Книга 2. На службе у Петра Великого

— Петр Алексеевич?! Государь! — уже крикнул я во весь голос, стараясь перекричать стоявший над столом гомон; и меня совсем не смущало то, что я кричу на самого настоящего короля и его приближенных. — Нельзя же просто так сидеть! Надо что-то делать! — по мере того, как шум стихал, на моей краснеющей физиономии скрещивалось все больше и больше взглядов. — Времени же почти нет.

В этих, направленных на меня взглядах, можно было прочитать немало. Я бы даже сказал, очень многое и характеризующее меня отнюдь не как усердного и скромного слугу. Один заросший бородищей ближник Петра, вроде родственник его какой-то по матери, вообще зыркнул на меня так, словно я мотыга или метла говорящая. "Черт, что я струхнул, как баба?! На кону ведь и моя жизнь. Если стрельцы доберутся до Петра, то и мне не поздоровиться".

— Петр Алексеевич, разумею я, что разведать нужно все обстоятельно, — быстро-быстро начал говорить я, не давая им всем опомниться и заткнуть мне рот. — Конягу хворого какого возьму и до стрельцов пойду. Посмотрю, сколь там кого. Я же считать могу и грамоту разумею. После полудня и обернусь... Обернусь, государь, не сумлевайся. И стрельцы, паскудники, меня не тронут. Я же вона какой лопоухий, да конопатый. Еще дерюгу на себя натяну и грязью обмажусь. Кто тогда на меня взглянет? А конягу спрячу в леске каком-нибудь...

"Ну, Петр, друг ситный, давай соображай! Нам же позарез нужна разведка! Пока твои дуболомы догадаются, стрельцы уже будут здесь и прищучат нас за мягкое вымя". Первым, до которого дошел весь смысл моего предположения, оказался Лефорт. Он тут же наклонился к Петр у что-то глухо зашептал ему на ухо.

И уже через некоторое время мне, действительно, выделили какого-то коника — смирную лошадку, на которой монахи сено возили с покосов. Провожал меня сам Лефорт, раздобывший у какого-то инока нечто драное в многочисленных заплатах и вонючее к тому же.

— Ты, Лексей, есть настоящий зольдат. Храбрый, стойкий, — он накинул мне на плечи дерюгу. — Я доволен, что не ошибся в тебе. Держи... и пусть он тебе не пригодиться, — в мою ладонь лег небольшой ладный ножичек с рукояткой из бересты. — Возвращайся.

Кивнув в ответ, я вывел лошадку за пределы мощных стен монастыря и вновь замер в раздумьях. "... А точно ли это мое время? Что-то совсем непохоже, что стрельцы решили лишь немного пошутить. Если же на этот раз мятеж окажется успешным, а Петр до конца своих дней станет носить монашеский клобук?". Словно в тумане, я взобрался на конягу и хлопнул ее по крупу, что впрочем на меланхоличного четвероного не возымело почти никакого действия. "Черт! Тогда, какого черта я собрался лезть в самую пасть тигра? Может лучше к царевне Софье отправиться? Чувствуется, баба она с амбициями. Власть она не просто любит, а обожает. Неужели я не смогу устроиться при ней?".

Эту "мысленную" жвачку я жевал недолго, ровно до первого поворота дороги. Мне вдруг показались мои эти метания такими жалкими и глупыми, что я от души пнул свою конягу голыми пятками. Не ожидавшая от меня такой подлости четвероногое, жалобно заржало и припустило галопом. "Баран! Кто меня там ждет? Я для нее вообще никто! Ноль без палочки! Или с палочкой для утех... Б...ь! Дермо какое-то в башку лезет. Надо делать то, что решил, и будь, что будет". Прошептав это напутствие несколько раз, я более или менее успокоился и решил вернуться к первоначальному плану, который, правда, для местного уха, выглядел довольно неправдоподобным.

Сегодня, еще там, на лестнице, мне вспомнился из истории один интересный прием, который в сражении нередко помогал слабейшему одерживать победу над сильнейшим противником. Этот прием не был и не супероружием из будущего, которого у меня и в помине не было; и не припрятанным в рукаве тузом в виде союзного войска; и не щепоткой яда для командующего войсками противника. Я вспомнил о таком поистине страшном оружие, как слухи и его последствии панике, что по силе воздействия могло с легкостью превзойти сокрушительную мощь мотострелковых и десантных дивизий, танковых бригад и корабельных эскадр. Тогда мой мозг, подстегнутый стрессом и (что греха таить) желанием выжить, выдал мне такое количество примеров из жизни, что оставалось лишь их воплотить в реальность. Я вспомнил и реакцию сотен тысяч американцев в 1938 г. на радиоспектакль по мотивам книги Герберта Уэлса "Война миров", когда на дорогах крупных городов Америки образовались многокилометровые пробки из желавших сбежать, в городах и селениях жители начали строить баррикады, а в больницы стали поступать люди, которые, как они сами уверяли, пострадали от ядовитых марсианских газов. Вспомнилась мне и более свежая история из 2005 г., когда в результате аварии в энергосистеме Москвы на несколько часов была отключена подача электроэнергии в половине районов столицы, Подмосковья, Тульской, Калужской и Рязанской областей. Из-за расползавшихся с немыслимой скоростью слухов о рванувшей АЭС, у нас в Подмосковье были буквально вычищены магазины с продуктами и аптеки. Люди, словно сумасшедшие, скупали продукты долговременного хранения, красное вино, йод. "А что живущие здесь и сейчас лучше, что ли?! Да ни черта! Местные даже еще хуже! Просто тут народу по меньше, да и живут не так скученно. Однако, панику здесь тоже можно раздуть так, что не дай бог...".

Я, думав прикинуться бежавшим из Троице-Сергиевой лавры служкой, решил среди стрельцов распускать слухи о самой разной чертовщине, перечень которой у меня еще только выстраивался в голове. "Ну, что за задница такая? Всегда все нужно делать в самый последний момент! Еще вчера или лучше позавчера! Опять, похоже, придется импровизировать... О, а это что за оборванцы?".

Прямо мне на встречу двигался небольшой обоз из пару телег с мешками и трех всадников в смешных кафтанах и высоких меховых шапках, которые здесь, по всей видимости, носили и зимой, и летом. Судя по всему, это были крестьяне одного из ближайших помещиков, что возили в монастырь разные продукты на продажу. Троица же в необычных длиннополых кафтанах с чем-то напоминающих копья напоминала вооруженных холопов. "Пожалуй, с этих и начнем. Больно уж компания подходящая... Ну, что с Богом!".

Едва до приближающихся повозок осталось двадцать — тридцать шагов, как я кубарем слетел со своей лошадки и зайцем понесся в их сторону. Растирая слезы на своей чумазой роже, я голосил во весь голос.

— Мои родненькие! Христом Богом молю..., — повозки тут же встали как вкопанные, а вооруженные копьями парни вытаращились в мою сторону. — Стойте! Куды же вы путь-то держите?! Миленькие! — я как клещ вцепился в сбрую одной из лошадей и всеми своими силенками начал поворачивать ее назад. — Там же смертушка лютая ждет вас... Увсе тама померли от мора великого! Увси... и матка и браты... В лавре все лежма лежат и мертвыя... Мор великий на Русь приде...

Мой голос уже начал давать петуха, временами переходя на скрип. "Б...ь, а слезы-то откуда?! Актер доморощенный! И где это я только таких слов-то нахватался? Прямо по местному шпарю... или мне так кажется?". Кажется — не кажется, но местных проняло. Скажу больше, мои вопли про "мор великая" произвел настоящий эффект разорвавшейся бомбы. Как оказалось, я совсем недооценивал страх людей перед чумой, от которого в эти времена было не спрятаться ни в сырой землянке, ни пятистенной избенке, ни в каменных хоромах. Это слово означало кару небесную, страшную смерть, которую в эти временами сравнивали с адовыми муками. Действительно, откуда было все это знать мне, недавнему жителю XXI века, избалованного влажными носовыми платочками, присыпками для опрелостей и жидкого мыла? Я даже на толику не осознавал степень их ужаса перед этой болезней...

Первыми от меня прыснули в стороны холопы с копьями. Свои тяжеленные оглобли с железными наконечниками они мигом побросали и дернули так, что только копыта их жеребцов засверкали. Возницы же среагировали не сразу. Эти двое мордастых, полных мужика чуть ли не минуту оторопело на меня таращились, а потом по бабье, тонко заверещав, хлестнули своих лошаденок и помчались куда в сторону.

— Зовите меня теперь Мессинг Коперфильдович, — опешив от такой реакции, прошептал я. — Неужели и стрельцы также драпанут?! Ха-ха-ха, одно слово про мор...

После недолгого раздумья, я все же решил с стрельцами попробовать провернуть другую штуку. Бывалые воины могли ведь и не поверить в такие страшные россказни босоного пацана. Для них нужно было придумать что-то иное, во что они бы поверили скорее и без всяких вопросов. И я нашел — полки нового строя. Думаю, стрельцы сто раз подумают идти или нет вперед, если узнают, что у лавры уже стоят "потешные" войска Петра. Ведь одно дело взять под белы рученьки два десятка не сопротивляющихся офицеров во главе с подростком и совсем другое дело — лезть на штыки почти двух тысяч солдат.

С этими мыслями я вскоре добрался до какого-то крупного села. С холма, где я остановился, было хорошо видно, как к селу тянулись тонкие красноватые змейки людей. Иногда между людьми виднелись и телеги с чем-то напоминающим пушки и бочки с пороховым припасом.

— Похоже, здесь они силы накапливают перед следующим броском. Хм... А я смотрю, неплохо они накапливают-то... Жареным сюда тянет просто мама не горюй, — до боли в глазах я всматривался в многочисленные дымки костров, медленно тянувшиеся в небо между домами. — О! Вон, кажется и хряка тащат. Точно! Сейчас разделывать начнут, — вскоре, действительно, раздалось жалостливое хрюканье. — Ну, значит, пора...

Хлестнув свою конягу хворостиной в сторону небольшого леска, я стал быстро спускаться в сторону села. По дороге несколько раз опускался на землю и ожесточенно катался по пыли, стараясь извазюкаться по сильнее. Сломанным прутком , морщась от боли, нанес на руки с десяток хороших царапин, которые особенно ярко выделялись на грязной коже.

У крайних хат я вновь остановился, чтобы сориентироваться. Сразу соваться в самое полымя было опасно. Мне нужна была небольшая чуть подвыпившая компания стрельцов в возрасте.

— У таких точно дети будут. Глядишь и пожалостливее будут к мальчонке израненному... А вот и компашка подходящая. Пятеро вроде. С бородищами. Брагу кажется хлещут. Вот с ними и поговорим для начала...

Хлестнув самого себя по лицу несколько раз для создания плаксивого выражения, я вылез из кустов и побрел к костру. Стрельцы заметили меня лишь тогда, когда до костра оставалось пару — тройку шагов. Один из бородачей скользнул по мне равнодушным взглядом и вновь присосался к пузатому кувшину. Остальные четверо в это время обгладывали свиные ребрышки.

— Дидько, дай хлебушка, — как можно более жалостливым тоном пролепетал я, в добавок сильно сгорбившись. — Цельный динь не емши, — в ответ получил ожидаемо равнодушный взгляд и мерное чавканье. — Ну, дай, дидько... От злыдней из лавры я бежамши, — никто даже бровью не повел, продолжая все также грызть и жевать. — Все как есть в немчинском платье, с вот такенными фузеями... Пуф-пуф-пуф! — ну и как здесь было не надуть щеки и для правдоподобности не изобразить стрельбу из местного огнестрела. — Мине из лавры погнаша. А главенный еный немчин, Нефорт, мне хворостинкой зело больно вдарил, — я еще и всплакнул для надежности. — Их там видимо-невидимо...

Сидевший ко мне ближе всех бородач тут же застыл с куском жаренного мяса у рта. Через мгновение кусок уже летел в костер, а здоровенная лапища стрельца меня уже тянула за шиворот. Вот же реакция у мужика оказалась...

— Что таке говоришь, малец? — меня с такой силой тряхануло, что клацнули зубы. — Ну?! Говори! Быстро! Из лавры приде? Хто там есть? Говори, а не то..., — перед моими глазами на несколько мгновений замер крепкий кулачище, чуть меньше моей головы. — Так вдарю, без башки станешься.

Ну и что мне оставалось делать? Конечно же я рассказал всю правду! Естественно, это была моя правда... Я сопел, кряхтел, плакал. Слезы ручьями текли по лицу, оставляя на грязной коже щек длинные светлые дорожки. Ожесточенно заламывал руки, показывая глубокие кровавые царапины на них. Всю эту пантомиму я сопровождал кучей панических воплей и вскриков — "иде, иде за мной!", "дюже злющие, как адские черти", "их там видимо-невидимо", "с фузеями, пушчонками зело большими", "а наиглавнейший среди них немчин, Нефорт...", "в лавре сидячи, яко в осаде...". Естественно, крохи полезной информации я перемежевал всяким мусором про "матку и батьку с малыми систрами", "дюже больнючие розги", "сильный голод" и тд. и тп.

— ... А я у одного немчина, что мине бил, даже ножик вострый прибрал, — для полноты картины я даже подаренный Лефортом ножик засветил. — И в кусты, а там припустил что есть силы...

Ножик тут же был у меня взят и самым внимательнейшим образом изучен. Мне же бородатый под одобрительный хохот остальных выдал такого сильного леща, что я кубарем полетел в сторону ближайших кустов, где и затих.

— Михей, — борода уже серьезно крикнул одного из своих. — Беги до головы Федора Леонтьевича Шакловитого и все ему толково скажи. Мол так и так... С хлопцами Митейкой Казанцем, Гришкой Опряхой, Сашкой Огольцем и Захаром Бурой хаживали в поиск ко стенам лавры. Видали тама много воев в немецком платье с фузеями и пушками. К нашей встречи готовятся, вестимо... Про мальчонку ни слова!

Все было ясно, как день! История с награждением непричастных и наказанием невиновных началась не сегодня и закончиться не завтра. Хитровыделанный стрелец видимо, оценив важность сведений, решил на них сильно "приподняться".

— Все поняли?! За таке награду можа немалую получить, — он обвел внимательным взглядом своих товарищей. — Рубликов по пять — шесть, а то и поболе. Боярин Федор Леонтьевич не забывает своих верных псов. Все слышали?

— Григорий Лукич, а малец какож? Коли рот раскроет? — я аж взмок при этих словах, а главное, характерной интонации. — Можа его того?

"Б...ь, душегубы! Замочат, как кутенка... Надо валить отсюда, пока не поздно". Я уже было начал отползать назад, как услышал презрительное хмыканье старшего. По всей видимости он меня и за человека-то особо не считал. "Все равно надо сваливать отсюда... Слух я похоже уже запустил... Пора и честь знать".

Осторожно загребая руками, я пополз назад. Проклятые кусты кололи словно пики, добавляя к старым царапинам и порезам на руках и ногах новые. Наконец, я выбрался к какой-то околице. Понял я это, когда уткнулся босыми ногами в хлипкий частокол, набранный из корявых коряг.

— Чта сие за раскоряка? — вдруг услышал я сзади насмешливый детский голос. — Слышь, Федорка? Батька сказывал, шта далеча отседова зверь такий живе. Рекут яво ащериц.

Тут же раздалось еще несколько детских голосков, явно смеющихся надо мною.

— Ты хто?

Развернувшись, я стал разглядывать местных. "Это что еще за гопота? Б...ь, их еще не хватало...". Впереди всех состоял явно самый главный — крепкий до черна загорелый пацан с многочисленными въевшимися в кожу крупинками копоти. "Определенно кузнечный отпрыск... А может и ученик. Здоровый, падла. Такой приложит и не встанешь... Остальные, похоже, прихлебатели в стае". Оставшиеся, и правда, выглядели не очень внушительно. Двое худосочных мальчишек, с головы до ног покрытых красными цыпками, прыщиками, многочисленными царапинами и ушибами, с любопытством глазели на меня. Этих точно опасаться не стоило. "Сейчас броситься крепышу в ноги и дать деру на холм. Там моя конек в лесу шарится. На нем и обратно...". Я уже было собрался, как меня осенила другая мысль. "Стоп, чего это я надумал? Есть же более простой способ... Это же простая пацанва. Ей до нашей гопоты еще расти и расти".