Накинув плащ, я шагнул к нашим сумкам в углу. В боку брезентовой лежит и Туфелька, в которой все мои магические вещички, и вторая сумочка из замши, почти в точности такая же, как первая, только в ней запасные футляры. Впрочем...

— Так ты идешь, или помочь? — великан шагнул ко мне, тяжело сопя. От него разило чесноком.

Поморщившись, я обогнул его и вышел в коридор. Ладно. Пойдем — так пойдем... Утешало меня одно: смеяться последним буду я.

Выйдя во двор, я зажмурился. С этой стороны солнце резало глаза. И до полдня, спать до которого я собирался, еще ой как далеко...

Прикрыв глаза рукой, я оглянулся на привязь. Там красовалась изящная белая кобылка, за ней крепкие откормленные жеребцы, на некоторых были щиты, виднелся арбалет.

Четыре жеребца и эта беленькая. Пять, значит.

Виконт и сиплый о чем-то говорили. Великан и беззубый внутри. Еще один должен быть где-то.

— Нц-нц-нц.

Я обернулся. Привалившись плечом к бревенчатой стене трактира, на меня глядел черноглазый парень. Вдоль его левой щеки падала тоненькая косичка. Из-под синего плаща выглядывал длинный колчан.

— Думаешь, убежишь? — Подняв лук, он чуть натянул тетиву. Ласково провел пальцами по оперению стрел над краем колчана. — Быстрее них? Эй, Було! Это от тебя он так побежал? Или его рожа Шибня напугала?

Меня в спину вытолкнул с порога великан. Кинув на лучника мрачный взгляд, зашагал к колодцу.

Сиплый подвел ко мне лошадку. Белорожденная. Как снег, хотя совсем молодая, только глаза карие. Поджарая, тонконогая, она ступала легко и упруго. Честно говоря, я бы дал за такую и сорок золотых. Если б у меня в руках хоть раз в жизни была б хотя бы половина от них...

— Лунка, — представил виконт.

Услышав знакомое словцо, кобылка повела ушами, затем одну переднюю ногу подняла, а другую вытянула вперед, пригнувшись к земле. Поднимаясь же обратно, звонко щелкнула копытом — с большим изяществом, чем в реверансе иной благородной девицы.

— И вот в ней, значит, демон...

Виконт кивнул, не сводя с меня мрачного взгляда.

Внимательно оглядывая, я обошел кобылку. Пару раз замирал, закрыв глаза.

Я ничего не объяснял. Простакам недоступно то, что я делаю.

Наконец, вздохнув, я покивал — да, действительно дело дрянь.

— Сможешь его изгнать?

— Попробую... Ох, — я снова покачал головой.

Оглядев двор, я велел очистить конюшню.

Когда трактирный мальчишка вывел оттуда нашего Пенька, я завел туда Лунку и прикрыл ворота. Кобылка покосилась на меня.

— Не шали.

Конюшня была всего на четыре стойла. Я завел Лунку в дальнее, бросил повод и сладко потянулся.

Потом зевнул. Потом набросал чистого сена у стены и улегся, обняв себя руками, чтобы было теплее. После солнечного двора конюшня казалась ледником. От вчерашних прогулок ноги приятно потягивало. И жутко хотелось что-нибудь сожрать. Покусывая травинку, я лежал и мечтал о завтраке.

Демонов, которые вселяются в живую лошадь, я отродясь не встречал. Даже не слышал о таких. Никто из магов о таком не слышал. Но почему бы не взять с чванливого дурака дюжину серебряных за здорово живешь?

Интересно, как этот виконт представляет себе изгнание демона из лошади? Наверно, четверть часа на такое я должен потратить. Только бы не заснуть...

Не засну. В животе заурчало. Дико захотелось есть. Это все после вчерашнего. Будто и не ужинал.

Я вспомнил про остаток лепешки, которую грыз вчера в дороге. Где-то в кармане должна быть...

Есть. Уже вчера она была подсохшей, теперь совсем зачерствела. Но голод — лучшая приправа.

Мне в лицо жарко дохнули. Потом и вовсе ткнулись мокрыми ноздрями в щеку. Я удивленно задрал брови.

Лошадка потупилась, отступила и два раза тихонько пристукнула копытом, как шаркала ножкой. Покосила на меня левым глазом, и снова потупилась. Лишь ноздри раздувались, чуя хлеб.

Если демон в нее и вселился, это был очень тактичный демон. Всю жизнь бы с такими дело иметь. Я поломал лепешку на кусочки, половину протянул ей.

Осторожно касаясь губами моей ладони, она забрала кусочки, слизнула крошки, и снова уставилась на меня томным глазом.

— Не подлизывайся. Это тебе было не за твои красивые глаза, а за дюжину серебряных твоего хозяина. Как честный человек, должен был я хоть что-то сделать за это серебро?

Лунка мотнула головой, пристукнула копытом. Помотала шеей, встряхивая белоснежной гривой. Ей хотелось играть и резвиться. Нависнув надо мной, она ластилась, как кошка.

Пара похлопываний по длинной шее, ее белые волосы под пальцами были как шелк, и вышли из конюшни мы почти друзьями... под хмурый взгляд виконта и его людей.

Зрителей еще прибавилось. Трактирная девчонка, теребя грязный передник, глядела от входа в хлев. Погонщики хобов тоже вышли во двор и ухмылялись, стоя у привязи. Люди виконта их не прогоняли.

Я позволил себе гордую и усталую усмешку победителя.

— Можете ее забирать, виконт... Только постарайтесь не держать под черной попоной. И пусть в конюшню не пускают рыжих кошек. Иначе вам опять придется искать хорошего мага.

Я уже достаточно отошел от сна, чтобы глядеть в глаза виконту с самым честным видом.

Все равно ничем не рискую. Если лошадка его не сбросит, то я, выходит, и правда изгнал демона. Ну а если сбросит... Лошадка резвая. Если она скинет его на всем скоку, виконт долго будет не в том состоянии, чтобы интересоваться моей судьбой, свои бы кости срослись. Если вообще переживет падение. Легкая лошадка, быстрая должна быть.

Виконт был непроницаемо надменен.

— Ты уверен, что изгнал его? Что он ушел, а не затаился в ней?

Я ничего не смог с собой поделать. Подбородок сам задрался, слова получились через губу, с растяжкой:

— Да, с-сэр! Всецело и полностью.

— Что же... В таком случае, у тебя нет причин отказать мне в моем маленьком желании. Прокатись-ка на ней. — Не ожидая моего ответа, он обернулся к своим людям. — Було, я возьму твоего коня. Мы прокатимся и вернемся. Шептун! Тибальд, ты тоже.

Сиплый и лучник вскочили на коней.

Лунка вопросительно косила на меня. Глаз у нее был совершенно невинный.

Настолько невинный и дружелюбный... Если я с чем-то не сталкивался или не слышал — значит ли это, что этого не может быть никогда?..

Виконт, на огромном вороном жеребце, навис надо мной.

— Ну что ты возишься? Я сказал, садись на нее.

Любая вещь случается впервые. Где-то, когда-то, с кем-то... С другой стороны, если она до сих пор ни разу не сбросила его, то почему она должна сбросить именно меня и прямо сейчас?

Похлопав Лунку по шее, я мягко взобрался на нее.

Ничего страшного не случилось. Отличное седло было еще удобнее, чем казалось на взгляд.

Трактирный мальчишка отворил скрипучие ворота, виконт и Шептун выехали. Тибальд, вместо поводьев нежно баюкая лук, глядел на меня.

Я тронул кобылку. Через тонкое седло я чувствовал каждое ее движение. Мышцы сокращались легко и сильно, даже не верилось, что в этом поджаром тельце может крыться такая мощь. Она будто и не замечала меня в седле.

При свете дня все казалось иным. Там, где мы вчера шли к трактиру с юга через чащобу — на самом деле были чахлые деревца и кусты, лишь дальше, взбираясь на холм, появлялся настоящий лес.

А к северу за трактиром, куда виконт развернул коня, и вовсе начинались какие-то мелкие заросли. Сохнущие топи, что ли? Дорога бежала через них пару верст — до следующего холма, там чернела кромка леса.

Снаружи ждал еще один всадник. Лучник с мрачным лицом. Окинув меня цепким взглядом, он осведомился:

— У тебя задумчивый вид, чернокнижник. Демон, пока ты изгонял его из лошади, смущал и соблазнял тебя?

Было в его тоне что-то... Я попытался поймать его взгляд.

— Тибальд, здесь. Джок, с нами. — Виконт развернулся ко мне и указал плеткой: — До опушки! Во весь опор! Ты должен меня обойти, Бример!

Ткнув шпорами под брюхо своему жеребцу, он понесся по дороге. У меня шпор не было, но едва я сжал каблуками бока Лунки, она легко пошла вперед, без труда настигая вороного...

Ветер свистел в ушах. Придорожные кусты летели, сливались. Я пригнулся к самой шее белорожденной, пока тело вспоминало подзабытые навыки наездника.

К быстрому и упругому ходу Лунки надо было приноровиться. Я старался не думать, что со мной будет, если сейчас на каком-нибудь ухабе вылечу из седла.

А если — сама сбросит?.. Нет, нет! К Нзабару такие мысли! В конце концов, это же просто миленькая лошадка. А все остальное — пустые выдумки виконта... Как, скажите на милость, человек, несясь во весь опор, может разглядеть морду лошади, на которой скачет? Взгляд ее изучить... Сквозь гриву и затылок, что ли?

До леса оставалась еще верста, когда мы с Лункой обошли виконта на полкорпуса.

На корпус.

Виконт терзал жеребца шпорами так, что тот едва не взвивался. Они нагнали нас, Лунка легко взяла еще быстрее.

Копыта били в землю так часто, что казалось невероятным, как она может так идти — не налегке, под наездником! А Лунка все набирала ход...

Наама милостивая! Да как же она... Я распластался по ее шее.

Вороной остался далеко позади, я хотел уже осадить Лунку — когда заметил, как моя кобылка держит голову.

Она не глядела вперед. Она оглядывалась на меня. Только теперь не левым глазом — ласковым и обманчиво робким! — а правым, тусклым и остекленелым. Край губы задрался над уздечкой, обнажив зубы в ухмылке: ну, попробуй натянуть поводья...

Я понял очень ясно — едва я решу ее замедлить, она упрется всеми четырьмя ногами. Встанет намертво. Я вылечу из седла, как камень из пращи. И как гнилая тыква впечатаюсь в землю...

Ощерившись, Лунка несла все быстрее.

Я похолодел.

И тут дорога пошла вверх, взбираясь на холм. Впереди надвигались первые деревья. Я вдруг понял, что кобыла больше не оглядывается на меня. И, кажется, пошла теперь чуть медленнее?..

Я рискнул натянуть поводья. Совсем чуть-чуть. Лунка послушно замедлилась. Мягко и плавно. И теперь, на легком галопе, опять оглянулась на меня — левым глазом, игривым и любопытным.

Покрывшись холодным потом, я стиснул челюсти. Ваглово семя!

Внутри все закипело. От злости — злости на себя, на собственную тупость. Баан прибери... Она не на меня оглядывалась правым глазом! Она косила левым — на дорогу!

Что-то не так у нее с правым глазом. Вот и косится другим, когда надо что-то рассмотреть! Нзабар дери этот ее правый глаз... И ее саму, в хвост ее и в гриву... И этого виконта... И всех его людей, всех вместе и каждого по отдельности!

Мы въехали в лес, и Лунка перешла на шаг. Дорога сворачивала влево, обходя вершину холма. Сзади нагонял виконт и его люди...

Вздрогнув, я осадил Лунку и уставился вперед. Между стволов, куда поворачивала дорога, мелькали...

За изгибом дороги были люди. Всадники, спины здоровенных лошадей под парной упряжью...

Но это была не засада. Они никуда не спешили и не прятались. И у всех — синие плащи. С желтым подбоем. Точно такие же, как и у тех людей виконта, с которыми он показался в "Мамаше штурмовика".

Всадников было не меньше дюжины. И шестерка тяжеловозов, а за ними огромная карета.

Путь к карете преградили двое латников на огромных вороных жеребцах, тоже укрытых под доспехами.

— Все в порядке, — бросил им виконт, обгоняя меня. Взглянул на выехавшего навстречу мужика, седеющего, с обветренным лицом и тяжелой складкой вокруг рта. — Зик?

— Тоже все тихо, милорд.

Я оглянулся.

Тот мрачномордый лучник, сиплый Шептун... А с ними — еще трое синих плащей, которых я видел впервые. Из леса они выехали, что ли? На опушке прятались, а я мимо них проехал, даже не заметил?

А до меня, значит, где-то в этих же лесочках-болотцах, нашли еще двоих чернокнижников — забитых из тяжелых арбалетов, как какие-нибудь зайцы... Да искоренение чернокнижников здесь прямо-таки поставлено на поток!

Я поймал косой взгляд виконта. Первый раз на его лице проступило что-то искреннее. Он снисходительно усмехался.

Ну, конечно... Я закусил губу, душа злость. Все он прекрасно знает про слепой глаз своей Лунки...

Вот, значит, кто подослал тех двух арбалетчиков, которых мы с Эйком вчера отправили вниз по ручью... Уже нашли их.

Или еще не нашли?

И все еще гадают, куда они делись? И что я мог с ними сделать...

И что я могу сделать еще? Выкинуть теперь?

Не для того ли выманили меня из трактира, чтоб остался без всех магических вещичек? На этот раз решили не рисковать... Чтоб уж точно не выкинул ничего с помощью магии...

Кто там, в карете? Не высовывается.

А карета большая и тяжелая. В такой может быть и свинцовая фольга между слоями дерева. И в занавесках на дверцах, между слоями гобелена, тоже. Как в каретах белых братьев. Чтобы укрыться от чужой магии.

Герба не разглядеть — карета ко мне передом, да и тот почти скрыт за крупами здоровенных жеребцов в ее упряжке. А вот сверху, на угловых шишечках кареты, бились на ветру ленточки. Изумрудные и черные. Те же цвета, что и в гербе самого виконта... Так это его карета?

Я сгорбился, ожидая неизбежного — топот копыт, настигающий нас, и запыхавшийся радостный возглас: "Сэр! Все осталось там! И жидкое серебро, и футляры с кристаллами! Мы все нашли!"

Но звуки прилетели спереди. Щелкнуло, и распахнулась дверца кареты. На ней был герб — и он был вовсе не черно-изумрудный. Там было лазурное поле, по которому шел золотой волк.

Из кареты выглянул человек с растрепанными пшеничными волосами. На груди синего камзола был все тот же золотой волк — волк Амертов. Но это был явно не Амерт... то есть не тот Амерт, которого знают все. Не королевский фаворит.

Он заметил нас и радостно заорал:

— Мерез, наконец-то! Мы уже заждались!

— Да, милорд, — почтительно склонил голову виконт.

Милорд... Ну да, верно. У Амерта же — у того, у настоящего Амерта — есть же еще брат, или даже два...

Амерт с пшеничными волосами заметил меня.

— А-а, мастер Бример?

Мастер Бример?.. Мысли у меня в голове встали, как заклинившие шестеренки. Брат королевского фаворита — знает мое имя?..

Сообразить, как такое возможно, мне не дали. Виконт дернул подбородком, чтобы я ехал к карете, и Шептун, подъехав вплотную, перехватил у меня поводья и потащил белорожденную.

Сам виконт ехал следом. У самой кареты он опять дернул подбородком — на распахнутую дверцу кареты.

Кажется, я пошатнулся, когда слез с Лунки. Мысли путались, ноги не держали. Но кто-то сзади уже подтолкнул меня к подножке.

Внутри темнело полированное дерево в инкрустациях, оттуда лилось благоухание душистой воды, на сиденьях синего бархата мерцали золотые галуны...

Рядом с Амертом сидел лысый человек в простой черной одежде. Под ней угадывалась поджарая фигура, хотя лет ему было уже немало. Кожа у него была желтоватая, тонкая и сухая, будто древний пергамент, — под ней на длинной шее можно было пересчитать все жилы.