В когтях кошмара

— Неглубоко, — признал священник за рулем. — Есть все материалы по испанскому случаю — ну, то неудивительно, ведь я его вел, а практически вся остальная информация доступна лишь на уровне упоминаний, да и то не полностью. Уверен, если до того дойдет, я выбью разрешение получить доступ к материалам по всем известным случаям, но то будет не просто. И затем, — добавил он после краткого молчания, — я искренне надеюсь, что мы зря волнуемся, а наш брат погиб от рук убийцы из плоти и крови.

Формально, США — протестантская страна. Оно и неудивительно: основанная беглецами из континентальной Европы, преследуемыми фанатичными борцами за чистоту католической веры, эта страна была просто обречена стать оплотом протестантской веры по всему миру. Тем не менее, религиозные вопросы отходят на второй план, когда речь идет о борьбе за существование. Враждебные сущности непознанного материка не раз ставили под угрозу будущее колоний, и когда в один день исчезло население целого городка, английским поселенцам пришлось обратиться за помощью к испанским католикам, благо для этого не пришлось плыть через океан. В обмен на ряд формальностей и признание своей частичной зависимости от Рима, протестанты получили помощь от боевых отрядов Церкви, не раз спасших молодые поселения от полного уничтожения. С тех пор Католическая Церковь, хоть формально и не считавшаяся главной религиозной конгрегацией государства США, имела весьма прочное положение в обществе — и карт-бланш на ведение операций против демонов, вампиров и разнообразных анимистских духов.

Действия против подобных существ с некоторых пор следовало вести втайне от населения — привлекать к себе ненужное внимание дорого и ведет к ненужным осложнениям с разнообразными любителями сунуть нос в чужие дела. Именно поэтому автомобиль, где находились Франциск, Сергей и Хавьер, отправился не в собор Святого Патрика в самом центре Большого Яблока, а на окраину города, где посреди трущоб за замотанной в колючую проволоку бетонной стеной с надписями "Private property, no trespassing!", возвышалось трехэтажное здание, больше походившее на форт, чем на храм.

Окна в здании можно было пересчитать по пальцам: все они были прорезаны с одной, торцевой стены и на всех трех этажах их закрывали литые решетки без замков, не открывавшиеся ни снаружи, ни изнутри. Внутрь здания вели две огромные двери: в одну из них мог въехать грузовой автомобиль, четверть её открывалась отдельно и в появлявшийся просвет вполне мог пролезть человек, так что проход в здание вполне походил на церковные ворота. Второй вход в здание, расположенные в той же стене, что и окна, был чуть скромнее — всего в полтора человеческих роста, но литая цельнометаллическая дверь с небольшой решеткой на уровне глаз, как в тюремных камерах, внушала не меньше. Непосвященный человек пришел бы в ужас, увидев перед собой такого каменного монстра, но здание и было построено именно с той целью, чтобы непосвященные люди видели его очень редко, а то, что скрыто внутри — вообще никогда. Здесь Святая Церковь держала своих пленников, вела допросы и принимала меры по устранению тех, чьё существование на земле считала недопустимым.

Франциск вырулил на узкой площадке перед импровизированной цитаделью, въехал в ту дверь, что побольше, и медленно повел автомобиль по ярко освященному коридору. Братья Сергей и Хавьер сосредоточенно сопели в фургоне, не отводя глаз от лежащего перед ними тела.

— Приехали, — объявил Франциск, остановившись где-то в глубине здания. — Выгружайтесь.

Автомобиль церковников остановился перед ещё одной дверью, на сей раз внутри здания, над которой горела предупредительная лампочка красного цвета. Машину кругом обступили фигуры в черном — другие служители Церкви, обитавшие в этом здании. В их руках блестели металлические предметы, а угрожающие позы давали ясно понять, что при малейшей угрозе они непременно пустят их в ход.

Сергей соскочил на пол и взялся за один конец носилок, к которым был примотан Морис, Хавьер подхватил их с другой стороны, и, слегка крякнув от тяжести напичканного металлическими предметами трупа, братья вынесли его из автомобиля. Одна из фигур в черном открыла перед братьями дверь, за которой ярко белела обитая кафелем стена.

— Брата Гжегожа уже позвали, как я просил? — обратился Франциск к одной из фигур в черном.

— Я здесь, — отозвалась фигура, державшая дверь. — Не узнал, что ли?

— Не заметил, скорее, — ответил Франциск и тут же перебил сам себя: — Дело серьезное. Обработай этот труп так тщательно, как только можешь.

— Сделаю, брат. Только скажи, наконец: с чего ты взял, что нужны такие серьезные меры? Ты знаешь что-то, чего не знаем мы?

Говоривший, брат Гжегож, чьей фамилии ни Франциск, ни два его подчиненных не знали, был весьма интересной личностью даже по меркам такого разношерстного сборища, как боевые отряды Церкви. До приема в организацию он промышлял наемничеством, предлагая свои услуги попеременно то Ассоциации, то Атласу, то ещё бог знает кому. Моральные устои вольного мага по кличке "Серая смерть" особо крепкими не были, так что выполнение заказов зависело исключительно оттого, какая из сторон больше заплатит — обычное, в общем-то, среди наемников дело. Однажды дело пошло не по плану: жертва, по протоколу значившаяся сунувшей не в свое дело нос мелкой сошкой, оказалась Мертвым Апостолом, а наниматель — агентом Часовой Башни, получившим приказ запечатать и наемника, и ходячий труп одновременно. Серая смерть расправился с обоими, но потерял при этом половину руки. Останки Апостола он развеял по ветру со всеми присущими случаю процедурами, а тело мага Ассоциации упаковал в ящик из-под апельсинов и послал в Лондон. Маги шутку оценили, и на разъяснительную беседу выехала ни много ни мало сама Лорелея. Здраво рассудив, что из двух стульев надо выбирать тот, который помягче, а боец с оторванной рукой — не самая грозная боевая единица, Гжегож приехал в ближайшее отделение Церкви и сдался со всеми потрохами, заявив, что желает верой и правдой служить святому делу до конца жизни. Его способности быстро оценили: далеко не каждый священник понимал, каким образом работает практикуемая в Ассоциации магия, да и боевым опытом против Апостолов может похвастаться не каждый. Гжегожа подлатали, Бартомелой-старшую отправили восвояси, пригрозив обострением отношений, и матерый поляк оказался на попечении нью-йоркского отделения Церкви, где занимался в основном курением всего, что можно курить, а также обработкой свозимых со всего восточного побережья США тел.

— Тепленький, — сказал брат Гжегож, притронувшись к трупу. — Заносите.

Тело Мориса внесли в комнату, полностью покрытую белым кафелем и в ярком свете длинных ламп чем-то напоминавшую хирургический кабинет. Пока Сергей и Хавьер возились, прилаживая труп к стоящему в центре комнаты столу, Франциск шептался с Гжегожем:

— Надеюсь, что это — обычный труп, без осложнений.

— Зря надеешься, — шепотом ответил Гжегож без капли раздумий. — Ты, конечно, не обратил внимания, но из него так и хлещет мана. Это не мертвец, который оживет через пару часов, это что-то совсем другое.

— Вот как, — сказал Франциск, и судя по тону шепота, его настроение упало ниже некуда. — Мы сможем справиться с этой тварью?

— Нет ничего такого, с чем не справилось бы Божественное провидение, — набожным тоном сказал Гжегож и возвел глаза к небу. — Когда я буду его кромсать, стой со своими ребятами начеку вокруг и закрой плотно дверь. Ты ведь не боишься смерти, Франциск?

Вместо священника ответил его решительный взгляд: готов умереть, если это пойдет на пользу делу.

Гжегож сделал знак рукой монахам, стоящим вокруг входа и объявил:

— Запросите подкрепление со всех этажей. Дело может быть очень серьезным.

Безмолвные фигуры напряженно смотрели на него.

— Будьте начеку. Не выпускайте из этой двери ничего, кроме нас, пока не убедитесь, что мы — те, за кого себя выдаем.

Затем Гжегож повернулся, вошел в кафельный кабинет и закрыл за собой дверь. Стоявшие внутри братья обеспокоенно посмотрели на него:

— Что-то не так?

— Пока не знаю. Кто из вас вёл тело во время маршрута?

— Я, — ответил Сергей, которого Гжегож всегда доводил до белого каления своими длинными тирадами о том, что он — не русский, а замаскированный поляк.

— Витальные показатели?

— Отсутствуют. Сердцебиения нет, давления нет, зрительные рефлексы отсутствуют.

— Элементный анализ?

— Шестой мнимый — в норме, полного не делали.

— Хорошо, — кивнул монах. — Вбейте ему по дополнительному подавляющему гвоздю в суставы с обратной стороны и подключите к аппарату жизнеобеспечения.

Раздетый догола труп лежал посреди комнаты на импровизированном столе, имевшем форму креста, и столь плотно был к нему примотан пластиковым волокном со светящимися прожилками, что слегка напоминал мумию. Продвинутые служители Церкви, вовсе не собиравшиеся делать телу Мориса дефибрилляцию или искусственное дыхание, использовали новомодные медицинские аппараты для получения данных о жизнедеятельности тел. Таким образом можно было всегда понять заранее, не собирается ли лежащий на столе труп ожить. Пока Сергей прилаживал провода к конечностям тела, Гжегож подкатил столик с медицинскими инструментами и, одевая перчатки, приказал:

— Всем быть настороже.

Он взял скальпель и провел длинный разрез от правого плеча к грудине. Из-под надрезанной кожи выступила темная жидкость.

— Давления, значит, нет, — недоуменно сказал священник. Прибор жизнеобеспечения подтверждал: давления у трупа и правда не было. Гжегож собрал несколько капель появившейся жидкости на лопатку и сгреб в пробирку. Его укололо внезапное ощущение того, что он режет живое существо — не ожившего мертвеца, как было много раз до этого, а лежащего в глубокой коме человека.

Он решительно отбросил неприятную мысль и воткнул скальпель в живот, намереваясь провести разрез от грудины до паха. Едва холодная сталь ножа вонзилась в плоть трупа, как лежащий на столе Морис открыл глаза и издал звук, отдаленно напоминавший слово:

— ???????

Ни один из священников не понял, что произошло. Волна энергии распространилась от трупа и отбросила их назад. Устоял на ногах лишь Хавьер, все время настороженно смотревший на тело Мориса, все остальные попадали навзничь, но тут же вскочили, сжимая в руках Черные Ключи.

— Это что было? — крикнул Франциск.

— Заклинание, отбрасывающее врага назад, — меланхолично объяснил Гжегож, надевая слетевшие очки. — Вот только я не могу понять, сколько в нем строф и что за труп умеет колдовать, как заправский маг.

Он подошел к телу и посмотрел во внезапно открывшиеся глаза, внутри которых чернела пустота:

— Кто ты и как тебя зовут? — спросил Гжегож. — Отвечай, дьяволово отродье, ибо ты перед законным представителем Господа Бога нашего!

— Я здесь, я там, я всегда.

Голос того, кто когда-то был Морисом Вейтерманом, звучал глухо и жутко.

Франциск смотрел на внезапно ожившее тело и его вдруг пронял безотчетный страх. Валенсийское событие ожило наяву, но если в памяти встреча с полу-превращенным, исковерканным естеством испанца было для священника одним из тех его деяний, которым он мог бы гордиться, то сейчас, видя на столе оживший труп нью-йоркского адвоката, он хотел спрятаться куда-нибудь поглубже. Тогда, отчетливо помнил священник, превратившийся был человеком, хоть и изувеченным. Сейчас же перед ним лежало Нечто, чему он страшился даже название дать.

— Морис, ты меня слышишь? — тихо окликнул он, надеясь, что тот отзовется.

— Его здесь нет, — после паузы ответил голос. — Больше никогда. То есть это я, — спохватился голос чуть другим тоном, — но его больше нет.

Священники не могли отделаться от мысли, что с ними разговаривают два существа одновременно.

— Как твое имя?

— У меня нет имени. То есть, я Морис. И ещё у меня нет имени.

Франциск изо всех сил силился понять, что произошло с телом, которое десять минут назад лежало в автомобиле и не подавало признаков жизни. Был ли то вонзенный в его плоть скальпель, которым орудовал Гжегож, или какой-то другой катализатор, но с трупом произошла явственная перемена. Он по-прежнему недвижимо лежал, завернутый в силовые кабели, должные сдерживать активность магических цепей, и даже грудь с длинным тонким разрезом не поднималась вверх-вниз. Тем не менее, какая-то аура — священник по долгу службы ненавидел это слово, но лучшего подобрать не смог бы — окружала его тонкой пеленой и распространялась во все стороны.

Гжегож внимательно осматривал ожившее тело. Опытный глаз бывшего охотника на магов, усиленный заклинанием обнаружения магических цепей, искал источник силового поля внутри Мориса.

— Вы его родословную проверяли? — спросил он, не надеясь на ответ.

— Чист как стеклышко, ни единого мага в роду до XVII века, — сказал Хавьер, чьи глаза горели от ярости. — Самый обычный человек.

— Оно и видно, — подтвердил Гжегож. — Ни единой цепи во всем теле. Вообще ни одной. Возникает такое чувство, что... они и не нужны. Мне интереснее, что у него вместо крови.

Священник взял пробирку, куда он собрал капли жидкости, выступившие из надрезанной кожи Мориса. Аккуратно забрав вязкую субстанцию шприцом, он принялся выдавливать её по капле на пробирные стекла — одно за одним, всего семь штук. Затем он подготовил семь шприцов, положил их в ряд и достал из-под стола металлический ящик, внутри которого стоял ряд пробирок. Гжегож поднес одну из пробирок к глазам, взболтал и зачерпнул шприцом несколько капель, после чего выплеснул на каплю кровеобразной субстанции. Смесь зашипела и ярко вспыхнула, но тут же погасла, оставив после себя блестящий сгусток.

— Не может быть. Этого положительно не может быть, — ошарашенно пробормотал священник.

Он повторил то же самое со вторым реагентом: на сей раз вместо вспышки появилась лужица воды. Третий опыт дал сгусток сухой грязи, в результате четвертого кровь просто испарилась — и во всех случаях на месте субстанции из тела Мориса блестел один и тот же крохотный сгусток неизвестного Франциску вещества.

Гжегож махнул рукой:

— Все ясно, и у меня, как водится, две новости. Одна — хорошая, другая не очень. Начну, пожалуй, со второй. У нас на столе лежит существо без единой магической цепи, излучающее ману и вместо крови набитое эфиром. Согласно классификации Герхардта, такие свойства присущи только одному творению Гайи — Истинному Демону. И не спрашивайте меня, откуда оно взялось.

— Но ведь... — пробормотал Сергей, — в истории нет упоминаний о встречах с Истинными Демонами. Эти твари строго теоретизированы, их существование постулировано, но...

— Если ты знаешь другую тварь с такими признаками, то поясни мне, глупцу.

Пояснить Гжегожу, съевшему на монстрологии не один десяток упряжек финских лаек, Сергей абсолютно ничего не мог.

— Соответственно, плохая новость, братья — мы все умрем, когда этой твари придет в голову нас порешить. Мы её запакуем я Камеру Подавления, но что-то мне подсказывает, что это не удержит её надолго.