неведомому супругу. Подумав об этом, посмотрела на идиота порыжевшего, покачала головой. И чего он своими поползновениями добиться хочет? Напугать? Глупость! Все ж знают, что у него с недавних пор не стоит, а у его жены чешется, кстати, именно от нее все о мужской беде муженька и знают.

— Тасор, убери руки. — Не внял, грудь мою сжал сильнее. — Тасор, не доводи до греха. Хранитель рода Дори тебе все конечности оторвет, но жить оставит.

Ослабил хватку, засопел. А глаз не поднимает, взирает на кружева нижней сорочки, и меня вниманием своим морозит.

— И чего ты взъярился, что у жены теперь тариец в супругах?

Не ответил. Что ж продолжим расспрос.

— Подумаешь, воин, подумаешь, сильный... он будет далеко, а ты всегда рядом. — Со вздохом самолично убрала руки Галжского от себя, начала застегиваться. — И вот что, хватит стесняться, сходи к лекарю, возьми от своего недуга лекарство...

— Он еще не приехал! — оборвал меня увалень рыжий и отошел на шаг.

— Приехал. Лекарь Томис как раз в моем "Логове", вполне возможно сидит сейчас в харчевне и наслаждается арией. — Вспомнила о медам Тюри, потерла уши и уже совсем другим тоном обратилась к бывшему... помощнику. — Кстати, за глупость твою, я конфискую сани, а ты пройдись, проветрись.

Я думала, прогулка хорошо помогает от тяжелых дум, но ошиблась. До "Логова" Галжский не дошел. Пока я наслаждалась быстрой ездой на санях, вдыхала морозный воздух и радовалась солнечным лучам, мой бывший помощник калечился. Вернее, как гласила записка, отправленная к лекарю, Тасор скользил на льду, падал и... ломал руки, а затем и ноги. В процессе, возможно, задел и голову. Иначе не объяснить, где он лед нашел и почему отказался ехать к лекарю в "Логово". И когда местные хранители правопорядка вытащили его из сугроба, идиот рыжий зарекся приближаться ко мне. Наверное, узнав об этом, следовало обрадоваться, но я лишь махнула рукой, отдала сани спешившему на помощь лекарю и, подхватив посылку, направилась к крыльцу.

Но едва занесла ногу над ступенькой, как на меня из-за поворота вылетела взмыленная беглянка. Глаза как блюдца, грива дыбом, хвост дугой. Уж думала, она меня сейчас затопчет и не заметит, но кобыла заметила и, более того, обрадовалась. С диким ржанием затормозила, плюхнувшись на круп и выпрямив передние ноги остановилась. Знать не знаю, как ей удалось завернуть, но упертая скотина с наглым норовом оказалась позади меня, лбом в спину ткнулась и захрипела.