— Короче, мужик, оставляй свою тачку и вали отсюда на всех парах, а то плохо тебе будет,— и он стал красочно описывать как мне будет плохо и что они со мной сотворят, если я начну артачится. Он подошёл ко мне и толкнул меня в грудь своей железкой. У меня в висках застучал пульс и я уже с трудом владел собой.

— А может это вы отсюда смоетесь пока не поздно? — сказал я с трудом сдерживаясь, чтобы не врезать ему по сопатке. Но они не приняли моего в высшей степени благородного предложения. Они завизжали, что — то не очень вразумительное и бросились на меня. Я отскочил в сторону и рывком выхватил свой ,,Магнум,,. Они проскочили сквозь портал, я ведь не успел его активизировать, затем развернулись и приготовились метнуть в меня свои обрезки арматуры. Я не стал ждать, когда они сделают из меня заготовку для шашлыка и два раза выстрелил. Конечно, выстрелов я не услышал, были только хлёсткие щелчки, но дырки во лбу моих партнёров они сделали не хуже, чем их громкие собратья. Вернее во лбу дырка была только у одного противника, а вот у другого не стало одного глаза. И повалились они прямо в портал.

— Непорядок, — подумал я, они так хозяевами портала станут, и поскорее вытащил их за ноги из бледной синевы моего портала. Затем активизировал портал и закинул их тушки в пока неизвестную местность. Туда же последовали и их ,,мопэды,,. Затем вытащил сотовый телефон и просунул его сквозь уже засиневшую поверхность треугольного портала. Через минутку я просмотрел запись и она мне не очень понравилась. Моих бывших врагов уже терзали какие — то хищные твари, похожие на наших земных мокриц, но с более развитыми ротовыми жвалами или хелицерами, не знаю как правильно их обозвать. И размерами они были с крупную собаку. Нет, сказал я мысленно, такой хоккей нам не нужен и отошёл от портала подальше, свет стал бледнее. В фантастических книжках о попаданцах обычно аффтары описывают, как они роют могилу для поверженных врагов подручными приспособлениями, а конкретнее, ножом. И, что главное, им некогда, надо идти дальше совершать геройские подвиги, а они корячатся, роют в поте лица своего яму и, наконец, успокоившись, идут спасать Родину, к тому же, часто даже и не свою. У меня же всё проще, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. И чтобы не тратить зря время зашёл с другой стороны портала. Проделал свои манипуляции и увидел на экране телефона картинку о которой мечтал бы каждый фантастический попаданец. Там шёл бой.

Наши против не наших. Наших представляли солдаты без погон, но с петлицами на воротниках и на одном я явственно разглядел треугольники. Почти не у кого не было оружия, наверно в пылу схватки все патроны были расстреляны и они дрались короткими лопатками и касками, но зато у их оппонентов на головах были каски и они были похожи на гитлеровские или фашистские, кому как нравится, короче, стальные каски вермахта и в руках у них были карабины с примкнутыми штыками. Нашим не хватало только маршала Ворошилова, который бы вёл их в бой, ну и самого продвинутого менеджера всех времён Лаврентия Палыча.

— Я сказал себе, что — то мне с хоккеем сегодня не везёт. Прошёл в портал и несколькими выстрелами уложил всех не наших, а затем ушёл обратно к себе. Не стоило задерживаться, а то ещё нквдэшники очухаются и будут приставать ко мне. Я вернулся в свой мир и отошёл от портала подальше. И когда портал побледнел , облегчённо вздохнул и пошёл к своей прекрасной,,Яве,,

На другой день завод облетела новость. К нам прибывает делегация из ГДР. Все очень обрадовались и с энтузиазмом стали драить свои, почти совсем старые и грязные станки. А некоторые даже с обожанием вспоминали, какие хорошие мамы у наших начальников. И вот настал долгожданный миг. Приехали! И тут обнаружилось, что переводчик, которого хотел выделить КГБ, не пришёл по очень уважительной причине. Конечно, некоторые немецкие товарищи когда — то разговаривали по-русски, но это было уже лет двадцать пять назад, когда они были в плену у наших гостеприимных предков и они почти всё забыли, и тем более на производственные темы... Ну короче, полная жо... труба. И тут взяла верх моя глупость или тщеславие, уж не знаю, что больше. А может просто неохота было станки мыть, но выйдя во двор завода покурить и, разговорившись с одним знакомым инженером, который и поведал мне об отсутствии переводчика, я обмолвился, сам того не желая, что я здорово шарю по дойчу. Мол и чего там сложного, учатся, учатся и ничего — то не знают. Короче, через полчаса ко мне подошёл начальник цеха и велел идти в завком. Я было заикнулся, а как же станки, мол , не мыты останутся, на что он махнул рукой и ещё раз повторил своё приказание. Ну ладно, так значит, ну я и пошёл. Когда я вошёл в кабинет завкома, то председатель спросил меня,

— А что, правда, что ты по немецки, умеешь разговаривать?

— Да, понимаю, учил в своё время.

— А, так ты в школе учил. Ну нам такого не надо.

— Не только. Я вообще — то Фауста в оригинале читал. А про себя ещё добавил — и крестиком вышивать умею.

— Ну, тогда скажи чего — нибуть по немецки.

— Могу стихи рассказать. И я рассказал ему стишок, который учил ещё в школе.

— Ротэ Фанэ, фройе Лойтэ.

— Блазорхестер гэйт форбай.

— Унзер Файертаг ист хойтэ.

— Хойтэ ист дер Эрстэ Май!

Председатель завкома малость обалдел. Для него это было непостижимо. Работяга по немецки стихи шпарит.

— А с немцами можешь поговорить по ихнему?

— Да, легко. А что больно надо?

— Очень надо. Выручай.

— А мне день по среднему оплатят? Вырвалось у меня непроизвольно. Как же, я ведь живу на одну зарплату.

— Всё будет, нормально. И оплатят и ещё отгул получишь. И я пошёл переодеваться.

Когда я пришёл в контору, секретарь директора показала мне пальцем, что мол там они, давай иди. И вновь стала печатать свои бумаги. Я открыл дверь, затем другую и, спросив разрешения, зашёл в кабинет. За столом у Геннадия Николаевича Кибирева, директора завода, сидели четверо пожилых людей и две молодые женщины. Делегация. Я поздоровался с директором по русски и с членами делегации по немецки. — -Халло Либэ Геноссиннэн унд геноссэн. Их вурдэ гебэтэн, цу хельфэн мит дер юберзетцунг. Альзо вердэ их мит Инэн цузамменарбайтэн. И так далее. В дальнейшем повествую по русски.

Я с ними был до самого вечера. Переводил беседы с руководством инструментального завода и с партийным бюро завода. Они оказались из Лейпцига и тоже с инструментального завода, но специализация у них была несколько другая. Мы пообедали в заводской столовой. И хотя у нас и так кормили неплохо, но на сей раз немецкой делегации закатили прямо-таки пир на весь мир. Один пожилой немец спросил меня,

— А что у вас всегда так обедают?

— У нас обеды проходят немного попроще, но очень сытно и дёшево. А сейчас из уважения к вам позволили немного лишнего. Так что не надо думать, что вам пускают пыль в глаза.

На самом деле, конечно им хотели приврать о нашем благополучии, но так как я искренне уважал нашего директора, он был хороший человек и даже на работу ходил пешком из самого центра города, хотя его коллеги разъезжали на ,,Волгах,, то я сказал немцам так, чтобы они нас не презирали, а наоборот были нам благодарны за хорошую встречу.

А вечером к нам на завод приехал товарищ из КГБ.

Меня вызвали в партбюро, хотя я и был беспартийный. И этот дорогой товарищ из компетентных органов сразу начал на меня наезжать.

— Тебе кто разрешил болтать с иностранцами о наших порядках. Ты знаешь, что тебе за это может быть?

— Он у вас член партии? — обратился этот хлыщ к секретарю партбюро.

— Нет, он ещё комсомолец и к тому же передовик производства, а также старший сержант запаса. Служил в оперативной разведке — ОСНАЗ. И почему вы думаете, что он, как говорите, болтал не по делу. Вы что , сами слышали или вам передали те кто немецкий язык понимает? Тогда почему вы своего переводчика не прислали? Или он был, но шифровался, чтобы потом вам передать какие мы враги, затесавшиеся в ряды нашей родной коммунистической партии? И вообще мы, члены партийного бюро хотели бы услышать о том, что же он сказал такого крамольного.

Смотрю, товарищ из внутренних органов как-бы стушевался. Он, наверно, привык, что его сразу станут все поддерживать и развивать линию обвинения, но увы здесь его номер не прошёл. Мои товарищи знали, что я зря не болтаю и решили поддержать меня, а не этого идиота.

Товарищ просто не знал, что сказать, у него не было слов. Давно его так не позорили. И тут я решил сказать пару слов

— Товарищи, а что тут зря болтать, ведь наши друзья из дружественной страны, строящей социализм ещё не уехали. Просто надо позвать их сюда и они разъяснят товарищу из КГБ то, что я им сказал. И пусть переведёт разговор тот их друг, что доложил о моём вопиющим проступке.

— Все зашумели, — правильно. И пусть расскажут, ведь они наши товарищи по социалистическому лагерю.

Но вызывать никого не стали. Кэгэбэшник понял, что дело принимает нежелательный для него оборот и решил замять разгорающийся скандал. Он сказал, что должен сам разобраться с ложной информацией и стал собирать свои бумаги.

Я вдогонку сказал ему, чтобы завтра они присылали своего переводчика, а то мне некогда, надо зарабатывать деньги с налогов которых содержат таких как он.

Когда он ушёл, как говорится не солоно хлебавши, все бросились меня поздравлять с маленькой, но такой нужной для страны победой.

— Не дадим повторить тридцать седьмой год. Мы не пыль под их сапогами. И все дружно запели ,,Интернационал,,.

А потом я проснулся. Мы хорошо с немцами приложились к коньячку и я просто не пошёл домой, и спал в раздевалке на скамейке. А жаль, такой сюжет пропал.

Но сон мне всё же приснился.

Как будто мама пришла домой раньше времени и с удивлением обнаружила в своей супружеской постели постороннюю женщину. Та не просто перепутала квартиру и легла спать в чужой кровати. Нет, она лежала, задрав ноги к потолку, а меж её ног расположился папа и наяривал заблудившуюся даму так, что только брызги летели. Мама не стала поднимать шум, не устроила скандал с битьём тарелок и прочей посуды, просто забрала меня и уехала в другой город. Будучи отличным специалистом, проблем с трудоустройством не имела. Правда с жильём не всё ладно вышло, но и это, как потом оказалось, получилось очень даже замечательно. Правду говорят, что всё, что ни делается, всё к лучшему. Не совсем согласен с этим, тем не менее наше новое жильё в будущем доставило нам много прекрасных моментов. Поселили нас в коммунальной квартире, в которой уже жили три одиноких женщины. Поселили с перспективой получения отдельного жилья. И стали мы жить в любви и дружбе, почти как в фильме "Покровские ворота." Женщины, живущие в этой коммуналке, приняли нас как родных. Они до нас жили практически одной семьёй. Так что мы вписались в женский коллектив, будто тут родились и выросли. Правда Светлана, одна из женщин, при первой же встрече, всплеснув руками, затараторила — Ой! Какой хорошенький! Молоденький! Так бы и затискала! Тётя Таня, степенная женщина, заворчала — Как же, затискала. Меж ног своих затискала бы. Лена, ты смотри, эта шалава вмиг совратит пацана. Ей хоть кобель дворовой, лишь бы дрючить её мог. Мама махнула рукой — Большенький уже, сам разберётся. Как бы он её на замучал. А Света (просившая никогда не называть её тётей, пусть и возрастом едва ли не вдвое старше меня) отбрехалась от наездов тёти Тани — Ой, можно подумать, ты всю жизнь держала ноги плотно сжатыми. Скажи честно, трусы-то промокли, как такую шарлотку сладкую увидела. Что, не хочешь заполучить его меж своих ляжек? — И ничего не промокло. Нечему промокать. Лена, мы тут одни бабы, так твоего хлопчика не шокирует, что мы дома вольно ходим? Всё же мужик, хоть и тощенький. Ты его не кормишь, что ли? Так мы подкормим. Тётя Нина, ещё одна жиличка, предложила — Бабоньки, а давайте сегодня за новоселье вечеринку устроим. Вы как? Все были за. Так мы и влились в коллектив. И потекла простая коммунальная жизнь. Первое стеснение от присутствия представителя мужского пола быстро схлынуло и короткое стремление задрапировать себя кусками ткани, пряча в них телеса, довольно упитанные, прошло. Теперь женщины стеснялись меня не больше, чем друг друга. Будто специально демонстрировали свои прелести, доводя меня до состояния белого каления. Бедный туалет принимал меня по несколько раз в день. И как я не натёр на руке мозоли, до сих пор не понимаю. Однажды ночью, когда я, понадеявшись на крепкий сон мамы, уставшей на работе, стянув с себя трусы надрачивал член, не дающий мне заснуть, мама тихонечко проговорила — Сын, то, что ты делаешь, нормальное явление и не стоит этого стесняться. Да, не первый день за тобой наблюдаю. И всё же это ненормально. Лучше этим заниматься на пару с женщиной. Как вспыхнуло моё лицо. В комнате стало светло, как днём. Ну, может и не как днём, но как утром точно. А мама, встав со своей кровати подошла к моей, присела на край. — Сын, я помогу тебе. Да что я вру тебе и себе? У меня давно не было мужчины. Я понимаю, что это неправильно, грешно. Но я так же понимаю, что эти сучки похотливые совратят тебя не сегодня, так завтра. И я хочу быть первой. Сынок, не суди меня строго. Подрастёшь — поймёшь, что твоя мама не блядь. А сейчас просто подвинься, лежи и не шевелись. Я всё сделаю сама. Мама сняла ночнушку и осталась совершенно голой. Она никогда не надевала на ночь трусики, так что и раздеваться особо не пришлось. Легла рядом на бок, повернула меня лицом к себе. — Руки убери, дай маме подержаться. Господи! Да как же я не заметила, как быстро ты вырос! Когда-то я целовала твою писю, брала её в рот. А сейчас, наверное, и не влезет. Повернула меня на спину, погладила напряжённый член и поцеловала головку. Я замер. Не успев отойти от щекотливой ситуации, когда мама увидела, как я онанирую, попал в новую. Я рос на улице. Уличное образование не идёт ни в какое сравнение с официальной программой школьного образования. Те предметы, которым учит улица, в школе не преподают. На улице мы узнавали всё, что от нас скрывали взрослые. Степень полученных знаний зависела от авторитета и знаний самого преподавателя. Были мифы, сродни тем, что, якобы, дрюкнешь девчонку в попу и она на всю жизнь твоя. Пробовал. Ничего подобного. Была у нас Машка Перенкова, которая давала пацанам за какие-то услуги. Мне, например, давала за то, что я таскал воду в бочки из колодца. Мать заставляла её, она просила меня и расплачивалась натурой. Мне не тяжело, ей хорошо, а уж как мне приятно — словами не выскажешь. А вот в другую дырку не давала никому, утверждая, что будет беречь для мужа. Правда кто-то из парней не удержался и засунул не туда, когда она стояла раком. Накрылась её целка. Да она особо и не горевала о потере. Был ещё один миф о девочках, сосущих у парней. Называли их всяко разно, не всегда приятными словами, но каждый стремился засунуть свой член девочкам в рот. Мне до этого дня пробовать такое не довелось. Где-то, кто-то, кому-то...Всё на уровне ОБС — одна баба сказала. В конкретном случае один пацан сказал. А кто проверит? А за навет спрашивали строго. Так что не пробовал, а тут мама. Мама сосала с упоением. Изредка отрывалась, гладила член, переползала чуть повыше и целовала меня в губы. Вновь сползала и продолжала сосать. Напряжение достигло пика и я понял, что вот прямо сейчас я кончу. И кончу маме в рот. Такого конфуза просто не переживу. И так зажался насколько мог, да ещё и это. Потом хоть в окно прыгай. Так у нас первый этаж. Разбиться не разобьёшься, а народ позабавишь, когда будешь орать, зашибив задницу. Ну не головой же вниз прыгать. Вдруг шею свернёшь. Чувствуя кульминацию, попробовал оторвать мамину голову от себя. Она затрясла головой, что-то промычала сунув мне под нос кулак, яростно задвигала головой. Вцепившись в её волосы, выгнувшись и почти встав на мостик, задёргался, изливаясь маме в рот. И затих, сгорая от стыда. Одно дело спустить в кулак, или в Машкину задницу, и совершенно иное — спустить в маму. И не прост в маму, а маме в рот. А мама глотала сгустки спермы, облизывала головку, выдавливала рукой из члена последние капли и слизывала их. Закончив, села на колени передо мной. — Ну и что тут у нас творится? Лёнечка мой совсем засмущался? Или сын теперь будет с отвращением смотреть на мать? Как же — хуесоска. — И так называли подобных девочек. Девочек. Чужих. А это мама. — Дурак ты, сын. Это высшее доверие женщины по отношению к мужчине. Вот скажи, ты станешь тянуть в рот что-то противное, всякую пакость? Нет. А почему женщина должна разевать рот, если ей противно? Теперь я жду от тебя вопрос, как я на такое решилась. И просто, и сложно. Ты думаешь, что прийти сегодня к тебе было спонтанным решением? Так просто матери решиться лечь со своим сыном? Я столько дум передумала. Сын, Лёнечка, мне, как любой женщине, мужчина нужен хотя бы для здоровья. Мы с бабами столько переговорили, столько мозолей на языках натёрли, что...Это они посоветовали мне не маяться дурью, не искать приключений на стороне, да ещё в нашем городишке, что хуже деревни, а отдаться сыну. Они меня поддерживают. — Мама засмеялась. — Ты знаешь, они устроили тотализатор: кого из них первую ты разложишь. Сын, тебе кто-то из них нравится? — Ма, они же старые. — А я? — А ты мама. — Ах ты, поросёнок, как ловко с темы соскочил. И за это сейчас ты будешь наказан. — Как? — Сын, скажи, а маму поцеловать там, — она показала где находится это там, — сможешь? Если тебе противно, то лучше не надо. Когда делаешь это по принуждению, то лучше не делать совсем. Пацаны во дворе называли мужиков, которые целуют женщин там, куда показала мама, пиздолизами. И пусть. Кто узнает, что я целовал маму там? И кто мне запретит целовать маму там? И вообще, это моя мама и я делаю с ней что хочу. Точнее, что она позволит. Вот бы она позволила вставить член туда, где я буду целовать. А мама смотрит ожидающе, спрашивает — Ну, сын, что решил? — Мам, но я ведь не умею. Вдруг что не так и тебе не понравится. Мама с облегчением рассмеялась — Лёнечка, сынок, научу я тебя, всему научу. Ты ещё таким любовником станешь — бабы штабелями будут вокруг тебя валяться. Ложись на спину и расслабься. Я скажу, что нужно делать. — Посмотрела на мой член, уже восстановивший свою работоспособность. — У тебе хорошая регенерация. Сын, не торопи события. Сегодня ты попробуешь маму везде. Расслабленно лежу на спине, а мама присела над моим лицом, развела рукой половые губки и подсказывает, что нужно поцеловать, что полизать и как лучше это сделать. Мамина писюня оказалась очень вкусной и приятной и очень ароматной. Слегка кисленькая, будто чай с лимоном. Век бы такой чай пил и не напивался. Из неё вытекал какой-то сок и я слизывал его. Мама крутила попой, то садилась мне на лицо, перекрывая дыхание, то поднимала зад, давая вдохнуть. В какой-то момент мамуля быстро развернулась и теперь перед моими глазами оказались полушария её попы с морщинистым анусом светло-коричневого цвета, раскрытая писюля с розовыми лепестками малых губ, истекающая соком. И эта пися медленно опустилась мне на лицо. Руками поправил мамину попу, чтобы мне было удобнее слизывать вкуснейший сок. Вкуснее в жизни ничего не пробовал. И почувствовал, мне же не видно, что мамин ротик вновь втянул в себя напряжённый ствол, губы сомкнулись на головке, язык заскользил по ней, лаская. Удвоил, утроил старания. Теперь мой язык то порхал меж губок, то врывался грубо, будто грабитель врывается в чужую квартиру. Даже не грабитель, а отряд ОМОНа. Мамуля уже подсказала, что маленькая пипочка в капюшончике — самая что ни на есть чувствительная часть писюни. И я сосал эту пипочку, втягивая её губами, лизал мягким языком, сделав его лопаткой. Облизывал место вокруг больших губ и вновь возвращался к малым, к клитору, к этой восхитительно отзывчивой кнопочке. Это было что-то вроде кнопки включения телевизора. Прикоснулся, лизнул — чик! — включено. И мама изгибается в сладких муках. Не знаю почему, только вот захотелось лизнуть анус. Может быть я прирождённый пиздолиз? Нет, жополиз. Мама сжала анус, превратившийся в морщинистое, в виде звёздочки собрание кожистых складок. Расслабила. Простонала — Палец! Палец сунь! В непонятках я замер. Куда его совать? Мама подсказала — В попу, в попу всунь. И расслабленная попа приняла в себя палец, насадилась на него до самого упора. Мама задвигала задом, застонала и я почуял, как колечко ануса крепко обнимает палец, то сжимая его, то расслабляясь и отпуская объятия. Через некоторое время мама, полежав на мне, приподнялась и поползла вперёд. Господи, неужели это наяву, а не снится? Мама, придерживая член рукой, поводила им меж губ, потёрла головкой вход от попы до клитора и медленно опустилась, сев плотно, до самых бёдер, упёрлась в них ягодицами. Посидев так некоторое время, задвигалась, то привставая, то опускаясь, насаживалась на член и стеночки её влагалища нежно и трепетно обнимали головку, весь ствол, скользя по нему то принимали его, то медленно выпускали на волю. Мама слегка наклонилась и мне было хорошо видно, как член растянул малые губы, как скользит меж ними, то погружаясь, то выходя. Долго терпеть такие муки невозможно. Застонав, начал помогать маме, поддавая задом. Она задвигалась быстрее, ещё быстрее. Пацаны говорили про такое, что строчит, как на швейной машинке. Теперь я точно знаю, что говорили они это с чужих слов, ни разу не попробовав это с женщиной. В лучшем случае пробовали со своим верным другом — правой рукой. В головке росло напряжение. Знакомое чувство, указывающее на то, что сейчас произойдёт извержение вулкана. Мама простонала — Подержись немного, не кончай, ещё чуток. Не кончаааа...Аааййй!...Мммм! Упала мне на ноги. И мне хорошо было видно, как вход во влагалище сокращается, как малые губы обнимают член. И я прекрасно чувствовал, как стенки влагалища трепетали, выдавливая из него капли спермы. Лежим рядом. Уставшие, потные, но счастливые и довольные друг другом. Мама водит пальчиком по груди, спрашивает — Сын, только правду: где ты всему этому научился? С кем? Только не ври мне. — Ма, честное слово — ни с кем. — Не может быть. Твой отец научился этому года через три после свадьбы. Не знаю, почему, но после того, как мы с мамой почти одновременно кончили, после того, как моя сперма заполнила её влагалище, мне стало легко и свободно. Куда-то исчезла скованность, стеснительность. Теперь я держал себя с мамой, как любовник держится с любовницей. Я смело гладил мамины вкусные выпуклости, целовал соски, отвлекая маму от разговора. И она, будто шаловливая девчонка, шлёпала меня по слишком смелым рукам, отвечала на поцелуи, в ответ на ласки её писи, ласкала мою. — Ма, клянусь, что до тебя у меня не было ни одной женщины. Почти ни одной. — А кто она, эта почти? — Машка Перенкова. — Господи, сын, ты ебал...ээээ....сын, ты её в попу? О Машке ходили легенды. И не знали о ней лишь те, кто был полностью глух и слеп. — Маааа... — Засранец. И я облизывала твою письку. Оторву! Мама принялась тянуть и крутить член, будто правда хотела его оторвать. — Ма, не надо! А то... — А то что? Мама заинтересовано смотрит на сына. Что за отговорку он придумает — Мам, встанет. — Правда? Так это же замечательно. Ну-ка, ну-ка, приласкаем этого любителя задниц. Может ты ещё и мамину попку захочешь попробовать? — А можно? Мама замерла от такого хамства, оторопела, быстро взяла себя в руки — Сын, всё сразу в одну ночь? А много не будет? Харя не треснет? — Ма, а харя при чём? — Точно, не при чём. — Задумалась на минутку. — Ааа, была не была. Грешить, так до конца. Точнее, попой на конец. Только, Лёнечка, если скажу прекратить, сразу стоп. — Как скажешь, мам. — Я сейчас. Нужно хорошо смазать. Это сейчас в любой аптеке, да почти в любом чипке можно найти необходимое для смазки специализированное средство. А в те времена вазелин был наше всё. Им смягчали руки, мазали обветренные губы, смазывали лицо от обморожения. Пригодился он и для смазки попы. Мама сама, не доверяя, смазала задний проход, смазала головку и лишь убедившись в том, что смазки достаточно, встала на четвереньки и позволила ввести в попу член. Медленно, буквально по сантиметру вдавливал в мамину попу вначале головку, потом в попе скрылся и сам ствол. Мама помогала, надвигаясь попой на член. Коснувшись ягодицами лобка, замерла. — Не двигайся! Я сама. Сама, так сама. Маму нужно слушать, тогда будешь вкусно есть, мягко спать, сладко пить.