Через три часа мастера наконец-то подняли головы, увидели толпу подмастерий и ругнулись на них, что те забросили работу. Подмастерья понимали, что выговор сделан для порядка, и тоже для порядка стали оправдываться, дескать, они не хотели Мастеров отвлекать в такой момент. Что момент действительно важный, стало ясно после того, как многие работы было велено отложить, подмастерьям было выдано аж по золотому, а ученикам по десять сребреников с требованием убираться прочь и гулять до вечера. Правда, в последний момент некоторых подмастерий вернули обратно, чтобы помогать. Тор взял с собой одного из лучших подмастерий и сына Лира. Рудознатец тоже выбрал себе помощника. Все мастера направились в алхимическую мастерскую, заперлись там, обед получили через окошко в двери и вышли лишь поздним вечером, полуотравленные, но счастливые.
— Не только сделали, но и записали! Завтра займёмся продолжением у тебя в кузнице, Тор! — заявил победно алхимик.
Но Лира стало рвать, к нему вскоре присоединились алхимик и пара подмастерий. Да и остальные чувствовали себя весьма муторно.
— Кришна побери твои зелья! — полушутливо ругнулся на алхимика Тор. — Приказываю: неделю лечимся, потом в кузню. Ждали три года, ещё недельку подождем. Впрочем, подмастерьям задание можно раздать прямо сейчас. Точнее, завтра утром, а то многие из них под мухой.
Подмастерья в этот вечер ликовали. Они понимали, насколько важно для всей их будущей жизни оказаться причастными к открытию и первыми овладеть его секретом. Тем более, что признание открытия одновременно давало право мастерам взять ещё по одному Первому ученику, и шансы стать Великими Мастерами у подмастерий сразу увеличивались.
У сестрицы Яры в первый раз за её жизнь появился опыт "ухода за мужем, пришедшим с мужского собрания в плачевном состоянии": Лира всю ночь выворачивало, мать приготовила для него лучшие очищающие настои, Яра успокаивала его, отпаивала настоями и убирала за ним.
* * *
На мини-аукционе, состоявшемся тем же днём, продавались шесть новоиспечённых рабынь. Всех их купил солидный купец-гражданин Клунг Торритор. Он уже построил большой дом вблизи порта. Рядом была его лавка. Вернувшись с аукциона, купец продал свою лавку за очень низкую цену своему приказчику (правда, товары были практически все распроданы, но само место обещало быть весьма бойким). Сам негоциант начал отдавать приказания своим слугам, которые закупали яркие ткани, эротические статуэтки и рисунки старкских и Древних мастеров, вина и многое другое.
Получив от одного из слуг сведения, Клунг вышел с парой охранников на тёмную улицу. Видимо, он искал встречи с кем-то, пройдясь по ней несколько раз. И, наконец, дождался нужного момента. Низкого вида личности стали выходить из ворот дома, а вслед за ними раздался женский плач, протест, что выставляют на улицу, глядя на ночь, и из дверей вылетели все в синяках полурастерзанные бывшие княжны, зажимая в руках по нескольку сребреников.
Как только сёстры свернули на эту улочку, к ним подошла пара мужиков, по виду слуг-грузчиков из порта. Они сунули опозоренным в руки по сребренику и потащили за собой в дом, где дожидалась целая компания. Удовлетворив своё желание, они, сказав: "А мы передохнём", уступили очередь следующим, тоже аккуратно заплатившим. А когда первые подошли по второму разу, Кутио попыталась запротестовать, но мужики расхохотались ей в лицо: "Они же не сказали, что закончили. Они заплатили, у них просто был перерыв". Словом, бывшим княжнам пришлось подчиняться всем извращённым желаниям вонючих и грязных мужиков, а когда те их щипали либо хлестали, и шлюхи пытались протестовать, мужики опять смеялись: "Мы же вас не калечим! Если бы до крови или органы повреждали. А так мы в своем праве". Так что развратницы в первый же день ощутили, в какую пропасть они упали.
— Теперь вы заработали достаточно, чтобы купить себе одёжку. Убирайтесь вон, шлюхи! — наконец-то заявил главный, детина с уродливым шрамом на лице и гориллообразной внешности.
— Куда мы пойдём на ночь?
— Ваше дело, бесстыдницы! Выпроводите их пинками!
На улице поджидал человек с хорошими манерами, благоухающий дорогими ароматами, который дал несчастным женщинам плащи, немного вина и еды (мужчины покормить их так и не удосужились, лишь чуть попоили их водой, причём не давая прикоснуться к кружке, а поливая сверху). Он посочувствовал, ужаснулся и предложил женщинам пойти под его защиту, заявив, что он немедленно снимет с них пояса шлюх и больше не допустит таких издевательств над ними. Уже ничего не соображающие, женщины согласились. Они со спасителем вышли на портовую площадь, где вокруг них собрались зеваки. Тогда мужчина предложил сыграть в игру: он подбрасывает золотой, если выпадает орёл, то с женщины снимают пояс и она получает пять золотых, если решка — проигрывает и ничего не получает. Первый раз Эрио получила пять золотых, а Кутио проиграла, оставшись в поясе. Но Кутио попросила сыграть во второй раз, и на сей раз тоже выиграла. После чего купец Клунг нашёл в толпе шесть граждан и торжественно произнёс:
— Подтверждаете ли вы, граждане, что на ваших глазах эти шлюхи проиграли себя мне в рабство и я законно снял с них пояса?
— Всё точно, — отозвались граждане.
— Итак, теперь вы теряете свои имена и становитесь моими позорными рабынями низшего класса. Храните деньги, которые у вас есть, поскольку к другим вы теперь прикасаться не имеете права. Я с этой минуты полный хозяин над вами, вашими телами и вашей жизнью. Граждане и гости! Я открываю первый публичный дом в нашем столичном городе. Через неделю, когда я приведу этих женщин в порядок, вы сможете выбирать, кого вам нанять: княжну, служанку или рабыню княжны. А красивых рабынь я уже накупил.
На этом историю падения бывших княжон закончим...
* * *
Тем временем агашские женщины были высажены на берег с кораблей. Их сразу повели в бывший военный лагерь, где были устроены палатки. В каждую палатку поселили четырёх женщин, разрешив им оставить только одежду, бывшую на себе, деньги, драгоценности и мелкие вещи, умещающиеся в маленьком ящике под изголовьем ложа. Кроме этого, дозволялось взять лишь музыкальный инструмент. Ложа оказались деревянными, покрытыми циновкой и тонкой подстилкой, которую даже матрасом-то не назовешь. Под голову дали подушку, набитую сухими душистыми травами, но тоже жёсткую. Покрывало было тонким и грубым. Зато в каждой палатке стояли по две прялки и заготовлены для прядения прекрасный шёлк и тончайший лён.
Служанок и рабынь запретили брать с собой в лагерь, их отвели в город. Заодно служанки унесли тюки добра каждой девушки, опечатав и написав на них имя владелицы. Вещи должны были храниться в кладовых крепости до тех пор, пока девушка не выйдет замуж.
Такое обхождение возмутило изнеженных лилий гаремов, они заплакали и запротестовали. Тогда почтенные дамы и гетеры, которым предстояло наставлять новых гражданок, взяли розги и стали безжалостно стегать плачущих и кричащих, пока те не утихли и не забились на свои постели. Обед и ужин оказались крайне скудными: на обед рис с кусочком рыбы, маринованной сливой в качестве приправы и чашка чая, на ужин по чашке молока с малюсеньким куском кукурузной лепёшки и душистыми травами.
Лагерь был окружён деревянной оградой. За оградой стояло несколько сторожек, вдоль неё патрулировали молодые холостые старкские парни, отличившиеся в войнах, которым была поручена почётная служба охранять невест и предоставлена возможность попытаться первыми выбрать себе жён. Девушки-агашки страшно стеснялись, что они на виду у мужчин, и закрывали лица. Правда, некоторые приоткрывали покрывала, улыбались юношам и стреляли глазками, после чего сразу же закрывали лицо вновь. Юноши слегка улыбались, разглядывали девушек, но не допускали никаких вольных разговоров и слишком пристальных взглядов. Девушки-то ещё не поняли бы слов, но могли понять тон. А уж наставницы немедленно поучили бы охранников розгами как следует. Помимо этого, сказывалась дисциплина общения, к которой детей приучали с самого раннего возраста.
Юноши не носили доспехов. Некоторые были в военной одежде: сапогах, штанах и рубашке. Некоторые в мирной: гиматии, плаще и сандалиях. Зрелище мужчин без штанов или юбок ещё больше смущало агашских девиц.
Лагерь дежурных охранников размещался в сотне саженей от забора и ничем не был обнесён. Там стояли палатки юношей, добра в которых намного больше, чем то, что разрешали держать девушкам. И слуги там ходили. Но приближаться к лагерю девушек слугам и рабам строго запрещалось.
В первый же день девушек стали немного обучать старкскому языку, называя основные предметы и действия и показывая, как составлять простейшие фразы. Перед тем, как зайти в палатку, нужно было произнести слово "палатка, мой дом", перед тем, как лечь на ложе, сказать: "ложусь в постель" и так далее. После обеда девиц собрали на площади перед входом, велели потанцевать, затем учили языку одновременно с тем, чтобы, произнося действия, сразу их выполнять: например, сесть, встать, пококетничать, смутиться, петь, плясать, улыбаться, хмуриться, согласиться, отказаться... Агашки вообще не были приучены прямо говорить "нет" и отказываться. Зато они хорошо умели увиливать. А то, что они будут говорить совершенно одинаково с мужчинами, и слуги будут отвечать так же, как было отдано приказание, их вообще шокировало. Одна из девушек, Лильнинуртат, оставившая себе арфу, даже спросила, ужаснувшись собственной дерзости:
— А как же различать повеление и исполнение?
— Для приказания есть специальная форма. Но проще всего выразить так. Говори: "Сделай!" или "Приказываю!", а потом обычную фразу. Обычные слова одинаковы для высших и для низших. То, что говорит высший, если он специально не подчеркнул повеления, такие же слова, и на них можно возражать. В награду за умный вопрос тебе чашка шоколада, — сказала дама Акорнинсса Кусрион.
Она была женой потомственного дворянина Онса Аконгнина, который обеднел и поэтому отправился искать счастья, славы и богатства в колонию. Хотя в боях мужу не удалось сильно отличиться, две дюжины крестьянских дворов в Кратавело, несколько рабов и слуг, четырёх воинов-лазанцев и ихланина он получил. Муж был на празднике в столице, а жена его стала одной из старших наставниц невест, поскольку знала от царицы, что эта служба будет зачтена их семейству наравне с военной.
Девушки были удивлены, что за вопрос наставнице их подругу не наказали, а наградили. Лильнинуртат хотела было поделиться шоколадом с соседками, которые смотрели на неё голодными глазами, но наставницы строго запретили ей это: "Они должны награды заслуживать сами. Подарками можешь делиться".
То, что разрешение спрашивать неясное не означает разнузданности, быстро выяснила на своей спине Клуллираст, которая, пытаясь заработать себе чашку шоколада, спросила:
— Значит, с мужчинами можно говорить обо всём, не стесняясь?
— Женскую стыдливость забывать нельзя. Её лишены только шлюхи и рабыни. Да и то вторые лишь потому, что у них своей воли нет и они обязаны повиноваться всем приказам хозяина или того, кого хозяин велел слушаться, — отрезала Акорнинсса и четыре раза как следует хлестнула нахалку.
Начали немного учить писать и читать по-старкски: показали знак "старк", которого не было в Древнем языке, и три буквы, которыми он может записываться: "стр", "а", "к". После ужина танцы, пение и одновременно занятия заняли ещё пару часов. Лишь затем агашкам разрешили лечь спать.
Чуть не до рассвета из многих палаток доносилось хныканье девиц, которые не могли уснуть на жёстких ложах. Когда кто-то начинал слишком громко скулить, дежурные дамы заходили в палатку и учили розгами всех четырёх. Скулёж утихал.
Лильнинуртат тоже не спалось. Она взяла арфу, вышла из палатки, уселась на скамеечку на площади и тихонько стала петь, подбирая мотив. Она вспоминала жениха, оставшегося в Агаше, поскольку отец не осмелился возразить евнухам царя, отбиравшим невинных красивых девушек, чтобы отдать в невесты старкам. Проходившие мимо наставницы похвалили её за поведение, достойное высокородной дамы, и дали в награду ещё немного лукума. Осмелевшая девушка негромко спела сложенную ею песню.
Жалость к последним остаткам весны
С каждым днём мои чувства все больше в расстройстве,
И все мысли мои в прошлых днях и ночах обитают.
Становлюсь я безумной от вечной досады и боли,
Хризантемы цветы не красой, а тоской опьяняют.
Навевает печаль кипарис, вместе с ним над ручьем плачет ива,
Как деревья в огне, так страдает в разлуке душа,
А тоска как бамбук: лишь сорвёшь её, вновь вырастает,
И пронзает мне сердце мечами ростков не спеша.
Как расстались мы, милый, небосвод туча вздохов закрыла,
Солнца свет не пропустит и самым безоблачным днем.
Я с утра до заката всё смотрю вдаль в бесплодном волненье,
А тоска всё внутри мне расплавленным жжёт серебром.
Вдаль цветы унесли из лесов горных вешние мутные воды,
Наигравшись, на грязной дороге оставили их увядать,
На постели душистой всё время под лёгким мечусь одеялом:
Спать хочу, но от мук по ночам не придется мне спать.
Ведь как год длится час этой ночи бездонной и тихой,
Протекут десять лет, постареет любая краса.
Потому-то часы разрывают несчастную душу на части,
И о встрече с тобой я молю по ночам небеса.
(вольный перевод стихотворения Пу Сун-лина)
Дамы ещё больше похвалили её и даже чуть всплакнули над печальной мелодией (хотя слов, конечно, они не поняли). Юноши, собравшиеся возле ограды, сдержанно поаплодировали (чтобы не будить всех) и рассыпались в похвалах. Всё это помогло Лильнинуртат расслабиться и уснуть
На самом рассвете девицам стало мешать спать другое. В лагерь вошли парни-охранники, что вообще заставило агашек забиться в свои палатки (конечно же, порою кокетливо выглядывая из них), и стали разбивать более богатые шатры на свободном месте. Но ложа и ящики туда поставили точно такие же.
Перед восходом загудела труба в лагере охранников, и тут же наставницы, которые уже поднялись и умылись, безжалостно заставили девиц тоже подняться и умываться холодной водой. Девушки заметили, что полку наставниц прибыло. Очень красивая женщина лет сорока в богатейшем, но не кричащем, одеянии с браслетами красного золота на руках и ногах, с агашским чароитовым львом на груди была здесь самой главной. Рядом с ней держалась молодая женщина в тонком шерстяном пеплосе и с эмблемой Лиговайи на груди, иногда тоже распоряжавшаяся властным голосом. "Две царицы", — подумали девушки. Одна из них, ясно, старкская. Но вот откуда здесь агашская царица в старкском одеянии? Может, великий царь уже женился на старкской женщине? Но тогда почему он выбрал женщину, а не девушку?
Скудный завтрак не был неожиданностью для девушек. Тем временем в лагерь вошли агашские принцессы и союзные княжны, уже оставившие свои вещи в крепости. Они, со значением глядя на расстроенных девиц, без всяких возражений занимали места в двухместных палатках (ведь суд они все наблюдали и прекрасно понимали теперь, что им грозит в случае недостойного поведения). Всего одна соседка в палатке да шёлковые покрывала на постели были для них единственными привилегиями.
