В погоне за мечтой. Часть 3

— Здравствуйте, дяденька! — тоненьким голоском пропищала я.

Ни дать, ни взять, Крошечка-Хаврошечка: "А которая из вас, девицы, первой мне яблочко сорвет — на той я и женюсь!" Сказочный купец здорово рисковал: а ну, как дерево оказалось бы не волшебным, и пришлось всю оставшуюся жизнь мучиться с трехглазым мутантом? Хотя ему, судя по постановке вопроса, было принципиально все равно, кого вести под венец: на самом деле дом приглянулся, хозяйство крепкое, а уж за кем приданое взять — не суть важно. У самого "завидного жениха" небось только и золота, что на конской уздечке, да и то самоварное...

— А что, красавица, не угостишь меня яблочком? — окинув взглядом терем и сад, незнакомец решил пойти по проторенному пути.

— Не-а! — я покачала головой, и с удвоенным аппетитом захрустела: — У-а-а а-у-а-о-э?

— Что? — удивился тот.

— Куда вам надкусанное? — проглотив, повторила я.

— Так ты другое какое-нибудь сорви!

— Боюсь, упаду — неважно я по деревьям лазаю.

— Я тебя подхвачу!

— Я вам не доверяю!

Наморщив лоб, всадник попытался сменить тему:

— Это твоего батюшки дом? — как бы невзначай поинтересовался он, указывая на терем: — Большое хозяйство! Трудно старику одному управляться?

"Да вы, дяденька, видно, совсем не местный!" — заметила я про себя. Вслух же ответила вопросом на вопрос:

— Вы, дяденька, не на работу ли хотите наняться? Так нам дровосеки не нужны!

— С чего ты решила, будто я — дровосек? — опешил тот.

— А чегой-то у вас топор? — валять дурочку — так до конца. Как-то у меня подозрительно хорошо получается...

— Вот глупая — это же секира! Спускайся, дам подержать.

— Пасибочки! Я тятин топор один раз уже подержала, чуть палец себе не отрубила...

Впившись взглядом в мои коленки, "купец" шумно сглотнул. Надо же, как мужик оголодал — может, и впрямь одарить его яблочком? Добрый дворовый мальчик, проникнувшись, поднял и протянул через забор пару паданцев. Кисло улыбнувшись, незнакомец все-таки принял угощение, слегка отполировал о рукав рубахи сомнительной чистоты, и смачно захрупал — такое впечатление, будто откусывает сразу от обоих. Ну и варежка!

— Чей это дом, малыш? — добреньким голосом, яблочно-сладким после угощения, поинтересовался искатель приключений, на этот раз адресуясь к мальчику.

— Это летняя королевская резиденция, — не стал скрывать подросток.

Услышав такое, мужчина едва не свалился с лошади:

— Благодарствую, добрая девочка! — он отвесил земной поклон. Не спешиваясь — вах, джигит! — За угощение, за привет!

— Спасибочки, дяденька! И вам дай бог всего того, что вы другим желаете!

Заслышав такое напутствие, смирная до сих пор лошадка внезапно поднялась на дыбы и громко заржала. Не ожидавший этого всадник чертыхнулся и с размаху обнял мать-сыру землю:

— У, ведьма! — донеслось до моего острого на такие вещи слуха.

— Бу-га-га-га! — охотно подтвердила я, закатившись зловещим смехом. Вот только о необходимости сохранять равновесие позабыла, и, покачнувшись на ветке, рухнула прямо в сильные руки хозяина дома, подставленные как нельзя более своевременно.

— Созрела? — ехидно поинтересовался любимый.

— Если ты имеешь в виду что-то неприличное — то да!

— Ну-ну! Стоило ненадолго отлучиться, а женушка уже вовсю околдовывает чужих мужиков!

— А ты никогда не отлучайся! — искренне посоветовала я.

— Может, немного прогуляемся? — Володя никак не прокомментировал мое революционное предложение.

— Легко! После того, как прошла пешком через полстраны, маленькой прогулкой меня не испугаешь!

— А верхом?

— Вот это — нет! Ради тебя я, конечно, готова на многое — но зачем бессмысленно рисковать?

— Ты наверняка единственная женщина в мире, которая боится лошадей! — усмехнулся милый.

— В этом мире — возможно... Но как можно наверняка ручаться, что творится в голове такого крупного животного?

— А ведь у твоей "боевой подружки" тоже есть лошадь! — "уличил" он. — И ты на ней каталась!

— Ну, если висеть кулем поперек спины означает "кататься"... Но, во-первых, к Маньке я успела привыкнуть, узнать ее получше. А ты готов поджечь дом, и переселиться в конюшню ради пятиминутной прогулки?

— Зачем дом-то поджигать?

— Чтобы у меня выбора не было! И, во-вторых, в тот раз от этого зависела моя жизнь, не то, что сейчас.

— Это хорошо, — невпопад отозвался Володя. — В смысле, что ты все-таки спаслась.

— Ага, — я подозрительно покосилась: — У меня такое впечатление, будто ты хочешь мне что-то сказать, но не знаешь, с какой стороны подойти. И, судя по тому, как мнешься и блеешь, это что-то очень неприятное. Или откровенная ложь!

— Ты такая умная, — вздохнула любимый. — Правда, я все ломаю голову, как бы тебе сказать, что мне надо ненадолго съездить в Старгород.

— Так бы и говорил, прямым текстом, — я с облегчением махнула рукой. — У меня, поди, тоже поднакопились дела в столице за это время... С удовольствием составлю тебе компанию. Карету уже заложили?

— В том-то и дело, что я хотел вернуться... один.

— Я тебе надоела?!

— Что ты! — обняв за талию, он крепко прижал меня к себе: — Я жизни без тебя не представляю! Просто не хочу срывать с насиженного места. Ты и не заметишь, что меня нет!

— Не боишься, что я взломаю все запертые двери, и в одной из потайных комнат обнаружу обезглавленные тела шести предыдущих жен?

— Так вот откуда запах! Ладно, открывай. Только лучше возьми ключи, не махай топором — еще поранишься.

— Я лучше позову того мужика с секирой...

— Вот тогда в дальней комнате точно появится труп одной усекновенной жены! Ну, заинька, — он сменил насмешливый тон на заискивающий, и погладил меня по спине: — Я поеду верхом. А ты...

— А я тогда полечу следом на метле. Или уже забыл, что женился на ведьме?

Если бы Володя мимоходом бросил за завтраком, что хочет съездить в Старгород, и предложил его сопровождать — я, скорее всего, отказалась бы. Что делать летом в грязной, пыльной, душной столице? Разве что работать — а мне пока совсем не хотелось прерывать отпуск. Но милый так настаивал, чтобы я осталась "на даче", что это невольно рождало самые разные подозрения...

— Тогда — быстренько собирайся!

— Сейчас, только переоденусь!

Я порскнула в терем и бегом поднялась на второй этаж. О том платье, в котором приехала, нечего и думать — самой корсет ни за что не затянуть, и пуговицы на спине не застегнуть, а любимый ни помогать, ни ждать не будет — "Карета отправляется точно по расписанию, опоздавшие поедут следующим рейсом!"

Две секунды понадобились на то, чтобы скинуть порвавшийся сарафан и рвануть из шкафа первую попавшуюся вешалку. Новый наряд, похоже, относился к тому периоду, когда королева Валерия начала объедаться после шести... Наплевать, главное — на ходу не вываливаюсь! Узорчатым поясом подчеркнула номинальное наличие талии, и бросилась наружу — у крыльца уже фыркали и били копытами горячие кони. В отправляющийся экипаж я успела заскочить буквально в последний момент, почти на ходу:

— Это карета до Старгорода? Разбудите, когда будем подъезжать!

Столица встречала возвратившихся отпускников... равнодушно. Как ни тревожился король, что без его вдумчивого руководства все развалится через несколько дней, запущенную и как следует раскрученную несколькими поколениями правителей государственную машину не так-то просто было остановить.

Стражники звучно приветствовали прибывшего монарха многоголосой здравицей, которая подняла бы на ноги и мертвого, не то что задремавшую в дороге чародейку. Судя по отчету главы стражников, за время нашего отсутствия в Старгороде никаких ЧП и особо крупных правонарушений зафиксировано не было, преступность осталась на прежнем уровне, что не могло не радовать.

Когда карета миновала широкую крепостную стену, и лошадиные подковы зацокали по уличной брусчатке, я приподняла занавеску на дверце, и через окошко принялась пристально вглядываться в переулки, стараясь узнать нужный "в лицо".

— Что головой крутишь? — поинтересовался бдительный супруг.

— Смотрю, где лучше выйти, чтобы не очень далеко до Машеньки идти, — честно призналась я. — Заказала ей перед отъездом новое платье...

Снисходительно усмехнувшись, Володя отдал приказ вознице, и тот послушно заложил вираж. Ну да, карета — не рейсовый автобус... Никак не привыкну командовать.

— Одна по городским улицам не ходи, — заботливо напутствовал любимый. — Сперва дождись, пока вернется ее муж, и проводит тебя до дворца.

— Ладно-ладно...

— Обещай! — король схватил меня за локоть.

Пришлось дать честно слово, что без Пу Чжана я больше шагу не ступлю. Глубокие корни дала эта паранойя! Не скажу, что у него совсем не было причин для беспокойства... Но ведь всех злодеев уже разоблачили, изолировали от общества, и совсем скоро накажут по всей строгости средневекового закона!

Синаец оказался дома — это была его свободная смена, и он отдыхал по полной программе, набираясь сил перед завтрашним дежурством: левой ногой нажимал на педаль, приводящую в действие механизм двух самораскачивающихся колыбелек конструкции Алешеньки Кулибина, руками остругивал деревянную чурочку, изготавливая какую-то полезную в хозяйстве вещь, а языком повторял скороговорки для разговорной практики и тренировки.

— Здравствуй, Петя! — поприветствовала я хозяина дома.

— Здравствуй, здравствуй! — это слово он уже научился выговаривать почти без акцента. А недостаточность словарного запаса с успехом компенсировал богатой мимикой — вот сейчас по сияющему желтому лицу без труда можно было прочесть, что он страшно рад меня видеть, что они с женой все эо время жутко скучали — особенно Машенька, — и даже Пузанчик с Найденкой как будто спрашивали, когда придет тетя ведьма.

Склонившись на колыбельками, я умиленно охнула — пока мы не виделись, младенцы здорово изменились: подросли, поправились, похорошели. И, кажется, тоже меня узнали — во всяком случае, проснувшаяся Найдена распахнула огромные оливковые очи и весело гугукнула.

— Правду говорят, будто чужие дети растут быстро!

— Свои тоже, вот увидите, — выйдя из кухни, бывшая горничная импульсивно бросилась мне на шею: — Госпожа!

— Машенька! — я тоже была безумно рада ее видеть. Вот если бы можно было взять и ее, и детей, и Пу Чжана с собой за город... Еще Настасью, Зару, Иана с Орлеттой — куда без них! — король непременно прихватил бы отца Михаила и парочку самых умных советников... А там и вся столица постепенно переехала бы в деревню, зажав сказочный теремок холодными каменными боками. Нет, все-таки он у меня очень умный!

— Госпожа! Какая вы стали красивая!

— А ты, я смотрю, научилась льстить! — представляю себе эту красу: не накрашенная, почти что без волос, нос облупился, сарафан на пять размеров больше...

— Да вы просто светитесь! Хорошо съездили?

— Сказочно! — я закатила глаза.

— Насовсем вернулись?

— Не знаю еще, как получится... ОН что-то неожиданно с места сорвался. Поехала практически в чем была... По-отпускному.

— Вам очень идет! Поздравляю!

— Спасибо, — я озадаченно покосилась — кажется, она имеет в виду не только сарафан... Кстати, я впервые как следует его рассмотрела: темно-синий, с весьма скромной вышивкой (зато каждый листик украшен бриллиантовой росинкой). Красивый... Схваченный в спешке ярко-красный кушак — кажется, вообще мужской, — совсем к нему не подходил, как и простенькая голубая косыночка. Сюда бы косу заплести до пояса... да не из чего.

На живую нитку Машенька быстро ушила сарафанный лиф, чтобы на груди не болтался, а на голове мы объединенными усилиями соорудили что-то вроде тюрбана из почти подходящего по цвету шарфа — если смотреть издалека и мельком, то ничего, сойдет. От пояса решили вовсе отказаться, так что теперь я в полной мере воплощала собой дородный идеал средневековой красоты. Ни дать, ни взять, купеческая дочка на выданье. Хотя в этом мире моя ровесница в свои неполные 23 года уже была бы солидной матроной с подысканным родителями мужем и целым выводком сопливых ребятишек.

Перед глазами тут же встала картинка: русоволосый мальчик — вылитый отец! — и темноволосая девочка с умным лицом, напоминающая о портрете бабки Валерии... Интересно! Это что, на меня никто и не похож?!

— А я ведь доделала то платье! — реплика Машеньки заставила меня сбросить оцепенение и разом прийти в себя. Привидится же такое! Нет, дети — это, конечно, очень хорошо... когда-нибудь... не очень скоро.

— Хотите посмотреть? — уточнила мастерица.

— И не только посмотреть, а и померить!

Как оказалось, после отпуска поправляются не только младенцы: безумно красивое платье невиданного фасона оказалось мне тесновато. Было жалко не столько самолюбивой мечты о триумфальном возвращении во дворец в новом наряде и новом образе, сколько потраченного Машенькой труда — ведь все шилось на руках, стежочек к стежочку, ни одна машинка так не сможет! Однако саму мастерицу это, кажется, совершенно не волновало — она по-прежнему улыбалась безмятежно, как соседка по комнате в общежитии при виде безобразно располневшей товарки. Если бы я знала ее немного хуже...

Как известно, к каждой хорошей новости неизменно прилагается горькая пилюля, чтобы жизнь медом не казалась, а к плохой — ложка меда, подсластить огорчение. Чтобы я не слишком расстраивалась необходимостью садиться на жесткую диету, Машенька поделилась радостной сплетней: оказывается, три дня тому назад принцесса Радослава покинула пределы гостеприимного государства и отправилась восвояси, под батюшкино крыло. Значит, король так спешил в столицу не для того, чтобы с ней встретиться (хотя такая мысль, признаться, пришла в мою стриженную голову впервые — я любимому верю!) С собой бледнолицая обольстительница прихватила каменного Лаврентия — чтобы в дороге чувствовать себя в полной безопасности (в дополнение к дюжине вооруженных до зубов амбалов, присланных ее отцом). Орлетта осталась в Старгороде — то ли не позвали, то ли сама отказалась сопровождать прекрасную даму. Скорее всего, первое.

Пу Чжан с готовностью проводил меня во дворец. По дороге на нас так никто и не напал, хотя пялились многие. Даже не знаю, на кого больше — к разгуливающему по улицам узкоглазому синайцу в костюме городского стражника за это время уже должны бы привыкнуть...

Видно, не так уж сильно стрижка, макияж и новое платье меняют человека — встречные придворные сразу меня узнавали. Вот и меняй после этого кардинально имидж... Одни ограничивались сухими приветствиями, другие начинали горячо поздравлять и заговорщически подмигивать. Создавалось такое впечатление, будто все окружающие знают обо мне какую-то тайну, я одна не в курсе. С ходу в голову приходило только одно — что отец Михаил по каким-то одному ему ведомым причинам нарушил обет молчания, тайну исповеди — или как там называется, когда священник никому не должен рассказывать о проведенных обрядах? — и принялся трепать языком направо и налево... Или газету начал выпускать? Хотя, если подумать... "журналиста" можно найти и поближе.