Ливонская война в мире князя Барбашина

Оставив часть людей под Лудзеном, 31 июля Телепнёв подошёл с ратными людьми к Розиттену, и 1 августа Розиттен "взяли боем и многих ливонских людей побили, а иных в полон взяли", а русские ратные люди "все здоровы".

А вот взятие Лудзена затянулось. Телепнёв даже подумывал о снятии осады, но "отходить, государь, им от города от Лужи", писал он, "нельзя, потому что с ними наряд большой". И объяснял свои неудачи тем, что "ратных людей с нами, холопами твоими, мало и с теми малыми людьми под Лужою стоять не с кем и в Резице быть некому и наряду и пушечных запасов и хлеба и соли нет; а изо Пскова и ис пригородов дорогою провести нельзе, что стало за большими крепостьми, за водами, за болотами, а у нас, государь, в полку запасов нет, и добыть в ливонской земле негде; а ливонские того городка не здают, чают себе выручки".

Из Пскова было послано под Лудзен подкрепление, порох ядра и 20 августа русские подвели подкоп, и взорвали башню "да острогу 12 сажен и оттого подкопу многих ливонских людей каменьем и деревьем побило". Не видя возможности оказывать дальнейшее сопротивление, комендант крепости сдал замок, и русские "в город вошли того ж числа".

Падение Лудзена окончательно сделало русских хозяевами восточной Латгалии, позволив создать сплошную оборонительную линию от Пскова до Динабурга, которая, в случае ливонского контрнаступления, была готова принять на себя первый удар.

Впрочем, успех Телепнёва-Оболенского меркнул по сравнению с достижениями его северного соседа. Собранная под Псковом 8-тысячная рать князя Василия Шуйского выступила в поход 20 июля, имею главной целью город Феллин. Выбор этой цели вряд ли был случайным. Этот город занимал выгодное географическое положение на стыке нескольких дорог, и потеря которого должна была болезненно сказаться на связности между собой отдельных ливонских областей.

Войско Шуйского, выступив из Пскова, двигалось к Феллину, обходя с юга Верзейское озеро. И первой его жертвой стал замок Мариенбург, который был важным в стратегическом отношении пунктом. Обладающий Мариенбургом мог использовать его и как плацдарм для атак на Псков и его владения, и для наступления на центральную, юго-восточную и южную части Ливонии. Кроме того, крепость контролировала так называемый Псковский тракт — часть Гауйского коридора, по которому проходили важнейшая торговая магистраль и торный путь, связывавший Ливонию и Псков.

Расположенный на острове в южной части одноимённого озера Мариенбург представлял собой довольно сложную цель, и из-за своего расположения он мог бы надолго задержать русских, но когда город стала обстреливать артиллерия, а русская пехота, погрузившись на плоты, стала приближаться к его стенам, то его фогт Годеке фон Лоэ предпочёл 27 июля сдать замок, позволив русским, оставив в крепости небольшой гарнизон, двинуться дальше.

Тем временем, посланная вперёд для ведения разведки насчитывавшая чуть более двух тысяч человек "лёгкая" рать во главе с воеводой Иваном Добрынским-Симским, захватив без боя замок Адзель, столкнулась с войском отвечавшего за оборону северной части Ливонии ландмаршала Иоганна Платера фон дем Брёле, который узнав о выступлении русских, собрал около 2000 человек и тоже выдвинулся к замку Адзель. Но узнав, что тот уже захвачен русскими, ливонцы отступили к городку Валк, чтобы занять там оборону. 28 июля Симский провел военный совет, на котором было решено преследовать ливонцев и "итти без обозу наспех".

В ночь на 29 июля в пяти вёрстах от Валка, выделенные в ертаул две сотни всадников, перехватили ливонский разъезд. От пленных удалось узнать, что основные силы ливонцев стоят около Валка и в окружающих деревнях, а в самом городе стоят только несколько сотен. Послав вестового к воеводе Симскому, ертаул пошёл в Валк, где "государевы ратные люди немецких людей из Валок выбили и за ними гоняли вёрсты с три и на тех трех вёрстах побили немецких людей болши ста человек".

Преследуя убегающих ливонцев русские, почти одновременно с беглецами, подошли к основным силам Платера. Благодаря эффекту внезапности (ливонские всадники не ожидали подхода русских и были не готовы к бою, расседлав своих лошадей), несмотря на сильный огонь у форпостов, русские заняли передовое укрепление, отбросив находившихся там кнехтов к главной армии.

Однако Платер вскоре оправился от внезапного нападения и отбив атаковавших от Валка, перешел к контратакам. Однако, как отмечал хронист, "русские особенно удачно действовали стрелами и холодным оружием" и ливонцы несли большие потери от русского пищального и пистолетного огня, и их атаки захлёбывались. Сражение шло с переменным успехом, пока к русским не подошло подкрепление — в бой вступили две арьергардные кавалерийские хоругви, переломившие ход сражения.

Сам Иоганн Платер выказал необычайную храбрость, он бился постоянно впереди своего войска. Под ним была застрелена лошадь. Пересев на другого коня, он продолжал руководить боем и личным примером воодушевлял своих воинов.

Но русским удалось оттеснить ливонцев к узким проходам между холмами. Было невозможно идти дальше и многие кавалеристы дрогнули и побежали. Часть ливонских всадников слезла с лошадей для пешего боя, но увязла в болотистой местности. Все это вызвало панику и бегство. Тем не менее, ландмаршал, не смотря на полученные в бою раны, сумел организовать отступление оставшихся сил и с боем прорвался в Гельмед. Однако, уже в самом замке, старый ландмаршал скончался от полученных ранений. Оставшись без предводителя его войско стало разбредаться. Часть солдат ушла в Феллин, где лихорадочно готовился к обороне комтур Руперт де Граве, но большинство просто разошлись кто куда. И уже 1 августа передовые русские отряды появились под стенами Феллина, выжигая и грабя мызы и деревни в феллинской округе.

И пока воевода Симский, не имея в своем распоряжении ни пехоты, ни наряда (да и собственных сил у него было немного), ограничивался блокированием замка и опустошением его окрестностей, основные силы Шуйского медленно приближались к городу, заняв один за другим практически не сопротивлявшиеся замки Гельмед и Тарваст. Лишь после того, как в лагерь Шуйского прискакал гонец от Симского, а затем под охраной были доставлены пленники и трофеи валкской победы, по приказу князя Василия Шуйского стрельцы и казаки вместе с нарядом и посошными людьми в стругах поднялись вверх по реке Эмбах до озера Вирзея, а затем снова вверх по течению другой реки, Теннасильм, почти под самый Феллин.

С приходом пехоты и наряда с посохой осадные работы русских вокруг Феллина резко активизировались. Пока пехота возводила шанцы и подкапывалась к укреплениям замка, пушкари методично разрушали стены и башни крепости и приводили к молчанию его артиллерию. Тяжёлые каменные и железные ядра русского наряда мало-помалу разрушали укрепления Феллина. И вот настал тот момент, когда, по словам одного из участников событий, русские пушкари "разбихом стены меские". Феллин доживал последние дни, а вспыхнувший в городе в ночь на 28 августа сильный пожар ускорил завершение истории.

Никто этот большой пожар не тушил, и к воскресному утру в феллинском форштадте остались в целости то ли пять, то ли шесть домов. Пожар и отсутствие каких-либо известий от магистра окончательно подорвали дух защитников замка. Комтур пытался уговорить наёмников продолжить сражаться, но всё было тщетно — они не желали складывать свои головы за явно проигранное дело. Феллин был хорошо укреплён и природой, и людьми — по ливонским меркам, конечно, ибо стены и башни замка к тому времени уже устарели. В кладовых и погребах замка хранилось достаточно провианта и пива, а в цейхгаузе — пороха и ядер. Однако всё это, без желания кнехтов гарнизона сражаться, оказалось совершенно бесполезно.

Вступив переговоры с русскими воеводами, наёмники выторговали себе право свободного выхода со всеми своими "животами". Предварительно они разграбили "сокровища магистра, взломали и разграбили сундуки и ящики (снесённые в замок для хранения) многих знатных дворян, сановников ордена и бюргеров, и забрали себе столько, сколько мог каждый". Забегая вперёд скажем, что награбленное золото не пошло им впрок — по выходу их из крепости, русские тут же "облегчили" тяжёлую ношу капитулировавшего гарнизона, оставив сдавшихся кнехтов "нагими и босыми". Позже к делу подключился и Плеттенберг, приказавший колесовать главарей мятежа, а прочих бунтовщиков, которые попались ему в руки, перевешать.

Впрочем, это послужило слабым утешением для Ордена от потери сдавшегося 31 августа Феллина, падение которого, как это уже бывало и раньше, запустило "эффект домино". Первым на известия о разгроме орденской армии под Валком, а затем и падении Феллина, отреагировал гарнизон Пернау. Крупный торговый порт, слишком долгое время живший в условиях мира, давно не ремонтировал свои стены и имел слишком мало кнехтов. Боевой дух которых тоже нельзя было назвать высоким. Так что, когда в город пришли новости о взятии русскими Феллина, первым подал пример городской комтур Генрих фон Тюлен, который, собрав всё своё имущество и прихватив с собой орденскую казну, бежал из Пернау со своими приближёнными. За ним город покинули кнехты, видимо рассудившие, что раз их наниматель покинул город, то и им тут делать больше нечего. Испуганный городской рат терял время в бесконечных заседаниях, не в силах прийти к какому-нибудь определённому решению. По сути, город был полностью беззащитен перед неприятелем, и когда у стен города появился отправленный на разведку русский конный разъезд, то ратманы с явным облегчением вышли ему на встречу, и вручили ошалевшему от такого поворота событий командиру поместной полусотни ключи от города.

Череда побед вызвала своего рода "головокружение от успехов" в царской ставке под Ригой, которое, как это часто бывает в таких случаях, породила завышенные ожидания. Первоначальные планы были пересмотрены, и русское командование посчитало возможным теперь завоевание Ливонии всего за одну кампанию. Так что, получив от Шуйского извещение о захвате Феллина и Пернау, царь отправил тому приказ идти на юг, прямо в сердце ливонских земель — на Вольмар и Венден.

Взятие этих городов стало бы прекрасным завершением кампании, приведя всю центральную Ливонию под власть русского царя, оставив от Ливонской конфедерации лишь жалкие окраинные клочки, которые можно было прибрать к рукам и позже. Правда, для Шуйского приказ о переориентации направления удара оказался неприятной неожиданностью. Лично он предполагал следующий удар нанести по Ревелю, захват которого поставил бы под русский контроль большую часть северной Ливонии, не говоря уже о том, какие перспективы для развития русской торговли открывались в этом случае. Ведь с переходом его в русские руки Ганзе было бы намного труднее вести борьбу с "русским плаванием", делая в этом случае невозможным перехват русских торговых судов в узком горлышке Финского залива. Сразу же после сдачи Феллина на север была отправлена "лёгкая" рать пустошить и разорять "германов". И пока посланные загоны опустошали неприятельские владения, 7 сентября князь-воевода направил в Ревель тамошним ратманам и бюргерам письмо с "приятельными словами", предлагая им бить челом их государю с тем, чтобы "досталных немецких людей неповинных с повенными кров не лилася, и конечного б себе разоренея не дождали".

К его сожалению "добрые ревельские бюргеры" отнюдь не изъявили желания перейти под власть русского царя и постарались это своё нежелание подтвердить конкретными делами. Город лихорадочно ремонтировал свои укрепления, шёл набор в городское ополчение, нанимались кнехты и закупались продовольствие, порох и оружие. Но после прибытия царского гонца запланированный поход против Ревеля пришлось отменять и 18 сентября русское войско выступило из Пернау в направлении замка Руен, который был сожжён 22 сентября. А уже на следующий день передовые отряды Шуйского объявились под замком Буртнек, закрывающим дорогу на юг. Построенный в 30 метрах от одноименного озера, где высота склона достигает 16 метров, и окружённый рвом шириной 7 метров и глубиной 1,5 метра, находящийся в ведении венденского комтура замок представлял из себя хотя и устаревшее, но всё ещё мощное укрепление, традиционно используемое властями Ордена в качестве хранилища продуктов и других припасов, на оборону которого ливонские власти не жалели средств. Но главным препятствием для дальнейшего продвижения русской армии стал комендант крепости Каспар фон Мюнстер. Отказавшись капитулировать, он сел в осаду, рассчитывая на то, что наступила осень, местность вокруг Буртнека русские уже опустошили, и очень скоро неприятель начнёт испытывать нехватку провианта и фуража и будет вынужден отступить.

Но и Шуйский, видимо полагая, что здесь, как и во многих предыдущих случаях, моральный дух местного гарнизона и его командования, подорванный предыдущими несчастиями, будет настолько низок, что одно только появление русских под стенами замка вынудит их или бежать или капитулировать после первых же выстрелов, хотя и взял с собой для ускорения движения только "менший наряд", не желая отступать перед таким ничтожным на фоне Феллина препятствием, начал планомерную осаду замка. Русская артиллерия сумела разрушить примерно 60 футов (около 18 метров) крепостной стены, однако Мюнстер и его люди "билися добре жестоко и сидели насмерть". Очень скоро расчёты коменданта Буртнека начали оправдываться. Осаждавшим стало не хватать провианта и фуража, а тут ещё началась осенняя распутица, до предела затруднившая доставку в русский лагерь амуниции и продовольствия. "Людей потеряли много посохи, а иная разбеглася, ано нечево ясть", — писал псковский летописец. Набрать дополнительных посошных людей взамен выбывших оказалось сложно — и без того "Псковоу и пригородам и селским людем, всеи земли Псковъскои проторы стало в посохи много". По этой причине воеводам пришлось затребовать взамен "в розбеглом место посохи" посошных людей в Новгороде.

Но время, отведённое на взятие Буртнека, истекало, и Шуйский пошёл ва-банк. В полночь 15 октября 1526 года началась новая бомбардировка замка, продолжавшаяся до 10 часов утра, после чего русские начали штурм укрепления. Однако едва они ворвались в оставленный немцами форштадт, как наткнулись на прицельный огонь гарнизона, понесли большие потери и были вынуждены отойти на исходные позиции.

Этот провал атаки окончательно убедил русское командование в бессмысленности дальнейшей осады, и 18 октября Шуйский приказал отступить. С большим трудом его людям удалось вывезти "наряд" из-под Буртнека в Дерпт, откуда он затем был водою доставлен в Псков.

Неудачи русских войск под Ригой и Буртнеком смазали эффект от предыдущих побед, однако тому, что оставалось от Ливонской конфедерации, от осознания этих небольших перемог было не легче. Орденские власти хотя и всячески раздували значение этих успехов, но прекрасно осознавали, что добились, в лучшем случае, всего лишь короткой передышки. И если ничего не предпринять, то гибель старой Ливонии станет неизбежной. Кампания 1526 года окончательно показала ливонцам, что собственных сил для борьбы с могущественным восточным соседом им хронически не хватает, и чтобы выжить им требуется действенная помощь со стороны других соседей. Ландмейстер и другие ландсгеры писали одно послание за другим к "христианским государям" с просьбами о помощи, стращая тех "русской угрозой". Но, к их несчастью, тем было не до них. На Европу надвигалась куда более страшная беда — летом того же 1526 года турки возобновили своё наступление в Венгрии, и в конце августа у города Мохач произошла битва между турецкой и венгерской армиями, закончившаяся катастрофическим поражением последней и гибелью молодого венгерского короля.