Антидот

— Ты знаешь, что такое таблица системных кодов и чем она отличается от унишифра?

Алекс едва заметно улыбнулся, посмотрел куда-то в потолок.

— Боюсь, что нет.

— Если нет, я не смогу объяснить, в чём именно загвоздка. Могу сказать одно: с этим вот вычислителем и заключённой в нём информацией мне предстоит возиться ещё много месяцев.

Алекс хмыкнул.

— Тебе?

Я посмотрел на него, ответил в том же духе.

— А у тебя есть возражения? Хочешь разбираться с ним сам?

— Боже упаси!

— Алекс, давай поговорим без экивоков.

Медленный кивок. Ободренный, я продолжил:

— Покойный "мастер" дал нам перед смертью несколько указаний. Одно из них выполнено: серые добиты. Но кроме этого "мастер" посоветовал связаться со спецслужбами. Скажи честно: ты собираешься сообщать нашим доблестным шпионам обо всём этом? — Я обвёл жестом подвал со всем содержимым, подразумевая заодно и Рокуэлл как целое.

Алекс ухмыльнулся.

— Говоря коротко — нет.

— Почему?

— Две причины. Во-первых, делиться информацией просто так — не в моих правилах. Особенно если результатом станет такая буря, что немудрено голову потерять. В буквальном смысле. А во-вторых... кто я такой, как по-твоему?

— Не знаю. Ты хочешь сказать, что работаешь на правительство?

— Не совсем так. Среди ведомостей на получение зарплаты, оформляемых бухгалтерами ГРУ или АФБ

* * *

, моё имя не значится. Я не агент, не осведомитель и не наёмник. Однако в недрах госдепа существует небольшой отдел, об истинной деятельности которого мало кому известно в САСШ или за границей. Вот в этом отделе меня знают хорошо. Меня и моих... родственников.

Я прищурился.

— А кто твои родственники?

Алекс помедлил и покачал головой.

— Надо ещё продумать, что о них можно тебе рассказать. И как рассказать. Извини.

Я сделал в уме очередную зарубку. За намёками на "родственников" могла бы скрываться тесная связь с пресловутыми сицилийскими, корсиканскими либо азиатскими "семьями", но... Но! Дело даже не в том, что для члена "семьи" Алекс уж слишком круто разобрался с последней парой мафиози. Со своими так не поступают, ибо свои такого не поймут. Нет, дело совсем не в этом. Для банального (или даже продвинутого) бандита Алекс — чересчур ушлый парень.

Если на то пошло, он чересчур ушлый и для правительственного агента. Я почти уверен: он понял в устройстве маяка серых гораздо больше, чем хочет показать. А эта его беседа невесть с кем? Не-е-ет, тут пахнет даже не двойным, а скорее тройным дном...

— Ладно. Я тебе не сказал ещё кое о чём. Девушка, которая была со мной в подвале...

— Где она? — Оживился Алекс. — Она... жива?

— Жива и здорова. Но её родители... сам понимаешь. Я бы хотел попросить твоей помощи в оформлении опекунства, раз ты у нас такая важная персона со связями в госдепе.

— Ага, ага. Со связями. Кстати, о связях... Ты знаешь что-то о других её родственниках?

"Серые теперь ей ближайшие родственники". Я благоразумно проглотил эту фразу.

— Нет, не знаю. Однако отпускать Джессику, на мой взгляд, неразумно. Не то чтобы она слишком много знала, но...

Я нарочно не стал заканчивать предложение. Алекс нахмурился.

— Да, ты прав, — пробормотал он. — Вот ещё проблема... впрочем, решается она просто. В отличие от проблемы с...

Бормотание стало совсем неразличимым. Сомнамбулически переставляя ноги и чуть ли не запинаясь, Алекс убрёл в направлении выхода. Я не последовал за ним, а снова повернулся к монитору и набрал знакомую последовательность команд. Секунда — и передо мной поплыли строчки файла, набранного на разных языках. В некотором смысле этот документ был аналогом Розеттского камня, так как в него входили отрывки текстов на русском и английском, а сверх того — отдельные строки и целые абзацы, набранные тем странным шрифтом, который красовался на клавиатуре и (в чём я был уверен на 95 процентов) предназначался для письменного отображения языка серых.

То есть кхимнасс. Буду пользоваться правильным термином.

Правда, содержание файла было довольно скучным: накладные, счета, формы отчётов, какие-то протоколы... впрочем, среди этого собрания канцелярщины попадались порой настоящие перлы.

Например, такой:

3/ /394 88 8556 202___________________________________________________15.07.29/45:10

Регион АМ-99 "Вишаса-Юг 2"

Директория "Лотхарр"

Уведомление

Подтверждено наличие канала утечки человеческого материала. Ответственному директору принять меры по пресечению до четвёртого класса вкл. Произвести углублённую разведку сопряжённых слоёв континуума.

Исполнение — уведомить.

12-76 контролёр региона

Если закрыть глаза на привычные уже странности языка, из одной этой записки можно логически вывести многое.

Похоже, серым в самом деле принадлежит много миров. Вероятно, директория — их низшая территориально-административная единица, регион — единица побольше. Директорией управляет директор, да не простой, а ответственный (и вряд ли делает это в одиночку). Регионом же не управляет никто, но структуры контролирующие и координирующие в нём имеются. Иначе эта записка называлась бы не уведомлением, а приказом.

Ещё: люди для серых — не более чем "материал".

Ещё: серые не любят имена и фамилии. Предпочитают цифры и должности. Фамилии для них, видимо, не более, чем пережиток человеческого прошлого.

Ещё: у них есть свой календарь. 15.07.29/45:10 — явно не что иное, как дата и время. Если предположить, что время они отсчитывают как и мы, то год за номером 29 или 15, или 07, не может не навести на размышления. Но могут быть и другие варианты.

Ещё: желание поставить нижестоящего на место не чуждо и для кхимнасс. Один из самых простых способов, которые они для этого используют — язык. Аналогичные "уведомления", судя по числовым кодам, чаще всего составляются на их таинственном языке. А это — на русском.

Хм... Нет, что-то в моих суждениях эмоций больше, чем логики: нормальная такая бюрократия. Каждый отвечает за свое, и не вникает ни во что иное.

Ладно, листаем дальше. Вот ещё один такой документ на русском:

3/ /394 23 1020 488____________________________________________________19.01.28/30:03

Регион АМ-99 "Вишаса-Юг 2"

Директория "Лотхарр"

=> 394 19 3487 552, 394 15 8777 012, 394 09 6402 336, 394 02 0045 841

Партия для преобразования:

813 взрослых особей, в том числе

401 мужчина,

412 женщин.

59 незрелых особей

(Всего — 872).

Прошу оплатить партию по твёрдому тарифу, желательно в продуктах питания, А-ячейках, промышленном сырье (перечни С2, Р1, С5) и сменных кристаблоках.

Важно. Срочно.

Председатель С.Н. Кислин

* * *

Партию проверить, оплатить согласно договорённости продуктами питания и заряженными А-ячейками. Сырья и кристаблоков не поставлять.

12-76 контролёр региона

...! Мерзость. При встрече удавил бы этого председателя Кислина, как последнего работорговца... каковым он и является.

Вот дрянь!

Впрочем, люди ещё и не на такое способны. Неужели Кислин не понимает, что со временем серые сожрут его без масла с солью и не подавятся? Наверно, понимает. Но хочет, чтобы это произошло как можно позже, поэтому торгует живым товаром. Получая плату по твёрдому тарифу.

А может, его уже сожрали. Вместе с теми, над кем он председательствовал...

Всё. Хватит с меня на сегодня этой документации. Поищу-ка что поинтереснее в других файлах. Я ведь пока даже не все разделы проверил.

И тут я начал неудержимо зевать. Вот она, увлечённость! Пока был занят делом, начисто забыл о времени. А ведь день-то выдался очень, очень длинный. Плен. Сидение в подвале. Инъекция со всем, что ей сопутствовало. Потом — драка, после драки — работа могильщика... и как я ещё не уснул за экраном? Божьим попущением, не иначе.

Нет, хватит. Спать, спать и спать! Ожесточённо зевнув в последний раз, я отправился на поиски ближайшей кровати.

Рёв мотора ровен, как биение здорового сердца. Дорога ползёт под колеса конвейерной лентой. Медленно... что ж, трасса пуста — можно прибавить газу. Пятисотсильный мотор от Дженерал Моторс набирает обороты неторопливо, но уверенно, и вот уже стрелка спидометра ползёт к отметке "85". Конечно, с грузом я бы так не выделывался, но обратный рейс из Питтсбурга, считай, порожний. Полста ящиков с бытовой электроникой и прочей мелочью для моей малышки — всё равно что воздух. Но дело, в общем, не в малой нагрузке и не в пустой дороге... ну, не только в этом.

Впереди ждут Рокуэлл, "Grand Navarra" и Люси. Недолго осталось.

А Люси — достаточная причина, чтобы поспешить.

Сквозь конвейерную ленту дороги, сквозь пыльное (пора бы протереть) лобовое стекло и сероватую зелень обочин протаивает бледное золото волос. Чуть лукавый взгляд из-под ресниц, лёгкая улыбка с налётом грусти. И привычный, как биение сердца, рёв отдаляется, теснимый нежным голосом. Да, скорая встреча с Люси

(мама)

стоит того, чтобы как следует разогнать фуру.

Джессика повернулась, прикованная к видениям сна двойной цепью интереса и смущения. Сон был слишком реален.

А на определённом уровне плавало и осознание, что это — не дремотная фантазия.

То есть не фантазия вообще.

Вот уже показались первые дома. Славно, славно. Добрался. Сбросить скорость... ещё... а то опять — тьфу, тьфу! — придётся соскребать с колёс чьи-нибудь мозги. Был уже... случай, мать его. И повторения, особенно с кем-то симпатичнее койота...

Да что за напасть такая! Память, прочь! Накаркаешь!

Лучше уж вспоминать Люси. Тем более что "Grand Navarra" — вот она.

Подъехал, завернул на стоянку, малость тесноватую для моего восемнадцатиколёсного монстра. А какая стоянка для него не тесна? Да почти любая. Заглушил движок и спрыгнул, захлопнув дверцу, на серый от времени асфальт. Огляделся.

И пуховая подушка жуткой тишины медленно рухнула мне на голову.

Ни звука.

Ни движения.

Ни единой живой души рядом. Собаки, и те куда-то исчезли. Единственный признак жизни виден, если задрать голову и посмотреть в зенит. Там кружит с десяток маленьких пятнышек, хорошо знакомых по трассам Среднего Запада. Стервятники.

Стервятники? Здесь?!

Наждак страха скребёт по коже.

Джессика во сне задышала чаще.

Знакомая дверь "Grand Navarra" распахивается от лёгкого толчка. Внутри ждёт та же старая подружка, тишина, со своей приятельницей темнотой. На столиках — тарелки с едой, вернее, остатками еды; а ещё чашки недопитого кофе, букетики цветов и пучки салфеток в пластиковых стаканчиках. Никого нет в зале, словно люди по разным причинам ненадолго вышли. Все, как один. Хотя... как минимум один не вышел, а вылетел. Разбитое окно в боковой стене ощерилось осколками. Подойти поближе... да, здесь кого-то вышвырнули вон, не пожалев ни его, ни оконного стекла. Почти все осколки валяются снаружи, ошибиться трудно.

И ещё. Вокруг плавают волны лёгкого, но крайне неприятного запаха, не имеющего ничего общего с кухонными ароматами. Что это воняет? Что?

Звон в ушах. Мельком я вижу в уцелевшем окне собственный согнутый силуэт и спешно отворачиваюсь, чтобы не увидеть большего. Особенно глаз. Вряд ли это зрелище меня обрадует. Шагая осторожно, как по хлипким доскам навесного моста, пробираюсь на кухню. (Покричать, вообще как-то выдать себя громким звуком — в голову не приходит). Но здесь тоже пусто. Пусто, тихо, темно. И темнее, чем в зале: меньше окон. А лампы не горят.

Отключено электричество? Какая-то авария? Но тогда заведение заперли бы, чтобы не шлялись посторонние. Кстати, насчёт неладов с электричеством легко проверить...

От поворота рычажка часть люминесцентных ламп на потолке замигала, и я поспешно вернул рычаг в исходное положение. Пройдя вдоль ряда электроплит, я убедился, что некоторые из кастрюль ещё тёплые. Но кто, какой балбес оставит на плите открытые — открытые! — кастрюли? В заведениях, украшенных литой чугунной вывеской "Grand Navarra", разгильдяев не держат. Даже в заведениях захолустных — вроде этого, рокуэльского.

Ничего не понимаю.

Вернее, понимаю, что дело нечисто. И стрелка на шкале моих чувств, должно быть, уже подползает к красной зоне. К тому же эта непонятная вонь...

Прочь отсюда. Быстрее.

Если бы я не так опасался нашуметь, покидая здание, я бы перешёл на бег. Кого я так боюсь? Не знаю. Но боюсь. Мне страшно до дрожи в ослабших поджилках. И чем дальше, тем страшнее. Я даже не решился захлопнуть дверь в кабину и несколько долгих секунд набирался решимости, чтобы запустить двигатель. Лишь когда мотор привычно и успокаивающе взревел, быстро набирая обороты, я с огромным облегчением хлопнул дверью и выжал сцепление.

Прочь отсюда!

Сон отдалился. Некоторое время Джессика продолжала следить за чужими эмоциями, чужими ощущениями и мыслями, заплетёнными в один узелок. Узелок этот существовал разом и вне, и внутри неё — на одной из граней медленно вращающейся призмы. Причём девушка, которую звали Джессикой, тоже занимала только одну из граней.

Пусть самую верхнюю, пусть самую твёрдую, пусть не на правах бледного отражения, а как рельефный оттиск, но — одну.

А что же другие грани?

Призма слегка развернулась, меняя при этом форму; рядом с узелком, принадлежащим дальнобойщику, на грани побольше и потвёрже объявился узел крупный, яркий, почти рельефный. Глазами другого мужчины

(Роберта, Боба)

Джессика смотрела в глубину стереоэкрана, на танец разноцветных символов. Движение чужих пальцев (кисти самой Джессики едва заметно дрогнули, вторя); символы исчезли, за малую долю секунды сменившись рядом статичных картин и цепочкой вспыхивающих цифр. Экран снова мигнул, протаяв изображением. Сквозь тень раздражённого недоумения, принадлежащего Бобу, Джессики ощутила свой собственный интерес...

И тут призма внутри повернулась новой гранью. Почти забыв о Бобе, Джессика открыла глаза и подняла голову, ощутив приближение сгустка тепла. А вместе с ним — опасности.

Стук в дверь.

— Можно?

— Да.

Изнутри, через призму: сила, уверенность, утомление. Частности — вроде волнистых русых волос и оружия на поясе — скользнули мимо, заслонённые сутью. Безо всяких взаимных представлений Джессика поняла: это и есть тот самый Алекс. А ещё поняла, что Боб был прав: Алекс для неё действительно опасен. Смертельно.

Правда, в настоящий момент источник потенциальной угрозы был полон интереса пополам с... жалостью?

Джессика едва не выпалила: "Не надо меня жалеть!" — но вовремя остановилась. Очень может быть, что Алекс послушался бы и перестал излучать жалость. Но на место жалости пришёл бы страх. Как у Боба. А она успела понять, что чужой страх ей не нравится.

Пусть уж лучше жалеет. Противно, но терпимо.