— Так... кластер четыреста сорок девять... Тридцать восемь дней. Вот они тут постоянно и отираются. А что — тихое, спокойное, неопасное занятие. Умные, суки. Давай, Скорый, постреляй.

— А их обязательно убивать? — засомневался Пашка. Как-то он не привык попусту лишать жизни зверушек.

Шило криво усмехнулся.

— Обязательно, — отрезала Бабка и достала из бардачка бинокль.

Скорый прижал приклад, посмотрел в оптику. Прицел, примерно такой же как и у винтореза. Шкалы несколько по другому размещены, а так — то же самое.

Он подвёл птичку к голове одной твари. Резко нажал на крюк и отпустил. Как удобно, когда оружие на твёрдой турели. Прицел, от такого резкого нажатия, даже не сместился.

Пулемёт тукнул, как тяжёлым кулаком в дубовую дверь, голову добычи пробило точно в том месте, куда он целил.

Быстро передвигая прицел между мишенями, Пашка сделал ещё четыре выстрела. Последний уже в затылок одной из улепётывающих тварей. Итого — пятерых завалил.

Шило спросил:

— Ну, что, шеф? Шарики вырежем?

— Да ну их нахрен. Поехали. Сюда какие-то крупные прут.

И они убрались из кластера.

— Ну как, — спрашивал Короткий, — понравилось?

— Блин... Я никогда так точно не стрелял.

— Теперь будешь, — успокоила Бабка.

Глава 11. Дела наши тяжкие

Пока мотались, уже и половина седьмого. Солнце склонилось к горизонту, тени удлинились. Бабка скомандовала:

— Будем в Приюте ночевать. Не нравятся мне эти административные наезды.

— А они никому не нравятся, — откликнулся Шило.

Из Приюта выскочила Беда, подбежала к багги.

— Ну, как? На воротах не лютуют?

— Нет. Там всё нормально... Дети где?

— В садике.

— У вас и садик есть? — удивился Пашка.

— Так у нас восемнадцать спасённых детишек. Вот тебе и садик. Ну и наши тоже там с ребятнёй тусуются. Так... Ладно... Надо ужинать, да на ещё одно дело сгонять.

На ужин в столовке собралось много народу. И знакомые бригадные, и какие-то незнакомые мужчины и женщины.

За отдельным столом сидели покалеченные мужики, с подвёрнутыми штанинами, поставив рядом костыли. У одного был завёрнут рукав. Компания инвалидов не унывала, наяривала салаты и гуляш и иногда громко ржала над чем-то.

Бабкин экипаж сидел за одним столом в уголке и тихо переговаривался.

— Знаешь, как трудно детей спасать, — рассказывала Беда. — Они же все с родителями. А грибок, тварь такая, действует избирательно. Тех, кто весит меньше... Ну, так килограмм до пятнадцати, эта сволота не берёт. Ну, и представь себе — маленький ребёнок, лет трёх-четырёх. Он же около родителей. А родители стали тварями... Дети первыми гибнут. Мы, за всё время, только одного мальчика ясельного возраста вывезли. Ванечку... А так... Надо что-то придумывать...

Все удручённо кивали.

После ужина Бабка приказала:

— Скорый, Короткий, за мной.

Вышли на улицу, сели на лавочку у стены.

— Мужики... Такая задача... Я хочу поговорить с Осиповой Ленкой. Поговорить и наказать...

Долго молчали. Переваривали.

— Знаешь, Мила Львовна, — высказался Павел, — таких высокопоставленных людей, наказывают только тихой смертью. Так, чтобы ни улик, ни тела. Если её пожурить, то потом такое начнётся... Как ты её хочешь наказать?

— Я у вас совета спрашиваю...

— Может как Кондрата?

— Не получится. У тебя дар, пока что, слабый. Метров на пять, на шесть. Вместе со мной он увеличится в... Примерно, в десять раз. Это пятьдесят метров. Всё.

— То есть, ты предлагаешь мне вас прикрыть "лешим", — предположил Короткий, — подойти в плотную, и там Скорый её "погасит"?

— Нет, Аркаша, я же поговорить с ней хочу.

— Тогда, как?

И они уставились на Пашку.

— А что я?

— Ты всегда такие вопросы решал.

Пашка подумал, порищуривался...

— Ну ладно. Если мне решать... Тогда сделаем так...

Прикрываясь "лешим" Короткого, троица прошла в общежитие городского управления, усыпила Осипову и вынесла её в Приют. Никто и глазом не повёл.

Потом, на багги, которую местные забавно называли то "пепелацем", то "луноходом", вывезли похищенную на пленер. В соседний Светлоозёрский кластер. Откуда, кстати, родом Короткий.

Чтобы не вызвать подозрений с выездом за стену, загрузили в прицеп полный мусорный контейнер, Короткий снова накрыл Скорого и Осипову "лешим" и понеслись.

В Светлоозёрском заняли крайний домик, Короткий внёс уважаемую Елену Генадьевну, усадил её на стул посреди комнаты, примотали скотчем. Бабка скомандовала Пашке:

— Буди.

Осипова тяжело помотала головой, помычала нечленораздельно. Потом окончательно очнулась, осмотрела себя, подёргалась, подняла глаза на бригадных и строго спросила:

— Это что?

Бабка коротко объяснила:

— Похищение.

— Вы что, мерзавцы — совсем обнаглели?! Под трибунал захотели?! А ну!!...

Бабка перебила:

— Может поговорим?

— О чем мне с тобой говорить?! Освободи меня, немедленно!

Короткий и Бабка стояли спокойно, и невозмутимо смотрели на дёргания пленной. Видно было, что не первый раз они такое проворачивают. Только Пашке было немного не по себе.

— В партизан решили поиграть, дебилы?! — бушевала Елена, — Поздравляю! Доигрались! Бабка, ты кем себя возомнила?! Вот это, — она снова подёргала руками и ногами, — тянет на смертную казнь! Поняла, дура?!

Бабка поставила второй стул перед связанной, уселась на него, тяжело вздохнула, потёрла лицо двумя руками, устало спросила:

— Мне интересно вот что: Откуда у вас такая уверенность в безнаказанности?

— При чём тут эта уверенность?!

— Ну... Ты вломилась в моё жилище, попытались отобрать моё имущество... Да, кстати, а где список, тот что ты составила.

— Это не твоё дело!

— Так... Ладно... Хорошо... Почему ты пришла в Приют описывать мои продукты?

— Я повторяю! Это! Не твоё! Дело!

Бабка посидела молча. Потом резко наклонилась и врезала Елене по физиономии. Спокойно села, подождала, пока та сфокусирует взгляд и спросила:

— Ну и как? Это всё ещё "не моё дело"?

— Ты скотина! Ты что делаешь?! Вы все преступники!

Осипова зло посмотрела на стоящих мужиков и приказала:

— Остановите её немедленно! И развяжите меня! Я походатайствую, чтобы вас сильно не наказывали!

Бабка расстроено, шумно и долго выдохнула. Потом снова закатила Ленке жёсткую затрещину.

— А-а-а!... Что?! Что ты хочешь узнать?!

— Я задала вопрос...

— Какой?!! Какой вопрос?!!

— Ты невнимательно меня слушаешь. А твоя внимательность, это главный элемент нашего разговора. Давай вспомним, о чём мы тут говорили. Постарайся понять, что от этого зависит то — как ты умрёшь... Итак последовательно. Я задала тебе вопросы. Ты не ответила ни на один. Я слушаю.

— Что ты хочешь от меня? Сволочь!

На этот раз Бабка врезала серьёзно. Так, что Осипова потеряла сознание.

— Скорый...

Пашка сосредоточился, включил Дар и плеснул энергии в притухшие мозги.

Елена очнулась, помотала головой, огляделась мутными глазами... И вдруг зло, без слёз, заплакала.

— Ну ладно, хорошо, — примирительно продолжила Бабка. — Начнём с начала. Почему ты пришла в Приют описывать имущество?

— Я выполняла приказ.

— Чей приказ?

— Шуляка, Петра Егоровича.

— Сверла, что ли?

— Да, его.

Скорый поинтересовался:

— Бабка, ты его знаешь?

— Конечно знаю. Мы его из Гаврилова Посада вытащили. Можно сказать — прямо у рубера из хлеборезки. Ещё бы чуть-чуть...

Коротки буднично спросил:

— Ладно... И что? Волокём сюда Сверло?

— А я? А со мной что? — заволновалась Осипова.

— Ну... Вот если бы ты там, прямо на месте, сказала, что действуешь по приказу... То в принципе я ограничилась бы только Сверлом... Тебя бы это не коснулось. Но ты в одном месте говоришь одно, в другом — другое... Так что...

Скорый покашлял в кулак:

— Мила, вообще-то она врёт. Сверло ей не приказывал.

— Видишь Леночка-Ленок. У нас есть ментат. Слабенький, но есть.

— Ладно, хорошо. Это я сама. Я хотела получить поощрение по службе. Премию... Да тебя бы всё равно раскулачили. Ты в Полисе ни к месту. Поняла? Тебя так и так выдавят из города. Ты слишком самостоятельная... Так что... Я, или другие, всё одно. Просто я оказалась проворней...

— То есть Сверло не в курсе твоих подвигов?

— Нет. Не в курсе.

— Ага. Проворная ты наша... Теперь второй вопрос. Где список?

— В сейфе.

— Код от сейфа?

Елена снова завозмущалась:

— Ну, да! Сейчас!

А Пашка неожиданно спросил:

— А вы, Елена Геннадьевна, откуда?

— Из Нижневартовска.

— Да. — подтвердила Бабка, — Она крутая тётка. От тварей из макара отстреливалась. Пока мы не подоспели. У неё уже патроны заканчивались.

— Жалко.

Короткий и Бабка уставились на Пашку. Тот объяснил:

— Жалко устранять хороших бойцов, мужественных людей.

— А что ты предлагаешь?

Скорый покривился, пожал недоуменно плечами.

— Ну вот! — укорила его Бабка, и Осиповой — А запас средств у тебя есть?

Для налогового инспектора забрезжила надежда.

— Есть, немного. Деньги должны работать. У меня все вложено в дело.

— Бабка наклонилась поближе:

— Я так понимаю, деньги и список лежат у тебя в сейфе, в твоём кабинете?

— Да, — мрачно подтвердила пленница.

— Код?

— Я вам не скажу. Если вы это узнаете, то я за свою жизнь и горошины не дам... Давайте договоримся так — Вы меня отпускаете, я вам выплачиваю денежную компенсацию за причинённый ущерб, и забудем эту историю. Я буду молчать, уверяю вас.

— Сумма компенсации?

— Двести сорок две чёрных. Больше нет.

— Незначительная сумма. Но нам и это пригодится. Код?

— Нет. Вы же меня устраните. Сначала договоримся. Ты должна дать мне слово...

Бабка поохала, покряхтела, действительно как старая бабка.

— Ленка, раньше надо было договариваться. Я тебе ничего не должна.

И повернулась к Дугину:

— Паша, давай.

Пашка усыпил Осипову. И растерянно спросил:

— А теперь что?

— Ты раньше как-то делал, что усыплённые отвечали правду...

Павел думал с минуту. Потом до него дошло — покорность, вот что он должен внушить.

Сосредоточился, попробовал заставить Еленину личность стать покорной.

— Ну... — поторопила шеф.

— Код сейфа в кабинете? — спросил Скорый спящую.

— Два, ноль, восемь, восемь.

— Ну вот, — повернулся он к Бабке, — готово... Мы что контору будем брать?

— Возьмём по тихому. Буди.

— Так... Ладно... Ленка, пошли. Убивать тебя будем.

— Подождите! Мы же вроде договорились! Если вы меня отпустите, то я буду молчать!

— Так то оно так, конечно. Но где гарантии твоего молчания?... Понимаешь, — с одной стороны твоё слово, а с другой — моя бригада и ещё три экипажа. И ещё Приют, где живёт и работает куча народа. Я семь лет отлаживала эту систему, и я не могу ею так рисковать. Где гарантии? Нет гарантий. Так что... Извини.

— Вот я вляпалась, — огорчилась Осипова.

— Так... Ладно... Грузите её. И к болоту... Место тут какое хорошее. Болота кругом. А пахнет свежестью и яблоками... Ну всё... Поволокли.

На краю болота Бабка спросила у Елены:

— Ленка, если ты верующая, можешь помолиться.

Осипова ответила раздражённо:

— Да кончайте уже!

Усыплённая Пашкой до смерти, Осипова ушла в трясину, разбив плёнку ржавчины на воде...

Постояли плотной кучкой, полюбовались на восхитительный закат. Бабка приобняла Пашку:

— Красиво...

Вздохнула.

— Я начинаю получать от этого удовольствие...

— А раньше ты что, — закатов не замечала?

— Да я не про закат. Я про эти... экзекуции. Никогда не думала, что такое мне может понравиться. Какое-то острое ощущение победы добра... Умиротворение от свершения правосудия...

Бабка подняла лицо, посмотрела Пашке в глаза.

— Ну вот, казалось бы чего проще, — Беда же сказала, что она врёт. Ну и всё. Тесаком по балде и привет. Но вот эта игра, как кошка с мышкой, перед тем как съесть... Паша, может я больная. Или я превращаюсь в какое-то чудовище.

— Она вела себя мужественно. Жалко.

— А тебе, я вижу, тоже нравится этим заниматься?

Короткий хмыкнул, а Пашка помотал головой:

— Нет Мила, это мне совсем не нравится.

— А чего ты тогда с ней так разговаривал. Объяснял, жалел... Ну и всё такое... Время растягивал?

Пашка почему-то разволновался:

— Знаешь... Я пытался найти причину, по которой можно оставить её жить. Не хочу убивать. Не хочу и всё. Понимаю, что это глупо. Но, до самого последнего момента надеялся, что она скажет что-то такое, что позволит её отпустить... Оставить ей жизнь... А с другой стороны, я же не кисейная барышня, я прекрасно понимаю какие будут последствия. У власти мгновенно появится формальный и законный повод разрушить Приют, уничтожить тебя, а возможно, и всех членов бригады. Но даже не это главное. Главное, Мила, что пострадают ваши дети... Да чего там говорить — Наши дети. А детьми рисковать нельзя.

Бабка обратилась к Короткому:

— Понял, какая философия?

Короткий мрачно покивал:

— Правильная философия... Мы с Нессочкой... У нас ребёнок будет...

— Ну, слава Богу! Поздравляю! Рада за вас.

И обратилась к Пашке:

— Ну, что, малохольный ты мой? Успокоился?... Короткий, а ты как?

— Ну, как-как. Надо, значит надо. Ты же знаешь — я делаю то, что надо. Нравится мне или не нравится, но работу кто-то должен делать.

— Ладно. Поехали. Да темна надо успеть домой.

Когда въехали в ворота Полиса, уже потянуло прохладой и заструились сумерки.

День наконец-то закончился. Ещё тот денек.Тут что, всё время так насыщено событиями? Но усталости от перегрузки Пашка не ощущал. Живца хлебнул капельку — и как огурчик.

В Приюте, в той части корпуса, что над столовой, были и семейные номера. Примерно, как двухкомнатные квартиры, только без кухни.

Женщины уложили детей, приведённых из детского сада. Справа и слева от большой двуспальной кровати стояли детские кроватки.

Постелили Пашке в маленькой комнате, на диване. И все улеглись.

Дугин лежал, смотрел в тёмный потолок и размышлял.

Он понял, что его буквально натаскивают, интенсивно восстанавливая его прежние таланты и дары. Натаскивают для решения совершенно определённых задач. Точнее, задача одна — выжить. Как минимум. Остальное уже в приложении — собрать вокруг себя единомышленников и организовать пространство с более-менее сносным существованием, более-менее похожим на жизнь в прежнем, нормальном мире. В принципе, нормальные биологические задачи — выжить и доминировать.

Так, на философской ноте и уснул.

Проснулся от какого то движения. Прислушался — кто-то дышит рядом.

Протянул руку прикоснулся к мягкому. Женщина сдавленно ахнула. Чёрт... Женская грудь. Пашка отдёрнул руку, как обжёгся, а Тьма в темноте горячо зашептала.

— Паша, я... Я ничего, Паша... Я просто рядом полежу... Не обижайся, Пашенька... Можно?