Вместо продолжения беседы что-то пискнуло, и справа от меня высветился экран проектора, расположенный то ли прямо на стене, то ли в нише книжного шкафа.

Сначала побежали строчки служебной информации о дате, месте записи и прочей формально-технической дребедени, потом возникло изображение. Картинка из привычной медицинской палаты, кажется, даже знакомой. Ну да, этот молдинг ни с чем не спутаешь. Палата на втором этаже, диагностическое отделение. Номер не запоминал, но как пройти от входа и через все Управление — нарисую с закрытыми глазами.

Передний план — кто-то из докторов. Больше спиной, но все равно незнакомый. Зато медсестры, снующие мимо камеры, примелькавшиеся, что называется. Частенько работали на осмотрах. Вот и в последнюю вахту...

Звук я услышал с запозданием, но не потому, что качество записи хромало: видно все было совершенно идеально. Просто первые секунды женщина, вокруг которой все хлопотали, видимо, делала передышку и набирала воздуха в легкие. А когда завыла, сомнений не осталось.

Лахудра. Ее вой ни с чем не спутаю.

— Мазки, док? — Это кто-то из медсестер интересуется.

— По протоколу. Хотя... Нет, пусть будут. Для сравнения. Пробы на пьянку готовы?

— Отрицательные.

— Все?

— Полностью.

— Токсины, грибы и прочее?

— Частично готовы, но в целом все то же.

— Альтернативное ощущение реальности исключаем, — доктор устало выпрямился и повернулся к кому-то, остававшемуся за кадром. — Если она и занималась рукоблудием, то при полном и ясном сознании.

— Хотите сказать, мисс Лопес не могла нанести себе эти повреждения самостоятельно?

— Ну, если не засовывала в себя хлопушку и не дергала за веревочку. Конфетти внутри, кстати, нет, если вы об этом.

— И насколько велики...

— Экстрагенитальных нет, за исключением тех ссадин и синяков, которые она набила уже после начала истерики. Зато внутри все разорвано капитально. Но вот что любопытно...

Доктор приспустил маску, сверился с записями, пролистнул несколько страниц, убористо заполненных буквами и цифрами.

— Вектор повреждений нехарактерный.

— Что вы имеете в виду?

— Что имею, то и... Надеюсь, вы себе процесс представляете? Воздействие хоть и происходит внутри, но все равно остается внешним. А здесь все наоборот.

— Как прикажете это понимать?

— А как хотите. Но если эту даму реально кто-то насиловал, то делал это, прямо скажем, нетрадиционным способом.

— А именно?

Доктор скривился:

— Вот честно, сейчас даже не хочу об этом задумываться. У меня впереди семейный ужин и годовщина свадьбы. То есть, сначала годовщина, а потом...

— И все-таки?

— Слышали о ложной беременности? Редкая, но крайне занятная штука. На чистом самовнушении доходит вплоть до родовых схваток. Как возникает, неясно, рассасывается тоже сама собой. Проистекает от желания иметь или не иметь детей, на фоне заметных проблем с психикой. Так вот, в данном случае ситуация чем-то похожа. Только последствия вполне реальные, а не ложные.

— Полагаете, имеет место самовнушение?

Доктор повернулся, взглянул на кровать с завывающей Лахудрой и пожал плечами:

— Когда острая фаза психоза закончится, попробуйте ее расспросить. Но лично я не представляю, что могло сподвигнуть молодую женщину, вернее, учитывая анамнез, девушку, на такую странную и весьма болезненную фантазию.

В кадре еще немного помельтешил медперсонал, промелькнули окровавленные тряпки и тампоны, экран погас, и наступила тишина. У меня в голове тоже стало тихо. Совсем-совсем.

— Все еще желаете извиниться, мистер Тауб?

— Пожалуй, нет. То, что вы показали, из области чудес и чудотоворцев, а это не ко мне.

— И у вас нет ни малейшего сочувствия к пострадавшей?

Если все это нелепый спектакль, о сочувствии говорить просто смешно. Если все-таки правда...

Сонги славятся своей дурковатостью, это известно, но я-то здесь причем? Прикрикнул пару раз, потому что меня в тот момент тоже почти разрывало, но...

Нет. Невозможно. Сама мысль о таком — чистое сумасшествие.

— Вы осознаете свое положение, мистер Тауб?

А что за положение? Я сижу на стуле. У меня затекли руки, плечи, шея и задница. Мне запарили мозги какой-то белибердой. Внутри — почти полный наркоз. Снаружи — по большей части темень. Вот и все.

Еще вопросы будут?

— Достаточно, благодарю вас.

Эй, я же вроде бы только подумал, а не сказал? Точно, молчал. Да и голос, попавший в унисон моим мыслям вовсе не женский, значит, обращен не ко мне, а...

Легкие шаги прошуршали по ковру, потом цокнули каблуками по паркету, раздался шорох, судя по всему, дверной створки, и первое действующее лицо покинуло сцену, уступив место второму.

Мужчина, великодушно избавивший меня от общества назойливой дамы, как оказалось, сидел все это время в кресле по левую руку, там, где тени были особенно густые, а теперь решил пройтись по комнате, искусно избегая мест, хоть сколько-нибудь приближенных к свету. Все, что я мог разглядеть, это свободные брюки с мягко заглаженными стрелками и край вязаной кофты, потому что руки неизвестный мне персонаж предпочел скрестить на груди. Так он и остановился перед окном, наполовину закрывая обзор — темный силуэт на фоне городской ночи.

— Вернемся к вопросу о вашем положении, если позволите.

— У меня есть право голоса?

— Разумеется. Вы можете отказаться отвечать. Могли отказаться с самого начала.

Ну, наверное, мог. Но зачем? Мне ведь тоже хочется разобраться в ситуации, а без поддержания диалога поток информации обычно быстро скудеет. Мы ведь все еще танцуем этот странный танец?

— Но тот факт, что не стали отмалчиваться, вам больше на пользу, чем во вред. По моему мнению.

Интересное подчеркивание. Попытка показать, что принимает решения именно он? Что ж, буду иметь в виду.

— И все-таки, вернемся к прежней теме, мистер Тауб. Запись, которую вам продемонстрировали, как вы понимаете, не совсем полная. Но я счел ненужным освещать физиологические подробности инцидента более, чем в таком объеме. Материалы будут приобщены к делу без цензуры, это могу обещать.

Как щедро. Только совсем не радостно.

— Не стану скрывать, произошедшее носит исключительный характер, и расследование будет проведено со всей возможной тщательностью. Однако меня больше интересует кое-что другое, возможно, не имеющее прямого отношения к рассматриваемому делу. Позволите спросить?

Он говорил тихо и почти без эмоций, но при этом почему-то ясно чувствовалось, что да, заинтересован. А еще вполне искренен. И в кабинете, похоже, только мы вдвоем. И полная запись вряд ли ведется, при таком-то освещении. И...

Нет, даже не начинай так думать. Ты по-прежнему на хрен никому не сдался. Ты просто зверушка, которую изучают. Снова и снова.

— Как пожелаете.

Он повернулся к окну, помолчал, потом спросил, глядя за стекло:

— Зачем вы вообще туда пошли?

Куда? В полицию? Обстоятельства сложились. Квота подвернулась. Воспоминания подстегнули.

— Можете уточнить ваш вопрос?

Он то ли хмыкнул, то ли чихнул.

— Башня. Когда вы обнаружили проекционные помехи, почему сразу же не вернулись?

Потому что мне показалось неправильным так поступить. Не по-человечески по отношению к коллегам.

— Перед нами было поставлено вполне определенное задание, сэр. И невозможность его выполнения необходимо было подтвердить прежде, чем...

— Спасать всех остальных, принимая удар на себя?

Я не собирался делать ни первое, ни второе. В спасении никто не нуждался, если четко выполнил мои же указания, а лезть под взрыв... Так уж получилось. И вроде очень даже неплохо.

— Можно вопрос, сэр?

— Разумеется. Любой.

— Тот подрывник, с которым у меня произошел контакт. Его статус?

— Жив, если вы об этом. Повреждения больше ваших, но жить будет. И даже вернется на службу.

Значит, удалось поделить волну. Хорошо. По крайней мере, вряд ли парень снова решится на подобный маневр после таких приключений.

— У вас явные проблемы, мистер Тауб. С вашим инстинктом самосохранения.

— Сэр?

— Он вообще у вас имеется?

Зачем такая штука в принципе нужна? Чтобы все время от чего-то и кого-то беречься? А смысл?

— То, что вы устроили после взрыва, ведь тоже не про это, верно? Просто вы сочли, что дело сделано, и пора возвращаться?

Ну, как-то так. Примерно. Но попадать под обстрел точно не хотелось. Хотя, мне ведь могли и не подтвердить эвакуацию, и тогда... Никакого возвращения не состоялось бы.

— Обратно на базу, до следующих... Заданий?

— Да, сэр.

— И вы, несомненно, находились в состоянии определенного стрессового расстройства на тот момент, когда получили поддержку.

Паниковал, то есть? Вроде нет. Знал, что мне нужно, чтобы успешно выполнить задуманное. А вот когда не получил, да, случилось что-то вроде психа. Но больше — злости. Может быть, даже ярости.

— Оставим пока за скобками сам инцидент и его обстоятельства. По факту получается следующее: умышленно или неосознанно вы, тем не менее, своими действиями вызвали причинение вреда гражданского служащему. Даже если свести все к моральной травме. Хотя... — Тут раздался почти печальный вздох. — Остановимся на причинении вреда. Он существенен для пострадавшей, но не это главное.

А что же, позвольте спросить?

— И я не буду озвучивать суммы, которые Управление платит за участие сертифицированного специалиста в службе поддержки.

Да уж, пожалуйста. Ставка у самой завалящей сонги наверняка намного больше, чем у меня.

— Важно другое. Своими действиями вы вывели данного специалиста из строя. Это значит, что его место, возможно, не будет занято еще какое-то время. Понимаете, о чем идет речь?

Кажется, да. Но очень не хочу.

— Из-за вас кто-то может не получить помощь, когда будет в ней нуждаться. По крайней мере, ближайшее время.

Внутренности окончательно закаменели.

Я или не я, но... Это ведь правда. Вот это, что кому-то не помогут. Не смогут помочь только потому, что... С самого начала. Каждое мое действие закручивало эту воронку все сильнее и сильнее, пока рукотворный ураган не окреп достаточно, чтобы...

Все-таки, в чем-то Консуэла была права. У меня есть проблемы. Я сам — одна большая проблема. Для всех.

— Как бы то ни было, на время проведения расследования вы отстраняетесь от службы. Далее вам надлежит вернуться по месту регистрации и ожидать дальнейших распоряжений. Также вам настоятельно рекомендуется воздержаться на время расследования от контактов со своими коллегами и другими лицами, имеющими отношение к инциденту. Чтобы не создавать лишние проблемы, в первую очередь, для них. Это понятно?

Что пропасть разверзлась окончательно, и обратной дороги нет?

— Вам все понятно, мистер Тауб?

— Да, сэр.

— Вот и хорошо.

Кажется, он выдохнул с облегчением. Хотел бы и я сделать то же самое. Не сейчас, ну хоть когда-нибудь. Потом. Пусть много позже, но так, чтобы от души. Выдохнуть и...

В его руке зазвенел колокольчик. Тоже старинный, такой, каким подзывали прислугу в старые времена. Такой, как...

Она тоже иногда звонила. С выражением легкого огорчения на бледном лице. И как правило, эти звонки означали, что за мной нужно прибрать. За моими неуклюжими движениями и неумелыми руками. А в самый последний раз этот колокольчик издал свою трель совсем незнакомо и почти тревожно. Помню, я удивился настолько, что нарушил правило оставаться в своей комнате: вышел, чтобы узнать, в чем мог провиниться на этот раз. В коридоре было пусто, и я прошел до самой лестницы, чтобы увидеть внизу, у ее подножия, неподвижное тело мамы, а над ним двоих, которые даже не прятали своих лиц, да и просто не прятались. Разглядывали в свете люстры мамино ожерелье, обсуждали, сколько всего можно еще найти в доме, ржали над своими шутками. И любые мои действия уже ничего не могли изменить.

Да, наверное, лучше бы я умер. Еще тогда.

Дверь открылась, пропуская внутрь кабинета людей с тяжелыми шагами, и меня снова лишили света. Отстегнули фиксаторы ошейника, вздернули под руки вверх, поволокли к выходу.

Снова были долгие переходы с поворотами то налево, то направо. Много-много шагов. Но и ходьба в какой-то момент закончилась.

Сначала расстегнули ошейник, потом браслеты, наконец, сдернули с головы мешок, и пока я беспомощно моргал, захлопнули за моей спиной дверь, оставляя одного в узком коридоре, по которому можно было двигаться только вперед, по крайней мере, до поворота.

И это был самый обычный коридор. То есть, обычный для мест, где кто-то живет. Двери по одной стене, с затейливыми номерными табличками. По другой — светильники, стилизованные под старину, темные пейзажи в резных рамах. Обои с цветочными гирляндами. Деревянный паркет на полу. И откуда-то даже раздавались голоса, живые и человеческие. Только один предмет здесь казался совершенно лишним и неуместным. Я.

— Нет, Сэнди, дорогая, сегодня не получится. Да, снова варю кофе. Очень много кофе. Потому что прошляпили-таки сверхновую наши астрономы недоделанные. И бегают теперь с криками: "Шожеделать? Шожеделать?". Да, прямо как в том ситкоме, только смотреть еще смешнее.

Голос был женский, возрастной, но задорный.

— Молодая кровь, эффективный менеджмент... Доигрались, что высокое начальство пожаловало. Нет, он не то чтобы сильно высокий... Какой? Уютный. Нет, не в моем вкусе, ты же знаешь.

По мере моего приближения к приоткрытой двери голос слышался все яснее, и даже слегка раздражая.

— И теперь вся группа планирования не просто в глубоком ауте, а я бы сказала... Да, именно там. Такое впечатление, что если попробуют на картах погадать, и то получится лучше, чем... Ой, и не говори! Сказочные идиоты. Правда, и ситуация сама, считай, сказочная. Да, натурально из серии мифов и легенд.

При желании можно было бы заглянуть в щелочку, но не хотелось портить настроение женщине, явно предвкушавшей какие-то развлечения.

— Представляешь, только сутки им на креатив остались, и это в лучшем случае. Сегодняшнее наше меню: кофе-кофе-кофе и то, что не только булькает, но еще и горит. Нет, это не для них, это для меня. Им пьяный угар в ближайшее время будет только сниться.

Надо же, какая у людей жизнь интересная...

За поворотом обнаружился еще один отрезок коридора, выводящий в нечто вроде холла. Как в гостинице. С натуральной стойкой, за которой внимательно изучал какие-то записи пожилой осанистый мужчина в строгом костюме. И оторвал он взгляд от бумаг ровно в тот момент, когда я добрался до стойки. Не раньше и не позже.

— Уже съезжаете?

Крышей, в основном. Не слишком быстро, но явно благополучно.

— Видимо, да.

Он кивнул, наклонился и поставил на стойку большой бумажный пакет.

— Ваши вещи.

И правда, мои. Из шкафчика. Даже куртка, которую явно стоит надеть прежде, чем выходить на улицу.