| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Общество не сможет взять вверх над этим сильнейшим инстинктом без серьёзного изменения биологической природы человека. А до этого ой как далеко. Да и вредно подавлять стремление к доминированию. Весь прогресс человечества держится на нём. Надо стремиться не к равенству, а к справедливости неравенства.
Остаются свобода и братство. Неужели это два несовместимых полюса, неужели ситуация ‒ "или-или?"
Я замер, размышляя. Хм... Кажется, я вижу тропинку. Осталось по ней пройти.
Да, как-то отвык я от такого накала, слушая всякий жмых в FM-диапазоне. Почему-то отмена цензуры не привела к появлению шедевров, напротив, заметно снизила общий уровень. Разве можно было сказать про какую-нибудь программу на радио ТАМ, что это произведение искусства? Да даже поставить вопрос так никому в голову не придёт! А здесь об этом невольно задумываешься.
Мысль скакнула к увиденному вчера во "Времени". Скалистый, заросший тайгой отрог Давана, на котором краской нарисована громадная подкова. Рядом ‒ монструозная конструкция, хищно нацеленная на кряж. Минус пятьдесят. Начало прокладки байкальского тоннеля у посёлка Гоуджент. Тоннельный отряд ‒ почти сплошной молодняк, средний возраст двадцать два года, добровольцы со всего Союза: латыши, грузины, казахи, ну и русские, конечно... И что в таком возрасте делают! Десантировались в необжитую тайгу, в палатках жили с топорами и бензопилами в обнимку. За полтора года посёлок поставили, подготовили площадки для приёма тяжёлой техники и, что вообще фантастика, сами на месте её освоили. Это японские-то горнопроходческие рамы! Без всяких институтов! А там сложностей ‒ масса, и дисциплина должна быть как на подводной лодке. Я шалею... Иностранные специалисты отказались работать в таких условиях за любые деньги, многие учёные сомневались, что это вообще возможно ‒ прорыть здесь тоннель. А наши начали вчера рыть. И, уж я-то знаю, пророют.
Но даже не это главное. Лица ‒ вот что меня зацепило. Спокойная уверенность в своей правоте. Закутанный по глаза корреспондент сочувственно спрашивает: "Сложно?" И один из них, глядя поверх камеры, отвечает без всякого намёка на патетику: "Коммунизм всегда непросто строить. Но мы строим его здесь и сейчас. На века, ‒ и, слегка разведя руки, словно обводя мир, ‒ для всех".
Куда, в какую тектоническую расщелину провалится способ воспитывать таких людей?! Куда сами они исчезнут?
Часом позже я шагнул в школу, одновременно и возбуждённый, и напуганный предстоящей встречей и с этими стенами, и с учителями-одноклассниками.
Она отчётливо уменьшилась в размерах и облупилась. Коридоры, запомнившиеся своей немереной длиной, укоротились, потолки опустились. На стенах по краске змеились трещинки. Выщербленный кое-где кафель на полу, слабенькое освещение, поскрипывающие дверные петли, потеки и капли масляной краски.
У входа на лестницу, ведущую к классам, двое дежурных старшеклассников с красными повязками на левом предплечье проверяли, поменяна ли уличная обувь. Я нырнул в подвал, где в страшном гвалте и весёлой толчее производится переодевание и переобувание. Быстрей, быстрей ‒ и наверх, на математику.
Чёрт! Я затормозил буквально в трёх метрах от двери класса. Ы-ы-ы... Аж застонал от досады. Я же не помню, где и с кем сижу. Подготовился к школе, нечего сказать! Идиот...
Быстро развернулся и решительно двинулся назад, в направлении туалета. Стоять в коридоре с потерянным видом? Увольте.
Не успел я пройти и пятнадцати шагов, как с лестничной площадки навстречу мне шагнула Зорька. Боюсь, она неправильно истолковала ту нескрываемую радость, которую я испытал при этой нечаянной встрече: засветилась так, что мне стало стыдно.
‒ Ой, Свет, классно выглядишь! ‒ Я умудрился перестроиться буквально за долю секунды.
‒ Как выгляжу? ‒ Изумлённо подняв брови, она остановилась напротив меня.
‒ Э-э-э... Первоклассно! ‒ сообразил я. Внимательно осмотрел её ещё раз с ног до головы и, кивнув, добавил: ‒ Честно.
Света потупилась, зардевшись. Прелесть, ей-богу, чистейшей прелести чистейший образец. Жаль, что не мой типаж. Но если ей в будущем удастся немного разбавить властность женственностью, то от многочисленных ухажёров придётся отбиваться. С этими мыслями я развернулся, и мы неспешно направились в сторону класса. С двух сторон нас обтекал мелеющий ручеёк пробегающих мимо школьников ‒ вот-вот прозвучит звонок.
‒ Свет, ‒ начал я мягко, слегка наклонив голову в её сторону, ‒ а где и с кем я сижу на геометрии?
‒ А?.. ‒ вырвалась она из своих размышлений и буквально через мгновение спокойно выдала ответ: ‒ С Валдисом, левый ряд, третья парта, справа.
Похоже, мои провалы в памяти перестали её шокировать.
‒ А ты сильно изменился, ‒ задумчиво произнесла она, когда до дверей класса осталось шагов семь.
‒ Надеюсь, в лучшую сторону? ‒ нервно выдавил я голливудскую улыбку.
‒ Да... ‒ как-то неуверенно протянула Света. ‒ Пожалуй...
‒ Что-то не слышно в голосе убеждённости. ‒ Я приостановился, пропуская её вперёд, и осторожно спросил в спину: ‒ А какой я был раньше?
‒ Доброе утро, ‒ поздоровалась, заходя в класс, Света и, обернувшись ко мне, ответила с ехидцей: ‒ Капризный взбалмошный мальчишка.
‒ Доброе утро, ‒ повторил я, переступая через порог, но был прерван восторженными возгласами:
‒ Уи-и! Светка! Наконец-то ты сказала это ему! В лицо! ‒ Сидящая за ближней к входу партой Женя радостно захлопала в ладоши и подалась вперёд, надеясь в полной мере насладиться из своего партера намечающейся сценой.
Я меланхолично улыбнулся, обдумывая, надо ли как-то реагировать, но тут раздался звонок, и вопрос отпал.
‒ Привет, привет, привет!.. ‒ Пожимая руки парням, я пробирался к цели.
‒ Привет! ‒ протянул мне для очередного рукопожатия ладонь Армен. ‒ Что-то рано у тебя рожки начали пробиваться, ‒ добавил он, демонстративно разглядывая мою шишку.
Вокруг захихикали.
‒ И тебе привет! ‒ Пожав его кисть, я не выпустил её из руки, а развернул вверх, перехватил у запястья и начал, улыбаясь, рассматривать. Посмотреть, кстати, было на что ‒ изящно вытянутая ладонь, длинные и тонкие пальцы будущего профессионального скрипача. Сам Ара тоже весь из себя такой изящный армянский мальчик с постоянным румянцем на щеках и длиннющими, загнутыми почти к бровям мохнатыми ресницами броского чёрного цвета. Сейчас он почуял недоброе, и румянец усилился.
‒ Да... ‒ задумчиво покачал я головой и ещё раз усмехнулся.
‒ Что? ‒ занервничал Ара.
‒ Да анекдот вспомнил.
‒ Какой? ‒ повёлся он.
Я обвёл взглядом притихший класс. Все повернули головы в нашу сторону, ожидая продолжения. В просвете дверного проёма маячила Биссектриса ‒ она активно мигала мне, прижав палец к губам, требуя анонсированного анекдота.
‒ Ну, ‒ начал я, по-прежнему не выпуская кисть товарища из рук, ‒ пошёл как-то Ара на свидание с девушкой... ‒ Переждал пару секунд вспыхнувшие смешки, зафиксировал взгляд на Ире Клюевой, к которой, насколько я помню, Армен был неравнодушен. ‒ Ира его и спрашивает... ‒ Тут я скорчил умильную физиономию, похлопал ресницами и, жеманно растягивая слова, выдал: ‒ "Ара, у тебя такая изящная кисть, такие тонкие, длинные пальцы. Ты, наверное, скрипач?"
По классу прошёлся короткий ржач, но все быстро замолкли, ожидая продолжения. Ара расслабился, мечтательно заулыбавшись. А зря.
‒ "Нэт, ‒ я начал пародировать кавказский говор, хотя Армен говорит по-русски исключительно чисто, ‒ я лабарант, прабыркы мою". ‒ И, растопырив пятерню, сделал жест "вперёд-назад", демонстрируя, для чего именно хорошо подходят тонкие и длинные пальцы Ары.
Отпустив наконец многострадальную кисть, я сел на место. Через пару секунд класс взорвался восторженным хохотом. Сёма Резник, привычно балансировавший на двух ножках стула, потерял равновесие и с выражением полного изумления на лице грохнулся на пол. Веселье, начавшее было затихать, пошло на второй круг.
Биссектриса просочилась к доске и имитировала протирание чистой поверхности влажной тряпкой, спина её тряслась от с трудом сдерживаемого смеха.
‒ Привет! ‒ протянул я руку Валдису и поморщился от боли в кисти. Совсем забыл его милую привычку выжимать при рукопожатии шестьдесят килограммов. Здоровый бык, истинный ариец, будущий профессор математики в Йельском университете. Впрочем, может быть, не в этот раз.
‒ Доброе утро! ‒ Биссектриса повернулась к нам лицом, глаза её весело блестели.
‒ Доброе утро! ‒ нестройным хором откликнулся класс, в котором то тут, то там продолжали вспыхивать смешки и перешёптывания.
Биссектриса внимательно обвела всех взглядом, прислушалась к гуляющему по комнате шуму и решительно прихлопнула классным журналом по столу. Тут же наступила тишина. Чуть наклонив голову к плечу, учительница пару секунд вслушивалась, а потом одобрительно кивнула головой, признавая дегустацию удавшейся.
Неожиданно я вспомнил происхождение её прозвища. В начале года она как-то встала у доски, подняла к потолку слегка выгнутый указательный палец и, обведя класс шальным, каким-то ведьмовским косоватым взглядом, по секрету громким театральным шёпотом поведала:
‒ Биссектриса ‒ это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам.
Кличка прилипла намертво. Впрочем, похоже, ей это даже нравится.
На второй переменке я смог чуть расслабиться. Никто не кричал: "Ату его, ату!", не задавал неудобных вопросов и не косился с подозрением. Первый этап инфильтрации проходит успешно. На геометрии отстрелялся нормально и теперь ожидал заслуженной "пятёрки". На биологии я вообще расслабился, для меня это уровень детского сада. А сейчас и вовсе лафа будет ‒ физра, от которой у меня освобождение. Радостно посвистывая, я направился в зал.
‒ Добрый день, ‒ поприветствовал физручку, которая проворно закрывала окна после проветривания.
‒ Ты что без формы? ‒ встретила меня вопросом Тамара Борисовна. ‒ А-а-а... ‒ понимающе протянула, заметив мой синячище.
Я молча извлёк из портфеля справку и протянул ей.
‒ Куда-то влетел или подрался?
‒ Влетел. Поскользнулся, упал... ‒ заученно повторил я.
‒ Садись на лавку, ‒ махнула она рукой.
Я послушно уселся на длинную низкую скамью и опять воткнулся в темы по инглишу.
Первыми в зал ворвались ребята и сразу затеяли нечто похожее на регби, которое, похоже, искренне считали баскетболом. Ближе к звонку начали впархивать девчата. Я с интересом изучил фигурки: трансформация в девушек началась у всех, вызывая стыдливую сутулость в попытках скрыть происходящие изменения.
Зря стесняются, конечно. Вон пусть берут пример с Кузи. Наша первая красавица вплыла в зал, гордо распрямив спину, и, как крейсер среди каботажных лоханок противника, принялась расстреливать суетливо задёргавшихся мальчишек залпами своих стервозных карих глаз. Попавшие под артобстрел ребята вздрагивали и отдёргивали взгляд, срочно начиная интересоваться всяко-разно важными вопросами ‒ разволокненным концом каната, шнурками на кедах, баскетбольным кольцом...
Вот очередь дошла и до меня: приняв ‒ видимо, на чистом инстинкте ‒ максимально выигрышную при осмотре проекцию, Кузя взмахнула ресницами и влепила очередной залп из своих башенных орудий. Несмотря на всю готовность и жизненный опыт, меня слегка контузило ‒ зачастило сердце, покраснели щеки, захотелось отвести взгляд.
"Сильна, чертовка!" ‒ Я постарался непринуждённо откинуться на стену и насмешливо усмехнулся в ответ.
"Осечка", ‒ недоумением отразилось у неё в глазах. На мгновение изумлённо замерев, Кузя парой лёгких шагов сократила дистанцию, чуть склонила голову, прицельно улыбнулась и саданула в меня взглядом с прямой наводки.
Я нагловато облизал её взором с ног до головы.
Подойдя вплотную, она наклонилась, упершись ладонями в колени, и с весёлым удивлением пристально осмотрела меня.
Странно, она же почти брюнетка, а на носу у неё россыпь мелких конопушек, правда, не рыжих, а тёмно-коричневых. Никогда раньше не обращал на это внимания.
‒ Ты, Соколов, как я посмотрю, много думать о себе стал, ‒ ласково напела она обвинительный приговор.
‒ Что ты! ‒ не задумываясь, откликнулся я. ‒ Как можно думать о себе, когда есть ты? Кстати, только сейчас заметил, что у тебя веснушки. Заба-а-авные... ‒ с придыханием протянул я. ‒ Кузя, зачем ты их от меня прятала, а?
Такого сопротивления от учебно-тренировочной мишени Наташа явно не ожидала и, недоуменно заломив брови, приступила к переоценке диспозиции. "Так тебе! ‒ злорадно подумал я, разглядывая румянец досады на глянцевых щёчках. ‒ Это тебе не безоружные конвои топить в рейдерской атаке. На каждый крейсер найдётся свой линкор".
Тут в спортзал влетела Зорька и, мгновенно оценив ситуацию, пошла на сближение, словно торпедоносец-камикадзе, взявший боевой курс.
‒ Аларм, ‒ сообщил я вполголоса.
Кузя быстро оглянулась, понимающе кивнула головой и, величаво распрямившись, так же вполголоса сверху вниз многообещающе бросила:
‒ Ты у меня ещё взрыднёшь, Соколов. ‒ Свысока подарила прощальную улыбку и горделиво удалилась.
Я с облегчением вздохнул. Всё-таки она создаёт вокруг себя слишком высокую концентрацию женского начала, как Джессика из мультика про кролика Роджера. И это всего лишь конец восьмого класса...
Света подлетела, гневно раздувая ноздри, и взглядом распяла меня в перекрестье прицела. Я нервно сглотнул и молча развёл руками. От дальнейших разборок спас длинный свисток начавшей урок физручки.
Минут за пятнадцать до большой перемены я почувствовал нарастающий голод и решился на просьбу:
‒ Тамара Борисовна, а можно я в столовую пока пойду?
‒ Только прямо в столовую, больше нигде не шляйся. ‒ У нашей физручки я был на хорошем счету как спортивный мальчик.
Под завистливыми взглядами класса я стремительно дезертировал из спортзала. В буфете взял треугольный пакет витаминизированного молока на четверть литра, капустный салат и сдобную булочку с обсыпкой из сахарный пудры. За всё про всё ‒ девятнадцать копеек. У прилавка с горячими блюдами протянул талон:
‒ Добрый день, мне суп гороховый и бефстроганов с пюре.
‒ Соколов! ‒ раздался из-за плеча смутно знакомый голос. ‒ Ты почему не на уроке?
‒ И вам добрый день, Татьяна Анатольевна, ‒ повернулся я к забавному колобку на ножках и ткнул пальцем в лоб: ‒ Освобождение от физкультуры, Тамара Борисовна отпустила пообедать.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
