Изменить детство

Учительница отвела взгляд. Вот оно как. Уже не Галя, не соседка и не подружка, а Галина Ивановна.

— Сделайте выводы! — заключила директриса жестко. — Через неделю у вас открытый урок, посмотрим, как вы работаете. Планы проверим, результаты учеников посмотрим.

Это был удар в спину. Об открытых уроках учителей предупреждали обычно за месяц, чтоб успели выдрессировать детей на правильные ответы и поведение. А тут — неделя. Что за нее успеешь? Еще и результаты будут проверять. Какие результаты, если физкультура один раз в неделю?! Что от природы дано, то и покажут! А что они покажут? У нее по программе легкая атлетика, а ни одного урока по теме еще не проведено!

— Я все поняла, — сказала учительница и пошла писать планы, чтоб имелось хоть что-то предъявить на открытом уроке...

Он очень неприятно усмехнулся. Так или примерно так должен был произойти разговор директрисы с учительницей. Он рассчитал реакцию правильно, сыграл на чувстве чиновничьего самосохранения, директриса на всякий случай прикрылась учительницей, и сейчас классу доставалось уже от последней. Весь урок бег, эстафеты, прыжки. И не только у них, у всех классов начальной школы тоже. Выходит, переборола физручка свою лень и заработала как положено? И еще один урок физкультуры в расписание добавился. Внезапно. Оказывается, можно было такое сделать, не разрушая до основания школьную систему. Он даже предполагал, как. Провели как кружок общефизической подготовки. Раньше оно учительнице не требовалось, только мешало, у нее ж хозяйство, семья, но после рева и угрозы огласки вдруг вспомнила. Что его больше всего бесило в происходящем — ведь все прекрасно знают, как именно надо работать! Знают, но сопротивляются изо всех сил, люто ненавидят тех, кто работает самоотверженно, саботируют и рушат все правильные начинания, если вдруг кого удается заставить! И эта физручка не исключение. Она теперь будет работать формально правильно, не подкопаешься. Но сделает так, чтоб на выходе оказался ноль. Не поддержит потенциальных спортсменов, не поможет продвинуться, скорее наоборот — чтоб доказать всему миру, что все эти требования ерунда и не дают пользы. Ничего, физические нагрузки, жесткие отношения — они тоже на пользу, они характер закаляют. Теперь все, что требовалось от него — поддерживать настрой в классе, чтоб не сломались, чтоб тянули учебу. Ибо семидесятипроцентный брак растет не откуда-то, а из детства, из школы, из школьной лени и расслабухи. Ну, поддержать, подбодрить и воодушевить — это он может, дара убеждения ему отвешено с избытком. До конца первого класса сможет, а дальше пусть сами. Потому что после первого класса он с семьей уедет. Далеко-далеко.

Итогом первого опыта — первая запись в незримом учебнике для строителей нового общества: общество торжества лучших человеческих качеств основано на постоянной борьбе. Без борьбы милые учителя, коллеги и все-все-все тут же заявят, что лучшие человеческие качества — это ерунда, это нежизненно, и затопчут и качества, и их носителей дружным человеческим стадом. Новое общество — общество борьбы, потому что торжествующая наглость борьбы не боится и будет ее навязывать, пока существует. Именно как в песне: "И вся-то наша жизнь и есть борьба!" На заре советской власти это прекрасно понимали. Но одержали первые победы, и лидеры вдруг осознали, что теперь борьба ведь развернется и против них, против их мерзких человеческих качеств. И идею борьбы затолкали потихоньку в пыльный угол. А как прекрасно шли поначалу кони...

Он опомнился и огляделся. Обнаружил себя в огородике рядом с их бараком. Середина сентября, тепло, но картофельная ботва почернела от ночных заморозков. Да, а помидоры сбило заморозком двадцать седьмого августа, как помнится. Даже урожай снять не удалось. Не было в шестидесятые в стране суперранних сортов томатов, просто не было. Страна, блин, в космос рвалась, лучший в мире классический балет развивала, не до томатов. И не было в массе у населения денег на стеклянные теплицы. А обогреваемые — это вообще из области рассказов о коммунистическом будущем. Помнится, отец тогда стоял вот так же в огороде, черный от злости. А потом отрезал, что последнюю зиму тут живем, что пора перебираться в теплые края. И мама согласилась, как обычно. Что они тут теряли? Чужие всем, ни кола и ни двора, барак и тот леспромхозовский. А на новом месте всегда теплится надежда, что все получится иначе, лучше. Вот и ездили массы людей то на великие стройки Сибири, то на освоение целины, то просто по вербовке в дикие края в поисках благополучия. А какое благополучие в Стеклозаводе? Где-то через недельку родители соберутся и поедут копать картошку, посаженную в поле посреди тайги, километров за десять от поселка. Выкопают бегом за день, срывая спины, уже по темноте загрузят на бортовую машину, выделенную для этого дела руководством асфальтового завода, будут развозить по домам всю ночь, светить фонариками, смотреть по завязочкам и подписанным мешкам, где чьё, затаскивать с натугой в подполье, пачкая землей полы в кухне... Вот эти пятнадцать мешков картошки и есть все их благополучие. Так эту картошку еще и крысы грызли так, что заглянешь в подполье, а там верхний слой картошки белым отсвечивает, все сточили поганки. Отец придумывал на крыс всякие ловушки, хвостатые твари туда даже попадали, но плодились гораздо быстрее, чем вылавливались. До массовой дератизации частных домовладений — как до коммунизма ползком. Какие крысы, когда атомный щит родины создается? Не до мелочей. Зимой они с сестрой достанут из подполья такую ловушку, послушают со страхом, как бьется в фанерной коробке пойманная тварь, оденутся потеплее и пойдут в огород ее уничтожать. Он вооружит сестру кочергой и строго предупредит, чтоб била крысу сразу, как та вывалится на тропинку. На себя взял опасную и ответственную должность вытряхивателя. Что сестре всего пять лет, даже не подумал. Она же говорить-ходить-канючить умеет? Значит, взрослая. Крыса выпала на утоптанную дорожку по плану... а потом прыгнула на сестру. Та выронила кочергу и отступила. Он подхватил кочергу сам, успел ударить раза три, ни разу не попал, крыса юркнула в снег. Потом они вместе с сестрой ревели на два голоса, то есть ревела она, а он ревел и ругался. Больше воевать с крысами не рисковали даже взрослыми, хватило одного раза.

Да, это было последним ярким воспоминанием из стеклозаводской жизни. В начале июня они заказали железнодорожный контейнер, собрали туда всё барахло, которое удалось впихнуть, остальное бросили, контейнер не спеша отправился в путь, а они всей семьей доехали до Красноярска, загрузились в плацкартный вагон поезда и поехали на благословенный юг. Ну, так им тогда казалось. Но до отъезда еще почти год, а сейчас пора просыпаться...

В этот день после решительных поступков во сне работалось на удивление легко, как будто груз с плеч свалился, и они наконец расправились. И когда мимо пополз со своим воровским обычным осмотром трактор, он сделал то, что ранее не решался — вышел на дорогу, загородил путь и сказал трактористу все, что накопилось. Из-за рокота двигателя тракторист ничего не услышал, но понял прекрасно, потому что полез наружу пугать и разбираться. Здоровый, решил, что со стариком справится. Пришлось загонять его обратно в кабину лопатой.

— Пропадет что-то с участка, к тебе приду! — предупредил он на прощание. — И башку снесу.

И почувствовал, что так и сделает. Что примечательно, тракторист почувствовал тоже, потому что убыл молча. А он потом работал и размышлял о случившемся. Получается... получается, что в жизни чего-то добиваются те, у кого отшиблен инстинкт самосохранения. Те, кто жизнью не очень-то дорожит. В этом секрет якобы удачливости бандитов, воров, мошенников. И вот теперь его тоже. Он ведь тракториста чуть не убил. Так, с этим понятно. Но как тогда жить тем, у кого инстинкт самосохранения развит чрезвычайно? Как? А ведь таких большинство. Он сам был таким всю сознательную жизнь. Что самое противное, носители лучших человеческих качеств, как правило, именно из этой категории. Жизнь они ценят чрезвычайно, и свою, и чужую. И как им жить, если гоняться за ворами с лопатой страшновато? Вот вопрос вопросов, хоть инопланетян им озадачивай...

10

Летний плацкартный вагон для детей — скука смертная. Не, поначалу сестре было жутко интересно, все же первый раз в поезде. Они и на верхние полки по десятку раз слазили, и в туалет сбегали, и... и, собственно, всё. На этом дорожная новизна заканчивалась. Ну, покушали всей семьей курочку, пирожки да булочки. Потом покушали еще раз, чтоб не испортилось. В вагоне — духота... Прилипли у окна и долго смотрели, как убегают вдаль телеграфные столбы. Вообще-то — линии электропередач, но все называли именно так, телеграфными. А потом улеглись на верхние полки и заснули.

На всю последующую дорогу главным их развлечением остались ожидания стоянок в городах. Там можно было выскочить на перрон с мамой и купить чего-нибудь вкусненького вроде мороженого или тех же пирожков. Не то чтобы в вагоне голодали, официантки из-вагон-ресторана регулярно проходили с судками, где и первое, и второе блюда имелись в наличии, но — скука же. А так сначала незнакомый город наползал издалека, потом поезд гремел на мосту через обязательную широкую реку, полз неторопливо через переплетения железнодорожных путей и наконец останавливался у вокзала, неотличимого от прочих. Откидывалась ребристая пластина со ступенек, открывалась дверь вагона, и резко били по всем органам чувств запахи угля, дыма, шпальной пропитки, солнце и палящая жара голого перрона. И — бегом в очередь к ящику с мороженым...

Он переносил дорогу с философским спокойствием много путешествовавшего человека. В основном смотрел в окно на бесконечные голые поля... да, во все стороны от железной дороги именно поля и простирались. Поля да перелески, никаких намеков на цветущие сады, тихие пруды или хоть что-то из картинок райской южной жизни. А ведь они с каждым часом уезжали все южнее и западней. Но — никаких изменений к лучшему. Наоборот, перелески постепенно исчезали, поля становились все суше, все желтее. А домики возле редких станций — все беднее, приземистей. Лица родителей все больше выражали неуверенность.

Потом они увидели вдалеке осла, мирно пасущегося на вытоптанном лугу, и поняли, что началась другая страна. Чужая, непонятная.

И еще он размышлял. О чем? Да о тех же плацкартных вагонах, например. Поездки в поездах двадцать первого века были более удобными. Почему? Из-за новых возможностей техники? Объяснение вроде очевидное, но как на самом деле? А на самом деле получалось, что не в техническом уровне страны причина. Шестьдесят третий год, человек полетел в космос — что, промышленность кондиционеры не потянет? Да ну.

Сама идея новинкой не являлась, на Западе кондиционеры давно в ходу. Всего дел-то — перепрофилировать пару цехов Омского танкового завода, это который пятьдесят первый, или любой другой, если пятьдесят первый еще не построен, да и оснастить подвижной состав столь нужным устройством. Летняя духота в вагонах — страшное воспоминание всего детства. Не хватает электричества? Не так сложно прицепить к составу дизель-электрическую установку. И уж совсем несложно оборудовать в вагонах биотуалеты, чтоб не подпрыгивать от нетерпения на каждой станции и каждым утром, да не один, а штуки три в каждом. И душ. И... и, в общем-то, больше ничем пассажирские поезда двадцать первого века от таковых же середины двадцатого не отличаются. В смысле, в России. А ездить в разы удобней. И спокойней, но это оттого, что поезда стали сопровождаться полицейскими нарядами. И пьяные драки как волной смыло. Что, в СССР милиции мало? Да ну, скорее, многовато. Но если мало, всегда можно еще набрать, стоит только пообещать городскую прописку и хорошую зарплату.

На первый взгляд — легко решаемый вопрос. А в стране победившего социализма — еще и приоритетный. Все для народа, разве не так? Но не делается ничего. Почему? Тут ведь не в людях дело, не в качестве человеческого материала. Проще говоря, не в ответственность проводницы дело упирается. Выпускать танки, а не кондиционеры — политическое решение. Политическое решение тех, кто сам имеет все, а народ держит за рабочий скот. Говорят, что танки нужней, что живем в империалистическом окружении... История показала, что врали. Вторая мировая случилась как раз между двумя социалистическими государствами, а больше танковые армии не потребовались ни разу... Но, так или иначе, а проблема решения на низовом уровне не имела. Его дар убеждения в данном случае и во всех остальных, аналогично важных, бесполезен. Такие вопросы решаются наверху и только наверху. А как туда попасть? Не сейчас, понятное дело, а когда повзрослеет? А никак. Становиться конченой сволочью, продажным гадом, чтоб подняться вверх по карьерной лестнице, как предлагал в своих книгах Кулаков — не решение. Конченой сволочи и продажному гаду торжество наглости не мешает, он сам такой. А если снизу — не достать. Понятно, почему инопланетяне так заинтересовались его выбором. Любопытно им, как он решит нерешаемую проблему. Остальные бойцы за счастье народное наверняка толпой записались в любимцы Сталина — или Семичастного, если следовать идеям Дмитриева — там и остались соответственно логике созданного мира...

Но — кончается все, если верить философам. Не бесспорное утверждение, кстати, потому что не принимается во внимание, что личность существует во временных границах собственной жизни, и для конкретного человека очень многое не кончается по факту никогда — но в данном случае их поездка все же закончилась прибытием в Алма-Ату, столицу братской республики и очень южному месту.

В реальной юности он не задумывался, почему именно Алма-Ата. Полагал, что родители, как всегда, ошиблись в своих скитаниях по стране и выбрали очередную "жопу мира". Но сейчас при виде залитого жестоким солнцем перрона вдруг осознал, что не были родители глупцами, и наивными мечтателями не были. Они принимали единственно правильные решения при скудном выборе. Кому они там нужны, на благословенном юге? Там народу много, своих рабочих хватает. А в Казахстане места много, русские в цене. И еще: в Казахстане жили казахи, и русские, приезжая сюда, оставались русскими, под казахов мимикрировать никак не получалось — разрез глаз не тот, образ жизни не тот и совсем не то мироощущение. Это позволяло жить, оставаясь собой. А на югах при всей похожести, при русском языке и русском облике проживала совсем другая национальность. Крайне враждебная к приезжим. Гораздо более враждебная, чем казахи.

— ...У вас неплохо получается при столь ничтожных средствах достигать поставленной цели, — вежливо признало висящее в воздухе лицо. — Мы не ожидали, браво. Но вы правильно поняли ущербность вашей позиции — до верхов вам не добраться. Принципиальные решения принимаются именно там. А там сейчас... шестьдесят третий год. Яростная грызня за власть. Ракетная гонка. Ядерное оружие. Как сами понимаете, не до народа. Если же вы надеетесь на эффект "бабочки Брэдбери", то мы решили сообщить, что это ложная теория, расширяющихся волн изменения истории не существует...