Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота

— Прошу прощения, господа, иногда общение с иным миром происходит... не по плану.

Я почти с ненавистью — чувством, слишком часто преследующим меня в последнее время — выпалил в его круглое холеное лицо:

— Вы зашли слишком далеко! Я никому не позволю глумиться над памятью Агаты, никому, слышите!

Этот едва заметный акцент и то, как она произносила мое имя. — все это было слишком личным, принадлежащим только мне и никому больше. Они посягнули на самое святое, что осталось в моей жизни. Боже, как я ненавидел их за это!

Кроуфорд обхватил меня за плечи, пытаясь удержать от глупостей, кои, по его мнению, я собирался совершить:

— Ну же, успокойтесь. Вы же не хотите стать посмешищем для всего Парижа?

На нас действительно смотрели. Искоса, осторожно, чтобы не выглядеть любопытными. Захотелось послать этих лягушатников к чертям, но я сдержался, исключительно ради Реджинальда, и это стоило мне большого труда.

— Идемте, — он потянул меня к выходу. — Сядем в экипаж и уедем, а утром вы мне все обстоятельно расскажете. Давайте, Джон, идемте.

Я бросил последний взгляд на ширму, за которой скрылась мошенница в черной вуали:

— Я пойду пешком. Кроуфорд, — я степенно кивнул. — Месье Лафонтен. Приятного вечера.

Легкий мороз январской ночи остудил мой пыл. Кучер проводил меня скучающим взглядом, бегать за друзьями хозяина не входило в его обязанности, поэтому я, никем не преследуемый, удалился достаточно далеко от рю де Лешель, впрочем, не стремясь скорее вернуться домой. В дом виконта Кроуфорда, если быть точным. Маленькая оговорка, а какие неприятные и тоскливые мысли она способна пробудить. В ночной темноте город казался совершенно непохожим на себя, как две стороны одной и той же монеты. Давно погасли окна благопристойных парижан, но еще ярче засияли вывески дешевых кабаков, веселых домов, богомерзких притонов. Пару раз мимо проходили личности, встретить которые было не самой лучшей приметой, если, конечно, не мечтаешь расстаться с кошельком, а то и с жизнью. Видно, у Провидения были на меня иные планы, ибо я без происшествий добрался до ярко освещенных улиц вечно неспящего центра, правда, изрядно продрог. Пора было оставить глупую гордость, вернуться и объясниться с Реджинальдом.

— Я бы не отказался от крепкого ирландского виски. А вы?

Сердце пропустило удар. Я обернулся и увидел идущего рядом со мной человека. Ядовитая зелень его глаз пылала на узком хитром лице болотными светлячками. Он улыбнулся мне:

— Доброй ночи, доктор Найтингейл. Она ведь добрая, эта ночь?

— Мистер Вандерер! — громко воскликнул я. — Какого дьявола?!

— Тише, прошу вас, не поминайте нечистого. Он ведь и появиться может. Кстати, здесь меня зовут месье Вояжер*.

Я не знал, что думать, что делать. Человек, легко меняющий имена, смотрел на меня и любезно улыбался, однако я, вопреки всему, не чувствовал угрозы, пусть и подозревал, что наша встреча отнюдь не случайна. Да и можно ли называть его человеком?

— Вижу, вы правильно истолковали мое послание, — меж тем продолжил "Вояжер". — Не обижайтесь на таинственность, что мне пришлось напустить. Ситуация достаточно серьёзная, чтобы перестраховаться.

Я решил, что буду вести себя как обычно, будто ничего особенного не произошло, поэтому поддержал разговор:

— Кто вы такой на самом деле? Почему преследуете меня, месье... Как же все-таки вас называть?

Он негромко рассмеялся:

— Называйте Путником. Я изрядно далеко ушел от своего дома, так что это имя мне подходит. В остальном же позвольте мне молчать и дальше, ибо скоро вы получите ответы из более... надежного источника.

— Тогда зачем вы заговорили со мной?

— Чтобы предупредить. Я всего лишь проводник, я помогаю вам не свернуть с пути.

Он обогнал меня, отстукивая тростью мерный ритм по мостовой. Я понял, что беседа окончена, и он вот-вот снова пропадет без следа.

— Подождите! Предупредить о чем?

Путник бросил на ходу, даже не оборачиваясь:

— А разве вас уже не предупредили?

С этим словами он толкнул неприметную дверь сапожной мастерской и скрылся внутри. Я подошел ближе, дернул за ручку, но безуспешно. И тут я опустил глаза и увидел навесной замок. Мой таинственный знакомый растворился в морозном воздухе, как делал это и раньше.

Ночь перевалила за середину. Я не нашел ничего лучше, как выйти к каналу, чтобы вдоль него пройти до знакомых мне мест и уже оттуда сориентироваться и найти дорогу к дому Кроуфорда. Уверен, утром окажется, что я бродил по кругу совсем рядом с ним, однако было слишком темно, а я слишком устал, чтобы мыслить здраво. Старый узкий канал в этой части города редко замерзал, от воды тянуло запахом гниющих водорослей. Я замерз настолько, что едва чувствовал свои пальцы. Дыхание вырывалось наружу облачками пара. Больше всего на свете мне хотелось оказаться возле зажженного камина.

Я шел по набережной, если узкую дорожку вдоль канала можно было так назвать, лелея мечты о теплой постели, как услышал шаги. Едва ли ночной Париж в плане преступности сильно отличался от ночного Лондона, так что я прибавил шагу, на ходу поднимая воротник. Мой преследователь не отставал. Я не решался оглянуться, хотя чувствовал взгляд в спину. Впереди меня ждал отрезок пути, тонущий во мраке, именно туда меня, похоже, хотели загнать. Я беспомощно огляделся вокруг — ни души, а на жандармов и вовсе полагаться не стоило. Я замешкался всего на секунду, как тяжелый удар поверг меня оземь, жадные руки ощупали мои карманы, выпотрошили их и вдобавок стянули ботинки. Я не мог пошевелиться от боли, лишь слабо застонал. Воришка испугался и убежал, бросив меня на произвол судьбы. Я лежал на земле, постепенно коченея. Подняться не получалось, воротник сорочки пропитался кровью из раны на затылке. Я хотел позвать на помощь, но не мог. Ужас сковал мое сердце. Погибнуть так нелепо, в шаге от разгадки увлекательной тайны. Мне было страшно и грустно, и иногда казалось, что я сплю и вижу кошмарный сон, так похожий на реальность. Когда меня за ноги потащили по земле, я не мог сказать точно, было ли то на самом деле или только казалось мне. С трудом разлепив глаза, я не увидел ровным счетом ничего, кроме бледно-желтой луны, наконец-то вышедшей из-за туч, а после невыносимый жар окутал мое тело. Я горел, и тысячи острых иголок вонзались в меня со всех сторон. От неожиданности я едва не закричал и почувствовал, как ледяная вода, сомкнувшаяся надо мной, разъедает глаза. Крик застрял в горле, схваченном нестерпимым холодом. Я шел ко дну, влекомый тяжелой одеждой, беспомощный и раненый, и вода жалила меня подобно кислоте. Сознание сжалилось надо мной и покинуло умирающее тело...

Вспоминая позже те роковые минуты, я ни на миг не сомневался, что спасся лишь благодаря Божественному вмешательству. Иначе как можно объяснить, что в чувство я пришел в нескольких милях от канала, живой и невредимый, насколько это возможно после купания в ледяной реке. Вода стекала с меня, на глазах замерзая, так что я рисковал скоро превратиться в ледяную скульптуру. Утро уже наступило, однако было еще довольно рано для прохожих, и мне удалось незамеченным добраться до нужного дома. На стук вышел сам хозяин, и как нельзя вовремя, ибо я в прямом смысле рухнул на него, не в силах более держаться на ногах самостоятельно. Реджинальд что-то говорил, скрашивал взволнованным голосом, однако я не понимал ни слова, будто бы произнесены они были не на английском, а на незнакомом мне языке. Я был на пределе возможностей и, вцепившись скрюченными обмороженными пальцами в лацканы его пиджака, прохрипел:

— Помоги...

По счастью, мой друг быстро пришел в себя, и уже скоро, повинуясь его приказам, слуги приготовили для меня горячую ванну, пушистые полотенца и подогрели вино. Не доверяя никому, Кроуфорд сам помог мне раздеться и залезть в воду. Кровь забегала по венам, приливая к коже, огонь снова охватил мое тело, но на сей раз он приносил облегчение, а не страдание.

— Бог мой, Джон, что произошло? — Реджинальд не спешил уходить, устроившись на табурете для белья. — Я долго ждал, потом отправил людей на поиски, но вы как сквозь землю провалились!

— Примерно так оно и было, — мрачно подтвердил я, глубже погружаясь в горячую пенную ванну. Мой рассказ шокировал Кроуфорда, он подскочил с табурета и принялся нервно мерить шагами ванную комнату. Я слишком устал, чтобы что объяснять или выслушивать гневные монологи, так что попросил друга уйти. В тишине я сумел, наконец, расслабиться, веки налились свинцом. Я начал медленно погружаться в воду и спохватился только тогда, когда пена неприятно защекотала нос. Выбравшись из ванны и закутавшись в халат, я побрел в свою спальню, где уснул, едва упав на постель.

Мне снились исключительно кошмары, один другого страшнее. В них я то тонул, то превращался в ледяную статую, то бежал от кого-то, скрытого во мраке с сияющими в нем зелеными огоньками глаз. Но самое любопытное ждало меня при пробуждении. Дело в том, что я чувствовал себя прекрасно. Ни жара, ни головной боли — вообще никаких признаков неизбежной болезни. Напротив, я был полон сил и энергии. Спустившись к обеду, я попал в заботливые руки Реджинальда:

— Зачем вы встали, Джон? — строгим голосом поинтересовался он. — Купание в ледяной воде сваливало с ног и более здоровых мужчин, так что возвращайтесь в постель и ждите врача.

— Не нужно никакого врача! — я и сам понимал правоту его слов, но ничего не мог поделать с собой. Я был совершенно, абсолютно здоров. — Но вы можете помочь мне в другом деле.

— Я весь внимание.

Я не был уверен, стоит ли наводить его на эту мысль, но иначе моя просьба бы показалась ему странной:

— Помните, что сказала мне мадмуазель Камелия?

Кроуфорд задумался, вспоминая вчерашний вечер. Вот по его лицу пробежала тень:

— Вы хотите сказать... О, мой Бог! Она предупреждала вас об опасности. Точно! Она сказала... — он даже раскраснелся от осенившей его догадки, — "холодно". Я же говорил вам! Я говорил, что она не мошенница!

К собственному неудовольствию, я вынужден был допустить такую мысль.

— Мне необходимо с ней увидеться. И... — я глубоко вздохнул, набираясь смелости, — кое-что вам рассказать.

Начиная еле слышно, с заметными паузами и более чем мрачным лицом, я вдруг поймал себя на том, что постепенно слова будто бы сами начали выливаться из меня, подобно нескончаемому потоку. Я так долго держал боль в себе, не раскрывая ее даже перед родными, чтобы не причинять им лишних страданий, и вот, я рассказываю о самом сокровенном чужому, по сути, человеку, и делаю это так легко, как на исповеди.

— Она была необыкновенной, — с грустной улыбкой на губах вспоминал я. — Волшебной чудной, единственной. У нее был дар, уникальный дар, который не раз спасал мне жизнь. Возможно, спас бы и в этот раз, если бы я отнесся к предупреждению всерьез.

— Как она умерла?

Я не хотел пока вдаваться в подробности истории с Лео Грантом, так что пришлось слегка покривить душой:

— Утонула. На моих глазах.

Больше он ни о чем не спрашивал. Написал записку для мадмуазель Камелии и велел слуге ее передать. Нам оставалось только ждать ее ответа.

Он не заставил себя долго ждать.

— Собирайтесь, Джон, — как всегда бодрый и элегантный Кроуфорд постучался ко мне перед ужином. — Нас ждет мадмуазель Камелия.

Я никогда не собирался так споро. Уже через несколько минут мы сидели в экипаже, везущем нас на рю де Лешель.

Леди-медиум ожидала нас в своем кабинете. Сегодня на ней было простое, но элегантное домашнее платье нежно-лилового оттенка, лицо, свободное от вуали, поражало своей юностью и трепетной красотой. Мадмуазель поднялась нам навстречу, протягивая руку для поцелуя.

— Месье Кроуфорд дал понять в своей записке, что дело важное и не требует отлагательств, — заговорила она своим низким бархатным голосом. Ее английский был весьма неплох, хотя и не без специфического иностранного акцента. — Чем могу вам помочь, господа?

Реджинальд любезно предоставил мне возможность самому вести беседу, впрочем, уверен, стоило мне дать лишь один намек на грубость, как он немедленно взял бы инициативу на себя. Однако я чувствовал себя достаточно уверено, чтобы держаться в рамках приличий.

— Мадмуазель, наш визит вызван вчерашним инцидентом, на вашем сеансе автоматического письма.

Глаза девушки взволновано округлились, от меня не укрылось так же, как рефлекторно дернулись ее холеные пальчики, сминая ткань платья:

— Я не намерена это обсуждать. Простите, господа, но вам лучше уйти.

Кроуфорд мягко улыбнулся:

— Прошу прощения, мадмуазель, но дело действительно важное, — далее он что-то быстро заговорил по-французски. Я слушал внимательно, но понял лишь несколько слов, одно из которых — любовь.

Взгляд девушки скользнул по мне с жалостью, успевшей стать мне ненавистной за время, проведенное в доме матери, однако решение ее осталось неизменным.

— Я не отвечаю за то, что говорю в трансе, — упрямо повторила она. — Я ничем не могу вам помочь. Прощайте.

В дверях появился слуга, чтобы проводить нас к выходу. Я приблизился к девушке и тихо сказал:

— Пожалуйста, помогите мне. Если передумаете, найдите виконта Кроуфорда.

Камелия ничем не выдала своих чувств, лишь сухо кивнула. Реджинальд, попрощавшись, вышел, а я на миг задержался в дверях. Как жаль, что у меня ничего не вышло.

Я обернулся, закрыть за собой дверь, как вдруг услышал тихий стон, и звонкий голос с родным йоркширским акцентом произнес:

— Не уходи! Я вернулась к тебе.

* Voyageur (фр.) — путник

Страница шестая.

Каменный цветок.

Под навевающий дремоту шелест волн я листал свой дорожный дневник, всерьез раздумывая над тем, чтобы раз и навсегда его уничтожить. Быть может, именно эта моя страсть и привлекала ко мне всяческие кошмары, побороть которые мне одному едва ли будет по силам. А меж тем я чувствовал, как невидимые кольца зла все сильнее закручиваются вокруг меня, готовые в любой момент сжаться и раздавить мою неправильную, такую неуместную и странную жизнь. Но меня волновало другое.

Я не боялся.

— Не думаю, что стоит это делать.

Рука моя рефлекторно дернулась, и с кончика пера сорвалась крупная черная капля и растеклась по бумаге отвратительной кляксой. Что ж, стоило догадаться, что карандаш в пути куда удобнее чернил.

— Отчего вы не в своей каюте, мисс?.. Мадемуазель.

Камелия слабо улыбнулась, не улыбкой, а лишь ее тенью, присела рядом, педантично расправив складки на темно-синей юбке. Я успел заметить, как ревностно она относится к условностям и к себе самой, к тому, как выглядит в чужих глазах. Корабль качнула волна, однако девушка не сдвинулась ни на дюйм, точно была прекрасной статуей, а не живым человеком. Мне внезапно захотелось прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что под моими пальцами — теплая мягкая плоть, такая же, как у меня. А не просто бездушный мрамор.

— Мне грустно. Вам тоже. Я права?

Я опустил взгляд на испачканную страницу. Уже не разобрать, что за буквы были там раньше.