Небо шамана. 3 часть

**— Действительно существует такая капитанская или майорская должность: начальник воздушно-стрелковой службы, в обиходе — заместитель командира полка по лётной подготовке (замполёт), который в принципе вполне может быть летающим.

— Использование речевого оборота "иконостас" в отношении награждённого многими наградами идёт ещё из времён Российской Империи, когда почти все государственные награды носили имена и посвящались особо почитаемым православным святым: Георгий, Владимир, Александр, Анна, которых на наградах изображали в рамках православного канона. К слову, среди ювелиров, имеющих привилегию на изготовление наград, иноверцев не было. Исключения — это польские ордена католического Святого Станислава и Белого Орла, которыми император награждал как являющийся ещё и королём Польши, эти ордена в отличие от православных вручались уже готовыми, а не в виде грамоты о жаловании награды. После чего, награждённый шёл к ювелиру заказывать знак ордена, а сам должен был до того, как наградной знак украсит мундир уладить финансовые отношения с орденским обществом. Словом, для верующего человека лики святых на груди — вполне законный повод осенить себя крестным знамением.

— Фронт с четырнадцатого января стал уже не Донским, а Центральным, но командовать им продолжил генерал Рокоссовский.

*— Вполне реальная и жизненная история и для неё даже магии не требуется. В РИ ст. сержант Данилов Г.С. из 807 ШАП только в августе-сентябре 1942 г. сбил три немецких самолёта (два Ме-109 и один Ю-88). Только за сентябрь 1943 г. и только лётчиками 1-й Сталинградской ШАД было сбито 88 самолётов противника. На Северо-Западном фронте за тот же период штурмовиками было сбито 44 немецких самолёта. А описанный эпизод взят почти полностью из РИ, когда 20.08.43 группа 655 ШАП под командованием ст.лейтенанта Кондакова В.А. атаковала группу из более пятидесяти Ю-87 и истребителей сопровождения. Пикировщиков рассеяли, шесть из них сбили и подбили один Ме-109. После этого выполнили свою боевую задачу и вернулись к себе без потерь. Замечу, что все приведённые цифры — это подтверждённые падения сбитых самолётов противника, а не фантазии немецких экспертов из левого уха по желанию задней ноги.

**— Реальная зимняя окраска самолётов эскадры "Удет" зимой 1942-43 гг. Передняя часть машины в обычной окраске, а от кабины назад и всё хвостовое оперение белого цвета.

Мне снился такой красивый сон. Мы босиком бродили взявшись за руки с моей Анной по какому-то солнечному летнему лугу и смеялись от переполнявшей нас обоих радости. На ней был длинный широкий голубой сарафан из лёгкой материи, который обметал верхушки не слишком высокой травы, а налетавший ветер играл с подолом, но не задирал его. Ещё ветер закидывал ей на лицо пряди распущенных по плечам волос, и она их со смехом пальцами убирала с лица и её улыбка сияла ровными белыми зубками совсем без привычных мне клычков и искристыми совершенно зелёными травяными прекрасными распахнутыми глазами...

Вот только, после пробуждения, в реальности обнаружил полутёмную камеру с грубо сколоченными нарами из даже не обструганных досок, которые по краям уже кем-то были обтёрты до блеска. На доски постелен мой тёплый лётный комбинезон, который своей толщиной вполне матрас заменяет. Из оставленной под потолком широкой щели над дверью, в камеру пробивается тусклый электрический свет. За дверью слышно, как в коридоре покряхтывая, ворочается на своей сидушке караульщик, а память услужливо выкладывает подробности моего попадания сюда...

Веселов решил отправить Анну по служебным делам в медслужбу штаба Сталинградского фронта, к которому мы оказались временно территориально на период переформирования в расположении восьмой армии переданы. Я был не очень занят и с удовольствием составил компанию своей невесте, тем более, что у неё не так давно "засветилась" аура и что-то мне подсказывало, что за девушкой лучше на первых порах приглядывать. Ведь к этому новому для себя состоянию она сама ещё не готова и не привыкла всех окрестных кобелей, которые в стойку встанут, отшивать. И хоть люди не видят её пылающую ауру, но всех интуитивно тянет к такому изобилию Силы. Кого-то привлекает нежный чарующий голос, кого-то походка или улыбка, кого-то запах, жест... Словом, что угодно, чем наше сознание пытается объяснить необъяснимое и не рациональное, в мире лишённом магии не видят и не могут оценить Силу, вот и возникают такие надуманные причины. Раньше, когда свирепствовала инквизиция, на людей наделённых Силой вели охоту и расправлялись с ними. Но ведь здесь никто Силу не видит, вот и стало любое необъяснимое проявление привлекательности или выходящее за рамки женское обаяние показателем бесовской одержимости или знаком ведьмы. Теперь об этом вспоминают со смехом, но влияние на окружающих большого количества Силы, которое есть в Анне, никуда в отличие от инквизиторских костров не делось. Со временем она привыкнет к тому, насколько изменилась, научится огораживать себя, удерживать окружающих на дистанции и не допускать возникновение конфликтных ситуаций, а пока мне стоит за ней приглядывать, ведь я несу ответственность за последствия того, что увеличил у неё запас Силы. И вообще, мне просто приятно лишние минутки побыть с ней рядом, слушать её журчащий голос, смотреть в её искрящиеся глаза, купаться в таких "вкусных" волнах эмоций, которые она выплёскивает по сторонам, не осознавая и не жадничая...

Да и захотелось побывать в городе, над которым мы столько летали, и за который столько ребят отдали свои жизни. И не так много развлечений в жизни на фронтовом аэродроме. Мы оседлали нашу несчастную уезженную до невозможности аэродромную полуторку, в кузов которой Анна должна погрузить имущество полученное на фронтовом медскладе. Само собой, что для езды в кузове я не стал наряжаться в парадную форму. Наверно в наше новогоднее свидание я так намёрзся, что влез в лётный меховой комбинезон без малейшего внутреннего протеста. Анна в кабине, я в кузове на каком-то свёрнутом брезенте. На удивление установилась прекрасная погода, а не висящая низко хмарь предыдущего месяца, в которой мы ловили немецкие транспортники. Перед глазами стоит восхитительная улыбка самой дорогой и прекрасной девушки! Мы победили и гоним немцев! Мы живы и молоды... Светит зимнее, но южное припекающее даже сквозь пощипывающий щёки мороз солнышко, жизнь прекрасна! Даже ухабы, на которых приходится ловить борт и следить, чтобы не прикусить язык не в состоянии испортить моё настроение...

На въезде в город нас остановили проверить документы. Тут выяснилось, что про документы я как раз и забыл, ведь привык, что в полку они никому не нужны, я их по привычке в кителе оставил, когда в комбинезон переодевался. К счастью у Анны документы были, как и у нашего водителя, а я с ними прошёл по графе "один сопровождающий", в принципе — нормально, при перевозке часто берут с собой грузчиков или охрану, а у бойцов далеко не всегда имеются личные документы, так, что ни у кого вопросов не возникло. За постом начался город, хотя эту кучу развалин городом называть сложно. Мы въехали с севера, со стороны моста за рынком и тракторным заводом. Здесь на самой окраине боёв не было, немцев сюда не пустили, но обстрелов и бомбёжек хватало, поэтому целых домов почти не осталось. Даже в тех домах, которым повезло не попасть под прямой выстрел или бомбу, жить, тем более зимой — не возможно, крыши нет, окна выбиты, труба печи развалена. Но, не смотря на это, в некоторых местах из сугробов курятся дымки, выжившие местные жители ютятся в этих развалинах, видимо в приспособленных под жильё погребах и подвалах. Ведь очень многие не покинули свои участки, даже когда рядом гремели бои. Для проезда участки улиц очистили от битого кирпича и чуть не через каждый десяток метров таблички "Разминировано" или наоборот "Проход закрыт! Мины". Я прикинул, что, скорее всего, имеется ввиду, не минирование, а факт осмотра на предмет неразорвавшихся боеприпасов. А вот там, где немцы были, эти надписи имеют совсем другой смысл, там действительно оставлено очень много разных взрывающихся сюрпризов и не только немцами, минировали все участники противостояния в несколько слоёв. По такому городу гулять желание как-то пропало. Особенно диссонировало, ясное радостное солнышко в небе с попадающимися то тут, то там свежими могилами. Во время боёв погибших прикапывали в любых удобных воронках или ямах, только обозначив, как придётся место могилы, а теперь такие захоронения нужно будет вывозить. А пока они просто обозначены: наши звёздочками или табличками, немецкие или румынские сколоченными как попало крестами или просто воткнутыми палками с надетыми на них касками, по которым можно отличить одни от других. Удивительно, но на улицах попадается довольно много прохожих, и не мало среди них гражданских. Пару раз попались команды военнопленных, которые разбирают завалы под охраной бойцов конвойных частей. Почти на всех высоких точках трепещут на ветру красные полотнища самодельных флагов от больших до маленьких флажков, вот уж где праздник и радость победы и освобождения был искренним и настоящим. И это не просто флаги, это символы победы, конца четырёхмесячного грохочущего в городе кошмара!

У штаба — полуразрушенного длинного здания, у которого на скорую руку восстановили первый этаж из бывших трёх или четырёх, на расчищенной площадке, для автотранспорта водитель нас высадил. Сообщил, что подъедет не раньше, чем через два с половиной часа, ему сначала нужно загрузить продовольствие для столовой по наряду старшины. А у нас пока будет время спокойно в штабе с нашими медицинскими вопросами разобраться.

После пасторальной привычной жизни в полку, фронтовой штаб показался вавилонским столпотворением. Десятки людей куда-то бегут, спешат, суетятся, кричат в трубки телефонисты и разговаривающие начальники, хлопают двери, а ядрёный махорочный табачный дым пропитал всё вокруг вместе со злым начальственным матом, и никому ни до кого нет никакого дела. Тут же в углу на брошенных ватниках спит какой-то боец. Рядом другой, на вид — самый нестроевой солдат Красной армии в огромных растоптанных прожжённых в некоторых местах валенках и лопатой седоватой бороды, в которой запутались не только крошки еды, а наверно сноп сена, деловито пихает в топку раскалённой буржуйки маленькие аккуратные полешки. Чуть в стороне две молоденькие связистки, уже с недавно введёнными погонами, хихикая, шепчутся, не забывая бдительно обстреливать острыми глазками всё вокруг, а главное всех попадающих в зону обстрела мужчин. Полный майор с уже почти сформировавшейся плешкой, на которую зачёсаны остатки седых волос с боков, или по-старому интендант второго ранга, что-то пишет, неудобно скрючившись на колченогой табуретке и зажав в левой руке веер бумажек, в которые заглядывает и что-то бормочет себе под нос. Кажется единственные, кто в этом муравейнике спокойны, деловиты и на своём месте — это "комендачи" — бойцы роты охраны, одетые и экипированные лучше любого подразделения фронта. Они скользят, словно ловкие рыбки в переплетении водорослей или стоят как матёрые дубы, которые по пути обтекает пасущаяся отара. Только через полчаса удалось найти хоть кого-то, кто хоть и не знал, куда нам нужно, но, по крайней мере, сумел направить в отсек, где "кажися дохтура сидють". Указание оказалось точным, и мы сумели получить последнюю из необходимых подписей, а усталый до черноты, осипший капитан со змеями над чашами в петлицах или военврач третьего ранга даже позвонил кладовщику, которому приказал "всё выдать гвардейцам по заявке"...

Я в этих медицинских вопросах не силён, вот Анна мне по ходу дела и объясняла, почему у медиков такой аврал и усталый вид. Для всех победа и разгром окружённых войск Паулюса! Сейчас заняты в основном те, кто прочёсывают развалины и выискивают прячущихся немцев и прочих румын с итальянцами. Все сапёры на разминировании. А комендант с приданными войсками наводит порядок на вверенной территории среди бардака едва закончившихся боёв. А вот медики сейчас вынуждены расхлёбывать огромное количество пленных и их удручающее состояние, ни к первому, ни ко второму никто готов не был. Тем более, что издан приказ ГКО об обеспечении содержания пленных согласно норм Женевских конвенций, чтобы показать всему миру насколько сильно мы отличаемся от людоедского гитлеровского режима. Это замечательно и правильно наверно, тем более, что приказы не обсуждают. Но накануне ударили морозы, и даже просто организовать пункты обогрева для пленных оказалось ужасно трудной задачей. Ведь до самого последнего момента к фронту направлялись в первую очередь пополнения и боеприпасы, но никак не предметы тылового, санитарного и медицинского снабжения. Вот и оказалось, что фронтовая медицина физически не в состоянии обеспечить санитарное и медицинское сопровождение такой большой массы пленных. При этом все эти "покорители Европы" и "потомки гренадёров Фридриха Великого" грязные, отощавшие, блохастые и завшивленные до самых невозможных пределов. Всё, что у них есть, это жутко вонючий порошок для защиты от этих кровососущих окопных радостей. Вот только эффективность порошка оставляет желать лучшего. Может, если поставить рядом двух индивидуумов, при этом одного из них обсыпать этим дрянным порошком, то вошь проявит больше интереса к менее вонючему. Что на мой взгляд не удивительно, мало кому понравится, когда еда воняет как забытая на химкомбинате портянка. Ну, а когда выбора нет, то вши и блохи легко смиряются с ароматами добычи, наверно просто кушать хотят. При этом даже в условиях самого неприспособленного окопного быта каждый наш толковый старшина не только организовывает при любой возможности баню личному составу, но и прожарку всей формы и амуниции, для избавления от ползучих кровососов. И как говорят бывалые солдаты: "Нет более приятного звука для солдатского уха, чем слышать, как от высокой температуры лопаются ненавистные вши, с шелестом щёлкают гниды (отложенные яйца вшей) и одежда снова становится одеждой, а не местом обитания ненавистных кровососов". Поэтому подобные случаи в нашей армии вызывают резкое осуждение, и всё приводится в порядок моментально, а после баньки и прошедшей полноценную санобработку одежды боец — чист, пригож и готов к любым свершениям. У оккупантов передвижные солдатские и офицерские бордели есть, а вот со вшами они ничего делать не желают. Надо полагать, что азартно чешущийся тевтон благодаря такой занятости чаще и нежнее должен вспоминать любезный сердцу фатерлянд. Ладно, это я шучу...

Возможности развернуть практически в чистом поле нормальную санитарную и медицинскую обработку и сортировку, из-за свирепых морозов нет или неимоверно трудно. Ведь кроме обовшивленности, среди пленных полный букет всех возможных заразных инфекций на фоне обморожений и тяжёлого истощения. И если их просто отправлять к местам размещения, где есть условия для проживания, тепло и все сопутствующие службы, то при скученности во время перевозки эти поезда превратятся в могильники на колёсах. Ведь даже при частичном поверхностном осмотре и опросе уже выявлены больные холерой, брюшным тифом и вариантами паратифов, лептоспирозом, даже огромного количества орнитоза из-за активного употребления "Сталинградских цыплят".* Вспышки сыпного тифа из-за тех же вшей, большое количество местных геморрагических лихорадок, которыми исстари славится Волга в нижнем течении. Так, что гепатит, простудные заболевания, амёбную дизентерию и лёгкие обморожения даже за болезни уже не считают...