Сказ о космических ушельцах

-А ты тут на корабле, потому что заинтересовалась нашей находкой в чёрной дыре?

-Да, это мой старый друг, мы с ним повздорили больше двадцати миллиардов лет назад. И тут вы нашли хоть какие-то его следы. Мне стало интересно.

— Гм... Повздорили? Это был идеологический спор?

— Да. Мы разошлись во взглядах, а потом разошлись по разные стороны конфликта. Это было так давно. Я тогда проходила практику пилотом истребителя на этой самой "Красной звезде". Давно это было. А тут как привет из Запредельного. Ваша находка. Разбередили душу...

Она уверено поставила свой бокал, шагнула ко мне, положила ладони на грудь и произнесла:

-Ты мне глянулся, не откажи старой ведьме...

Она, несомненно, талантлива, эта древняя опытная ведьма, не потерявшая за длинную— длинную жизнь высокого искусства быть простой. Усилием мысли приглушил свет и ладонями огладил её плечи. Она зябко поёжилась под моими руками, прильнула ко мне и моментально нашла резонанс с энергетикой моего тела. Она играла на нём, как опытный музыкант на хорошо знакомом инструменте, и владела им виртуозно. В неверном свете, шедшем от пульта в углу каюты, не включая теплового зрения, видел её сосредоточенное лицо, и одновременно, ощущал всё её тело и всю могучую душу как часть себя. Я порадовался своему сибаритству— обычно корабельные койки узки, и тратить время на их расширение не всегда удобно. Моя койка была достаточно просторна для наших страстных игр.

И только когда я окончательно утомился, она взяла верх. Оседлав меня, она задала свой ритм и смысл нашей игры, и всё понеслось вскачь и вдаль. Само собой у меня включилось восприятие биополей, и тут я понял, что для неё гуманоидная антропоморфная форма не является самой привычной. На уровне биополя у неё за спиной были распахнуты широкие драконьи крылья. Это было завораживающе красиво.

Когда всё кончилось, отдышавшись, я спросил, подчиняясь наитию:

-А сколько у тебя детей?

-Много, несколько миллиардов, но далеко не все живы— просто ответила она.

Я знал о том, что очень многие пережившие Великую битву дали обет многодетности, но одно дело знать это теоретически, и совсем другое понять это на личном уровне. Это понимание открыло для меня новую главу моей жизни.

Лада взглянула мне в душу и нежно прошептала:

-А ты хорош, я рожу от тебя мальчика. А потом, если не возражаешь, ещё пару девочек. У тебя сейчас пятеро детей?

-Да, четверо с Олечкой и один с Лиэллой.

-Знаю, кстати Лиэлла— это моя пра-пра-пра... И много ещё— внучка. От неё я о тебе всё и узнала.

-Когда?

-За пару минут до нашей встречи в коридоре. Мне понравился ваш с Лиэллой сын, и мне захотелось тоже. Кстати, Лиэлла просила замолвить за неё словечко, а то она всё не может тебя поймать. Ты обещал сделать ей ещё пару девочек.

Я почувствовал что краснею, и это видно даже в полутьме каюты. Лада чуть слышно и невероятно невесомо рассмеялась.

-Кажется, мне удалось тебя смутить. Ничего, молодость— это такой недостаток, который быстро проходит.

Она взъерошила мне волосы и поцеловала в нос.

-А теперь давай спать, скоро будет что-то ещё, у меня чутьё на события, что-то назревает. Скоро нам будет не до отдыха.

Тяжёлый удар. Неспешно взвыла тревога. Я выкарабкиваюсь из усталого сна. Тело как варёное— вчерашняя активность не прошла даром. Я бросаю взгляд на пульт в углу каюты и понимаю— суетиться поздно. Система регенерации латает дыры, но от Крейсера, судя по всему, опять остались лохмотья. Радует только пустующий раздел "людские потери". В хорошем темпе, но не спеша одеваюсь. Лада уже одета и работает с данными. Подхожу к двери в коридор, придаю прозрачность окошку— на нём красным цветом проступают цифры. В коридоре вакуум, внешние части корабля порублены почти до внутренней цитадели. Восстановление займёт несколько минут. Опасных для жизни излучений море, но ничего такого, с чем бы не справилась система регенерации. На меня накатывает злость, беру себе часть консоли информатория, и копаюсь в ворохе неотсортированных сведений, попутно создавая какое-то подобие типовой системы для остальных пользователей. Остальные поступают так же. Быстро выкристаллизовывается истина— крейсер напоролся на какой-то крайне изощренный вид мины стоящий здесь с совсем уж незапамятных времён и потому не вычленённой Контроллером Обзора. Уж очень она была похожа на естественное образование. Что-то уж очень много древностей для столь короткого интервала жизни, не к добру это!

В этот момент нас с Ладой вызвали к командиру крейсера.

В отсеке планирования не протолкнуться. На моих глазах новая группа прибывших представляется капитану. Кто-то очень знакомый, но со спины, да ещё и в суматохе не распознаваемый, представляется:

-Комэск 31, эскадрилья кадровая, полностью укомплектная.

Кто-то совсем незнакомый рекомендуется коэском 35, но его эскадрилья из резерва, два человека прибудут в течении минуты-двух.

Капитан— улыбка знакомая всей Земле, добрая и чуть усталая. Ему уже гораздо больше лет, чем на всемирно известных фотографиях, и выглядит он иначе. Лицо утратило юношескую пухлость и полковничью обрюзглость, годы в космосе огранили черты, придали глазам стальную цепкость, а заматеревшей фигуре— грацию силы. До своей "смерти" он был "Космонавтом N1" и просто Юрой. И сейчас если сказать "Гагарин", очень многие на Земле вспомнят нечто величественное и прекрасное. Но тогда ему просто не давали делать то, что он действительно любил, оставляя роль "свадебного генерала". Позорная история "лунного сговора" стала последней каплей. Когда его пригласили в Космофлот, он недолго колебался. Даже с женой его почти ничего не связывало, их внешне благополучный брак медленно умирал на глазах дочерей. Он вместе с Серёгиным решил инсценировать свою смерть, дабы жить. Жить тем, что он любил. Вот так он и стал капитаном флагмана сектора. Человек при жизни ставший легендой Земли после "смерти" стал легендой Галактики. Мы все его любим и боготворим.

Отчёт о повреждениях обширен, подробности изумляют. Мы встретили нечто действительно новое, и потому сфероконтроллер корабля, проверяющий триллионы вариантов будущего, иногда на часы вперёд, сплоховал. Патрули не понесли потерь и ничего не заметили, а вот по Крейсеру прошёл удар. Сразу после него что-то странное обрушилось на патрули— несколько машин уже пропали не подав сигнала. Только удачное предчувствие спасло нас— корабль как раз начал предупредительный маневр уклонения. Что пришло в голову капитану перед отдачей этого приказа— загадка. Но это озарение спасло нас, возможно, что всех.

* * *

Иногда надо вернуться в прошлое, чтобы найти там себя. Кто-то умный говорил: "Не стремитесь в прошлое— там уже никого нет!", как он был неправ при всей незыблемой аксиоматичности его слов. Всякий человек нелинеен, он живёт в прошлом и будущем, причём это прошлое и будущее многовариантны и переменны. Вот иногда, чтобы найти какую-то важную часть себя, надо найти того себя, которого ты потерял на каком-то повороте жизненного пути.

В тот раз, счастливо выбравшись из очередной мясорубки, я оставил, разросшийся до немыслимых размеров ком обязанностей и надежд без меня катиться под гору распутываясь, и пошёл искать старых друзей, да исполнять старые обязательства.

Олечка, встретив меня из похода, проревела у меня на груди битый час, но взглянув в мои тяжёлые от напряжения и отчаянья глаза, согласилась, что она тут помочь бессильна. Несколько дней я прожил у Лиэллы, отдыхая душой под зелёным небом налитым неистовым и прозрачным светом зелёной звезды, играя с сыном. Но и это было не то. Как всегда, пережив безнадёжность, очень остро понимал, как мало я ещё сделал в жизни, и как много долгов скопилось. Лиэлла чутьём истой женщины Космофлота поняла моё настроение. Для неё мужчины могли приходить и уходить так, как велит Судьба. Мужчины достаточно эфемерны и недолговечны, и слишком часто там, на задворках мироздания они уходили в Вечность безвозвратно.

Нечто неугомонное жило в моей душе, требуя выхода чего-то словами и мыслями невыразимого. Я отправился к отцу. Дом на полуразвалившейся и почти заброшенной алтайской биостанции, лес, горы, бездонное, но такое тёплое и близкое небо.

Отец вёл привычную для него жизнь, сменив период спокойного созерцания на бурную деятельность. Дети подросли и более не нуждались в присмотре, мама в очередной раз отправилась куда-то в большую экспедицию. Внешне их брак казался давно прошедшим, но только по тому, как потеплели глаза отца, когда разговор зашёл о маме, я понял, что всё ещё только начинается. У них период небольшого отдыха друг от друга, и карьерного роста.

Домик почти не финансируемой биостанции был действительным центром Земли. Тут пульс Планеты звучал отчётливо и откровенно. Папа всегда был специалистом по анализу воздействий на ноосферу, и сейчас он настойчиво выбирал из нестройного хора многоголосой земной жизни тончайшую нить доминантных событий. Просмотрев его намётки, я согласился с главным аналитиком сектора — у нас в руках была та тонкая ниточка, что могла свиться в верёвочную петлю на шее того закулисного кукловода, за которым мы гонялись в этом секторе давно. Кто-то очень ловкий и осторожный умело манипулируя тончайшими аспектами ноосферной лабильности настойчиво перекашивал ситуацию на Земле (как выяснилось— не на ней одной) в одному ему ясную сторону.

Впрочем, что-то в душе моей было не на месте, и чёрная тень Большой Войны, грозно висевшая на горизонте, не была тому виной. Тут что-то иное...И я отправился навестить старых друзей. Идя от одного старого знакомого к другому, не стремился получить максимум данных, достигнуть цели, найти что-то. Я просто шёл от вешки к вешке, ощущая шевеление своей интуиции.

Машу я нашёл в Париже. Как и многие красивые русские девушки, она оказалась в столице моды и шика. Её внутренняя Сила не дала ей уйти на дно— в бордели и притоны, она жила скромной жизнью одинокой работающей парижской деловой женщины. Крохотная квартирка в старом, но не очень престижном районе, офис крохотной парфюмерно-косметической фирмы, одной из многих работающих по субподрядам парфюмерных гигантов. Эта занималась импортом растительного сырья и полуфабрикатов из стран бывшего СССР и Восточной Европы. Жизнь в колее— в меру скучная и обыденная. Я встретил её в крохотном бистро под весенними платанами. Уже было достаточно тепло и светло, но в Париже все считали, что мартовское солнышко недостаточно ласковое, и за столиками на улице было очень мало посетителей. Район был предпочтительно заселён выходцами из Индии и Африки, среди смуглых расовых типов её обычная средне-русская красота смотрелась очень контрастно, но и как-то печально.

Моя засада была хорошо рассчитана— достаточно одного беглого взгляда в Планетарный Контроль, и можно вычислить любого жителя Земли. Я просто пришёл туда, где она бывает всегда, сел за её любимый столик и ждал. Она пришла цокая каблучками походкой завсегдатая, шафранная полупрозрачная юбка развевалась вокруг ног затянутых в зимние тёплые колготки, ворсистый джемпер и чёрные перчатки— сразу видно, что парижане считают летом не температуру больше +15, а июнь.

Интересно было наблюдать смену выражений её лица, пока она подходила. Равнодушный холодный взгляд красивой женщины, постоянно вынужденной отбивать наскоки "горячих южных парней", почувствовавших волю от железных оков шариатского закона, постепенно сменялся внимательным. Она не могла меня вспомнить сразу— мы не виделись лет 10. Но я специально одел немного потёртую, советского армейского образца коричневую кожаную лётную куртку. Такую же в нашем детстве носил дядя Владя. Это сразу выделило меня из толпы, сделало заметным и смутно узнаваемым. Она смотрела на эту куртку, потом на меня. В её глазах боролись недоверие, страх разочарования и надежда. Потом пришло узнавание. Я, копируя интонации Высоцкого, сказал:

-Ну, здравствуй, это я...

Она недоверчиво распахнула глаза и замерла в нерешительности. Что делать— бросаться на шею и целовать по-русски, заливаясь слезами радости, или следовать "политкорректной" европейской манере? Я грубовато поймал её руку, и притянул к себе, заграбастав в медвежьи объятия. Вот только тут она проснулась от своего благовоспитанного сна, став простой русской бабой и вспомнив свои русские корни. Под холодной бронёй парижской женщины билось всё то же истосковавшееся по своим сердце.

Мы моментально оказались в её квартирке, и полились расспросы, бесконечные "Ты помнишь?", вопросы о судьбе старых друзей и знакомых. Кто жив и умер, кто женился или вышел замуж, у кого дети и кто где живёт, чем занимается.

Она грустнела при рассказах об ушедших навсегда, старательно радовалась чьим-то успехам, но всё как-то скорее потому, что так было принято. В глазах её была грусть, а в душе пустота.

Когда всё было сказано, чай с коньяком и лимоном выпит, и мы успокоено сидели, глядя друг другу в душу посреди шума засыпающего большого города, она сказала, как бы цитируя какой-то полузабытый стих:

-Позови меня в даль светлую...

А в голосе её была такая надежда на чудо... Я протянул руку и сказал: "Пойдём...", открывая портал, сразу решив, где ей будет лучше работать. Лада постоянно жаловалась на нехватку в группе толкового управленца. Её сектор как раз был в запарке.

Маша с видимым изумлением шла за мной через "кляксы" нуль-порталов в секторе исторических исследований, но шаг не сбивался и глупые вопросы не звучали. Молодец, девчонка!!!

Ладу мы застали там, где и ожидалось— в её кабинете у загруженного работой по самые последние логические связи Аналитика. Две аспирантки присутствовали условно— их каналы связи были почти не задействованы. По всем признакам шла утряска новых сведений в какой-то модели событий— процесс увлекательный, но долгий. Я в своей манере прокашлялся.

— Явился, Сокол Сизокрылый— старая ведьма расцвела радушием— и кого привёл?

-Ладушка, ты жаловалась на нехватку людей. Хочу порекомендовать— человек совершенно свежий, ответственный и работящий, я её с детства знаю... Маша.

Лада сразу утратила ко мне интерес, и переключилась на мою спутницу.

-Так, Школы не кончала, шалопайствовать не приучена, а какова в деле— глянем...

И обернувшись ко мне:

-А ты иди, у нас работа, потом вечерком заходи, всё и обсудим...

Вечером было малое шумство у меня. Оля собрала несколько человек наших знакомых по школе, пригласила Лиэллу и Свету, полдесятка моих знакомых, столько же её сотрудников. Пришла и Лада. Посиделки выходили не столь тихие, дети привычно добавили шума. Неожиданно прибывший Ярвел забежал на огонёк, и как всегда, стал душой компании, заводилой. За что я его люблю— он всегда может спаять любую разношёрстную компанию в нечто монолитное.

Для Маши наши обыденности были в новинку. Она ещё не освоилась, была совершенно раздавлена и шокирована, не скрывая восхищалась всем, жадно впитывала новости и прошедшие события этого нового для неё мира, крутила головой и заводилась до изумления. И если вино и закуски были похожи на то, что ей доводилось видеть на Земле, то вот люди... Она с жадным вниманием вслушивалась в самые ординарные истории, широко распахнутыми глазами просто впитывала сопровождавшие рассказы видеофрагменты. С лёгкостью неофита впитывала ментограммы тех или иных событий.