3. Падение

— Это привратники, потому что они стоят при вратах. Это двери.

Ну что же. Если это — двери, то мой ключ к ним не столь уж плох.

У колонн как назло намело песка, в котором вязли ноги. Привратники притворялись, что нас не замечают, и я их совсем не слышал. До чего же странно быть эмпатом и не чувствовать живое существо — если это было живое существо.

— Это кости, — Матиас сделал скованный жест в сторону врат. Врата не отбрасывали тени. Мы тоже. — Когда-то они плавали в темной воде. Сейчас они лежат в большой могиле. Это священное место. Лорды берут оттуда кости для врат.

— А что будет, когда кости закончатся?

— Придумают что-нибудь, — проблемами родины спутник не проникся. — Они же Лорды.

Даже в эмпатическом восприятии он казался отдалившимся и чужим. Он по-другому двигался; по-другому говорил, словно полностью поглощенный целью. Я прекрасно помнил, что мы знакомы уже немало времени, но не мог отделаться от мысли, что это какой-то другой заарн.

Впрочем, это лишь иллюзия, что наш мир нам привычен и знаком. Или что остров, который ты считаешь домом, никогда не обернется огненной ловушкой. Моего спутника вела новая цель. Цель его создания, если быть точным.

— Кости полые, — Матиас словно вынырнул вновь и постучал по колонне. — Внутри замурованы особи с высоким информационно-интеллектуальным индексом. Они вступают в интерференцию и порождают длинные волны. Врата — это антенна. Здесь сигналы двух миров соединяются. А вы, те, кто светлые — помехи...

Черно-белые полосы, белый шум. Заарн поймал мой взгляд и поспешно отвернулся, растирая глаза и размазывая по лицу красноватые слезы.

Рядом с вратами пространство как будто искажалось. Трудно было определить расстояние; трудно даже сосредоточиться на одной точке. За центральными колоннами проявилось прямоугольное вытянутое здание: его точно не было здесь раньше. Разумеется, на самом деле строение оказалось гораздо больше, чем виделось издали.

— Алтарь.

Алтарь напомнил мне большую перевернутую коробку с прорезанной дырой. Для разнообразия, сделанную из песчаника. Выветренные узоры красоты ей не добавляли; как не добавляла привлекательности мерцающая зеленоватая тьма внутри, которая поглощала весь проникающий сквозь входное отверстие свет. Матиас остановился; я прошел чуть дальше и встал напротив. За спиной заарна неподвижно зависли привратники, завершая нашу небольшую предначертанную встречу.

Широко открытые глаза Матиаса полностью потеряли цвет. Зато кровавые разводы, проступившие на коже, складывались в отчетливые, пусть и чуждые знаки. Я видел их раньше — может быть, в том круге, что чертил Матиас... Интересно, кровь Второго Лорда проявляет себя так? Я взял его за руку и вложил в его пальцы костяной рыболовный крюк.

— Лорд Ирвин? Вы все еще планируете открывать к нам врата? — когда я говорил в тишине, создавалось впечатление, что я говорю сам с собой. Но я уже давно говорил с тенями, да и когда говорил с людьми, вряд ли они на самом деле слушали.

Небо в узком дверном проеме заметно посветлело, наливаясь синевой. Матиас все еще был гельдом, который открывал врата и начинал прорыв; решив использовать его как диверсанта, Лорды заставили свое изделие учиться новому и развиваться, но оно все еще оставалось инструментом с четко заданной единственной функцией. И сейчас врата брали инструмент под контроль.

Матиас взмахнул крюком, размазавшись в едином слитном движении. Боли я не чувствовал: только как промокает от крови воротник и куртка на груди. Артефакт рассек ребра так же легко, как бумагу, вгрызся в магическую искру — и вцепился в черную точку проклятого дара, что отравлял искру день за днем. Врожденный порок, способность перемещаться в междумирье, которая вознесла меня наверх. Зерно Хаоса. Зараза, занесенная Заарнеем. Вцепился и потащил ее наружу, разматывая нить. Воспоминания и привязанность, ненависть, все, что соединяло меня с родным миром и с Аринди, боль, тоску и грязь...

Уверен, я когда-то любил эту страну. Я знаю это. Но я больше ничего не испытываю сейчас.

На самом деле я всегда был слабым. Достаточно слабым, чтобы не принять реальность, а сбежать в выдуманный мир, что существует внутри меня. Полностью рациональный мир, который подчинен плану. Все было слишком тяжело принять так, как оно есть.

Весь этот ненастоящий мир позволял не оценивать, не задумываться и не чувствовать ничего слишком сильно. Но меня не оставляло ощущение, что я обманул сам себя.

От слабости подогнулись колени; я завалился набок, уткнувшись щекой в переплетение корней. Там, где на землю лилась кровь, стремительно прорастали травы; на краю зрения темной массой поднялся лес; небо стремительно светлело, отступая перед рассветом. Мы все так же оставались на пустыре рядом с деревней, в ритуальном круге, среди выжженных на земле знаков. На том конце деревни ревели машины северян, вернувшихся чтобы проверить, кто нарушил их заклинательную сеть.

По небу проскользнула белая точка, словно падающая звезда, оставляющая после себя белый хвост, и рухнула за горизонт. Земля содрогнулась. Ореол сработавшего неконвенционного заклятия полыхнул и пропал, будто выключенный. Еще две точки заклятий сорвались с неба и исчезли — Заарней сожрал заклинания массового разрушения, несущие в себе гигантскую энергию, в один присест.

На том конце деревни послышались отблеск боевых заклинаний и человеческие крики — крики людей, столкнувшихся с новым неожиданным противником. Я смотрел вверх, на переплетение стеблей, на колышущиеся над головой метелки, на гаснущие в небесах искры остаточного волшебства. Ничего не надо было говорить. И это было совершенное счастье.

* * *

Можно ли понять взрослому, почему так страшила темнота в далеком детстве?

Впервые за много лет Иллика ощущала себя прозревшей. Как будто с глаз сдернули мутную пелену, и впервые за много лет она ясно увидела путь. Она станет глашатаем Его воли, рупором Его слов. Ее предназначение говорило через нее. Она была никем; она была всего лишь песчинкой, но теперь она — часть механизма. И ничто ее не остановит.