Мутная вода

А пока Дентон что-то зло объяснял по телефону, мы с незнакомым парнем на какое-то время остались в неловком молчании наедине. И, видится мне, мы оба от этого были не в восторге. К тому же, от него так и исходили волны нескрываемого пренебрежения с легким оттенком отвращения. И это неудивительно, если сейчас я хоть на половину выглядел так, как себе это представлял. Я же просто стоял как истукан, больше не делая ни единой попытки, чтобы просчитать мысли Дентона или хотя бы угадать, что ему может быть от меня нужно.

Что он придумает на этот раз.

Кажется, он вообще не сильно себя затруднял мыслями о всей подоплеке сложившейся ситуации и о том, что произошло, а его реальное поведение было прямо параллельно тому, что я себе навоображал. И больше всего мне теперь не верилось в то, что между нами вообще что-то было. Что всего каких-то два дня обратно он стремительно и, не слишком церемонясь, вбивался в мое тело, а до этого я делал то же самое с ним. Что он касался меня везде, и я с готовностью отвечал на любую его ласку... А когда в самом конце он схватил меня за волосы и, вздернув лицо, жестко поцеловал, я подумал, что у меня искры посыпятся из глаз — не столько от боли, сколько от только что испытанного удовольствия.

Я, конечно, уже давно не пятнадцатилетний впечатлительный мальчик с наивными представлениями о любви и романтическими намерениями обязательно жениться после секса, чтобы прожить вместе до самой старости: в моей жизни было много сексуальных партнеров и всего лишь одни продолжительные отношения, продлившиеся ровно три месяца. Но даже для меня, давно уже не задумывающегося о любви и вполне хладнокровно принимающего собственное одиночество скорее как современный и неизменный диагноз, чем приобретенную неполноценность, вся эти события оказались "слишком" — неожиданными, острыми, царапающими прямо по оголенной коже и нервам.

Что-то задело и до сих пор не отпускало.

Чувствовал ли я себя использованным или одураченным, было ли мне безразлично или я сам себя в этом убеждал, но я не мог бы с уверенностью сказать, что будет дальше — через день, неделю, месяц, когда я однажды утром открою глаза. Измениться ли что-то или вернется на круги своя? Стоит ли вообще куда-то бежать, пытаться избегать и вычеркнуть из памяти то, что уже так или иначе произошло, или правильнее всего оставаться на месте и ждать, пока каждодневное течение рабочих будней приведет меня к чему-то, достаточно правдоподобному и достоверному для того, чтобы стать окончательной точкой.

Но, главное, почему Джейси Дентону удалось меня настолько сильно задеть всего лишь за какой-то "полу-одурманенный" вечер? И не столько грубыми словами, сколько жаром собственного тела и развратной, поощряющей реакцией на любое мое действие?

Это было абсурдом. Даже большим, чем то, что происходило сейчас.

Я глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь вновь обрести сколько-нибудь устойчивое внутреннее равновесие. И заодно договориться со всеми своими, сейчас такими несвоевременными, мыслями и воспоминаниями хоть немного подождать. Мне нужно было снова успокоиться и прекратить мучить себя тысячей одних и тех же, по кругу, "почему".

Резко захлопнув мобильный, Дентон развернулся на каблуках, и мы снова оказались лицом к лицу. А перед глазами так некстати проплыло красочное воспоминание о том, как я обхватывал губами его член. Нос тут же забил сладковато-терпкий запах тела и секса, а внизу живота разлилось скорее болезненное, чем приятное тепло.

Дерьмо.

— Новак, — начал Дентон таким голосом, словно только что закончил долгую и изнурительную пробежку. Или собирался что-то втолковывать полному идиоту. Только следующие его слова буквально лишили меня дара речи. — Продвижение "через постель начальства" явно не твой конек.

Я быстро посмотрел по сторонам.

Слава Богу, никто больше не обращал на нас никакого внимания, а все вокруг потонуло в ежедневной утренней суете. И красавчик рядом с Дентоном достаточно быстро справился со своим лицом. Сразу видно, настоящий профессионал.

— Правда, я всегда хотел отыметь тебя на собственном столе, — невозмутимо протянул он, привычно наклонив голову на бок. Маленький бриллиантик сверкнул и тут же скрылся обратно под завесу густых волос неправдоподобно пепельного цвета. — Но тем вечером планы незначительно изменились.

— И как долго я нахожусь в разделе ваших самых идиотских фантазий?

Он действительно псих.

Я почувствовал на себя сильную злость — за то, что еще раньше не послал его к черту, а вместо этого остался стоять здесь, словно он действительно мог меня заставить подчиниться.

Словно он и вправду мог сказать что-то важное.

Определенно, то наслаждение не стоило всего того, через что мне теперь приходилось проходить. Но только так я окончательно осознал, что мне нужно делать дальше. Ведь Дентон весьма красноречиво продемонстрировал, что не намеревается оставить меня в покое. При чем арсенал его "оружия" существенно расширился — к обычному хамству и постоянному сарказму по поводу моего непрофессионализма добавились "приятные воспоминания" о проведенной ночи.

Дентон плотоядно улыбнулся, а на его лбу словно было написано огромными светящимися буквами: "Да, я сволочь, а ты разве не знал? "

Кажется, он даже этим гордился.

— Отлично, вот и прояснили еще один момент наших весьма сложных и таких страстных взаимоотношений. А теперь скажи мне, с каких это пор ты заботишься о благополучии "Гелеаса", и в курсе ли твоих благородных порывов Девис? — снова спокойно и официально.

— Не понимаю, о чем вы.

— Ну конечно, ты просто в последнее время слишком много работаешь. Настолько интенсивно, что даже не успеваешь следить за своими авторами, которые относят свои рукописи нашему прямому конкуренту. А ведь один из них отнес текст в другое издательство, скорее всего получив надлежащий дружеский совет, потому что у самого бы мозгов не хватило.

— Заметьте, по вашему сугубо индивидуальному мнению — это достаточно бесперспективный автор для того, чтобы увеличить его и без того весьма скудный тираж. Так в чем проблема? Кстати, у вас есть доказательства? Или вы, мистер Дентон, ни на чем не учитесь и продолжаете повсюду видить заговоры — если не в сорванной сделке, то хотя бы в такого рода мелком пакостничестве?

— Теперь я узнаю своего мальчика, — самодовольно произнес Дентон, а я еле сдержался, чтобы не заехать по его наглой роже. Даже правая рука приглашающе зачесалась, а сердце согрело неожиданное воспоминание, когда он валялся на полу с разбитой губой.

— Пошел к черту, Дентон. Вон... — я кивнул на опешившего от такой фамильярности нашего молчаливого наблюдателя, который, наверное, с каждой секундой все больше убеждался, что попал в дурдом, а не в престижное и известное издательство, — ...стоит "твой мальчик". И оставьте уже со своей паранойей меня оба в покое.

— Ревнуешь? — Дентон с совершенно невозмутимым лицом положил руку парню на талию и слегка сжал пальцы.

— Нет, завидую.

— Ох, ну конечно, — насмешливо и снисходительно.

— Если это все, зачем ты попросил меня остаться...

— Спешишь наверстать потраченное здесь впустую время? Работая, конечно, — он издевательски вздернул темную бровь, словно знал обо мне что-то очень постыдное и такое же грязное.

— В одном ты прав — я трачу свое время "впустую". Еще с нашей первой встречи. Но я не настолько во всем безнадежен, как ты думаешь, поэтому больше этого не повторится.

Дентон заразительно рассмеялся, так что перед моими глазами на короткий момент предстала его шея, по которой я еще недавно с такой жадной старательностью проводил языком. И возможно бледный засос, тут же затерявшийся за тонким краем шелковой, цвета кофе с молоком, рубашки, вовсе не был игрой моего воображения.

Кто-то явно переигрывал. Обычно в своих реакциях раньше он был куда скромнее. Но по крайней мере, теперь я очно знал, что в этом и есть весь он. И все его многочисленные закидоны были не из-за недотраха (уж в этом я смог убедиться лично) или тех бессчетных причин, в чем конкретно я мог ему насолить, а из-за паскудной и сволочной натуры.

Всего лишь.

И именно осознание этого странно опустошало и разочаровывало больше всего.

* * *

Это было проще и намного легче в эмоциональном плане, чем я на то рассчитывал.

Я никогда не умел проигрывать, но теперь научился хотя бы достойно принимать поражение. У меня было главное правило, которое заключалось в том, что я никогда не смешивал свою работу и личную жизнь. Но я нарушил его дважды — один раз с Магнусом, второй раз в ночь после официального корпоратива. Еще я привык говорить как можно больше правды, если она ничего не стоила и имела положительное действие. И сейчас я старался не врать хотя бы самому себе. К тому же я никогда не афишировал того, что предпочитаю мужчин. Но какое это теперь имеет значение? В первую очередь для меня самого.

Всего один листок с парой строчек, написанных собственным размашистым почерком.

Мое заявление об уходе.

Правда, Гай все равно все переиначил по-своему и уговаривал меня взять бессрочный отпуск, с тем чтобы хорошенько все обдумать. Но сам для себя я все уже давно решил и знал, что дорабатываю в издательстве последнюю неделю.

Кажется, за это время я получил ответы на все свои вопросы, которые стали довольно неожиданными даже для меня самого.

Я не спрашивал себя о том, что буду делать дальше.

Сейчас было слишком много дел с тем, чтобы уладить все формальности с увольнением и подготовить материал к передаче кому-то другому, кого поставят на мое место. Плюс обычный предпраздничный цейтнот, стабильно завершающий каждый конец года. Мне оставалось только надеяться, что моему преемнику повезет значительно больше и он все-таки выбьет дополнительный тираж для тех авторов, которые этого и вправду заслуживают. Сделает то, чего не сумел я, и со временем расширит отдел, возведя его на достойный уровень, который не будет ни в чем уступать отделам, работающим с другими жанрами литературы.

Что же касалось Джейси Дентона, то за все это время я даже мельком не видел нашего финансового директора. Его внезапные появления на нашем этаже прекратились так же неожиданно, как и начались. Но это больше не было важным. Я старался не думать о том, что Дентон всегда хотел меня подставить и планомерно добивался своего. И что он не остановится в этом своем намерении, а пойдет еще дальше. Я даже не был уверен в том, в курсе ли он моего увольнения. Хотя, как часть начальства, он, скорее всего, просто не мог об этом не знать.

Нора же с неизменной и завидной стойкостью уверяла меня, что все образуется. А потом признавалась, что вообще не понимает, почему я увольняюсь.

Она была одной из тех немногих людей, кому я рассказал о своем решении уйти — не в отпуск, а окончательно.

— Ты ведь единственный был с ним груб и, заметь, тебе это всегда сходило с рук, — рассуждала она, выдыхая не спешащий рассеиваться дым в насквозь прокуренный воздух.

— Ну хоть в чем-то я для него "единственный", — кривился я, сжав в губах сигарету и вспоминая нашу последнюю встречу.

Всего пару недель назад я сказал о том, что всем нам необходимо чудо. А потом все пошло наперекосяк. Поэтому теперь я старался говорить как можно меньше и только о делах, касающихся работы, а в остальное время привычно отшучивался. Хотя я и стал одним из тех, кто отчаянно, как никогда, нуждался в этом волшебстве и феномене природы.

Вечерние разговоры с Магнусом у него в квартире были куда прозаичнее. В последнюю неделю я повадился заезжать к нему после работы, и мы вместе проводили время, часто засыпая далеко за полночь.

И всегда в отдельных комнатах.

Каждый раз мы начинали посиделки с чая, а заканчивали крепким спиртным, так что наутро у меня болел желудок. И хотя для меня теперь это был убийственный режим, но я не жаловался, словно каждые новые сутки стремился себя стереть и "изжить" до самого конца.

Вообще Магнус оказался потрясающим другом и парнем, хотя за весь год нашего "сотрудничества" я разглядел это только сейчас. А еще ему нужно было гораздо больше того, что я мог дать. Это я тоже понял, правда не сразу, но моей совести больше не хватало на то, чтобы даже пытаться водить его за нос, а последнее "нет" было окончательным и категоричным. Он с этим согласился и больше не предпринимал никаких попыток сблизиться, вот только все чаще проявляющаяся в его взгляде подавленность и нерешительность действовали на меня подобно постоянному и совсем непреднамеренному укору в том, что я почти ничем не отличаюсь от того человека, которого больше никогда не хотел видеть. Что все мы причиняем друг другу боль. Используем только потому, что так удобно или весело нам самим. Что чужие чувства и эмоции служат постоянным источником удовольствия, пока в один день все не заканчивается, и он не иссякает. Но даже в этом мы не виноваты, потому что любить кого-то другого больше себя самого сложно. И я все отчетливее стал понимать, что помимо места работы к концу этого года мне придется сменить еще и жилье.

Таким образом, в свои двадцать девять лет мне предстояло начать жизнь почти что заново — со стерильно белой страницы, переверни которую я с недостаточной осторожностью и тщательностью, и острые края навсегда оставят на поверхности бумаги нестираемые бурые пятна.

Я до сих пор поражался, как можно было запутаться в собственной жизни и настолько все усложнить, чтобы оказаться там, где я был сейчас? Как можно было с такой огромной скоростью и за такой короткий срок прийти к столь подозрительно не хэппи-эндовскому финалу? При том, что начиналось все так блестяще и многообещающе — с моего повышения и перевода в новый отдел.

Вспоминая "пророческие" слова Магнуса в кафе, мне хватило ума для того, чтобы не вдаваться в излишние подробности своего ухода. Причина была одна и достаточно прозрачна для нас обоих. Его не пришлось долго убеждать и объяснять, кто именно виноват в том, что в качестве редактора "нетрадиционной литературы" мне "не хватило свободы для творческого самовыражения". Ведь отчасти это являлось правдой — самой нейтральной, на какую я был способен.

Так было легче.

Развязка действительно не заставила себя долго ждать, а последствия по большей части, и понимал я это только сейчас, были довольно предсказуемы, и кое-кем заранее просчитаны с особенной тщательностью.

— Тебе надо было вообще наплевать на этого придурка. Просто забить, — как-то вечером в пятницу заметил Магнус, усаживаясь напротив с огромной кружкой крепкого чая.

Его черные волосы были убраны назад в какой-то замысловатый узел, а сам он был облачен в белый костюм с контрастным акцентом в виде песочного цвета воротника и такого же цвета широкого кожаного пояса.

Как всегда стильный и шикарный — даже на собственной кухне.

Я же через час должен был ехать в офис, чтобы забрать свои вещи — последнее, что меня связывало с успешным издательством, в котором я теперь уже "когда-то" работал. Правда, Магнус настоял на том, чтобы меня отвезти, поэтому я в данный момент нагло пил собственноручно смешанный им "золотой" мохито.