В волнах гражданской войны. С 1919 года по 1922 год

Но вот видимо моя звезда снова появилась на востоке и озарила мой жизненный путь — путь тернистый, и чаша терпения окончилась. Мне этот день остался в памяти, и я до конца жизни не забуду этого момента. Входит человек с бумагами, раздаётся команда: "Тише". Смолкаем. Начинает вызывать. Вот уже вызвали человек 40-50, а меня всё ещё нет и, как громом поражённый, слышу свою фамилию. Перекличка окончена. Что дальше. Все замерли. Этот же человек об"являет, что все вызванные на основании постановления особого отдела штаба армии оправданы и зачисляются в ряды Красной Армии в Приволжский Военный округ г. Казань. Я просто не мог от радости выразить слова, ноги так и подкашивались от волнения. Но, думаю, сейчас только что действительно окончился плен с его невзгодами теми переживаниями, что я вынес от него. Сразу нас из этого помещения перевели в другое, хотя и не лучше на вид, но всё же на меня это очень повлияло, ибо здесь я себя чувствовал в кругу своих товарищей, и действительно та тягость, которая у меня была на сердце, снята и я остался чист и невиновен, а что пережил — то прошло, как сон. Через два дня нас с небольшим конвоем направили железной дорогой следовать к месту службы. [71] Сейчас мы себя уже чувствовали ничего, только немного ощущался морозец. Но вот уже и Смоленск и т.п. Едем той же линией, что мы ехали в прошлом году на фронт. Уже Москва. Здесь пересадка. Пригоняют нас на пересыльный пункт, но здесь для меня получается весьма неприятная история, впоследствии немного не лишившая меня совсем моей жизни — я заболел. На пересыльном пункте, в Москве, нас задержали не долго, на третий день мы уже были на Казанском вокзале и в ночь выехали по направлению на Казань. Болезнь, видимо, начала меня трепать не на шутку, и я окончательно, будучи в вагоне, пришёл в изнеможение, что был не в состоянии самостоятельно встать. Дня через три мы доехали до Казани. Но я был в таком состоянии, что для меня безразлично, где бы я находился. С помощью товарищей я вышел из вагона. Здесь время брало своё, зима играла во всю. С большим трудом добравшись до барака около вокзала, я приютился в уголок под лавкой, т.к. публики было очень много. Но вот на утро нас направили в г.Казань, но я следовать был уже не в состоянии, и нас троих направили сразу в госпиталь тифозных больных, и так я оказался в таком положении, что ни гроша денег, ни одной души знакомых и совершенно в незнакомом городе, убит болезнью. Вот и госпиталь — большое, серое, трёхэтажное здание. Вошли мы в это здание, и так и схватил воздух и больничная атмосфера, завели в палату, а тут, о ужас, больных было столько, что на двух койках лежало по три человека. Вот видя всё это, да видимо и болезнь (тиф) уже взяла своё, я в этот же вечер впал в невменяемое состояние. Сколько я находился без памяти, не знаю, только уже когда очувствовался, то у меня на столе стояла миска, и из неё шёл пар, это оказывается был обед. Много кое чего пришлось наглядеться в этих стенах столь громадного госпиталя. Почти ежедневно были в числе лежащих, прикованных тифом к койкам, товарищи, которые бредели, а в этом бреду что можно было слышать, так это его воспоминание о своей родине, где остались может быть отец, мать, жена, а может даже дети. Также в большинстве бредят о тех пережитых эпизодах. Лежит и командует. Бедняга, видимо, вспомнил о тех мучениях и горячих моментах, бившись на фронтах. Вот я уже лежу две недели, болею я сыпным тифом, температура всё время повышена 38,5 до 40 градусов, на скорое выздоровление пока надежды нет. Да, но всё же я оказываюсь, что и сейчас я ещё не сломлен этой болезнью, ибо ежедневно из палаты были случаи, что вот бред окончился, но этому радоваться не приходится, ибо товарищ, окончивший бредить, вместе с этим и окончил свой жизненный путь, о котором он так возможно сожалел. Моё положение изменилось: я стал поправляться и уже думал, что с тифом на этом и закончу. Но видимо ещё не всё, и мои радости были преждевременны. Снова убивает меня и приковывавает к одру — это тиф другой марки — возвратный. Опять мучения и приступ в беспамятство. Но всё прошло, и я здесь опять остался победителем. И вот болезнь закончена, но только нужно сказать, что здесь я получил и остался в таком положении, что похож на человека лишь только потому, что сам скелет остался на своём месте, а остальное всё пропало, и я еле держался на ногах. Вот уже об"явили, что дня через три на комиссию. Как я был рад выбраться из этого мёртвого дома. Так же мне закрадывалась мысль, что пройдя комиссию, мне удастся попасть недельки на две домой, в отпуск.

Вот и день, когда назначена комиссия. Заходит дежурный по палате и вызывает на комиссию. С ропотом опускаемся в нижний этаж. Большая мрачная комната и часам к 10 утра собралось нас тут человек сорок, все видимо перенесли этот тиф, но остались победителями, что воскресли из мёртвых. Прошла перекличка, в списке был и я. Ждём вызова. Начинается и быстро один за одним стали мы подвергаться осмотру. Результата сразу не говорят. Прошёл и я. Опять снова вернулся в палату, но уже не совсем, ибо моё положение было выйти из этого госпиталя обязательно, но куда: если в отпуск, то поеду домой, а может и признают совершенно здоровым. В этом случае я не знал, что меня ожидает дальше. Но вот и пришли об"являть и, как громом пораженный, слышу, что комиссия признала здоровым, направить в распоряжение коменданта города Казани. Видимо опять и я этом случае я остался обиженным судьбою. Ничего не поделаешь, пришлось собираться. Выйдя на воздух после такого продолжительного периода, т.е. примерно полуторых месяцев, на меня сильно повлиял свежий воздух, и я снова почувствовал сильную слабость. Но это прошло скоро и пока мы шли до комендантского управления (почти через весь город), я старался больше захватить этого воздуха; он мне казался таким приятным, что несмотря на то, что время и температура были февраля месяца. Пока шли мороз всё своё взял, и благодаря того, что мой костюм далеко не соответствовал температуре, я стал чувствовать и переживать озноб и дрожь. Дошли до комендантского управления, канцелярия, а во дворе большое длинное углом низьменное здание. Скоро в канцелярии с нами покончили, и что тут стоял один на товарищей, отвёл нас в это здание, что во дворе. Там оказалось таких, как я, очень много. В последствии я узнал, что здесь специально пересыльный пункт, откуда ежедневно отправляют в разные части. Быстро ознакомился с обстановкой. Ежедневно приходили и уходили. Долго и мне быть не пришлось: на третий день нас, человек 50-т, сформировали и об"явили: "Зачисляетесь в третий ударный полк". Конечно сразу повели на место назначения. Он был расположен в предместьях [72] Казани, к вечеру мы уже были в лагере, где располагался полк. Сразу нас вливать не стали, а загнали в карантин, где нас собралось человек 200. Но вот прошло дней десять, потом баня, а тут разбивка, кто куда более способен. Я попал в пулемётную команду, где сразу назначили писарем команды. Дня через две мы все уже имели вид красноармейца, т.е. всем было выдано обмундирование.

И так я начал свою жизнь, служа рабоче-крестьянскому Правительству. В общем надо сказать, что состав полка был не из важных бойцов. В большинстве были татары и мало видевшие из военной жизни. Проходит месяц, жизнь идёт своим чередом, но вот заговаривают, что скоро наш полк отправляется на юг. Надо сказать, что занятия проходили ежедневно. Но вот видимо имевшие место слухи действительно подтвердились: полк стал собираться, и мы в конце марта были уже в движущихся домиках, точно в таком же положении, как это было, что мы ехали прошлым летом на западный фронт. Настроение было великолепное, хотя мы должны от"ехать, как это я думал, ещё дальше от своего дома. Но мысль, что ведь едем на юг, а юг мне казался, что такая природа, где я надеялся много встретить прелестного и т.п. Уже стальной конь потянул нас по назначенному маршруту. То, что было плохо, так была зима, и не приходилось наслаждаться природой, и мы, сидя в своих движущихся домиках, весело болтали о разных пережитых эпизодах и т.п. Но вот опять Москва. Я сейчас её встречаю уже весёлый, бодрый, не то, что было когда мы ехали в Казань. B Москве нам видимо остановка, завезли нас в самый тупик и остановили. Конечно, мы ничего не знали, что с нами будет дальше. Командир куда-то уехал. Вечером возвратился в весёлом настроении. Созывает в штаб-вагоне заседание Комсостава. Вернулся наш начальник команды и говорит, что завтра будет смотр и проверка знаний красноармейцев нашего полка. Приедет НарКомПрос тов. Луначарский и ещё. Долгой показалась эта ночь, страшно хотелось посмотреть НарКома. Но вот и утро. Ранее обычного сделан подъем и часам к девяти весь полк был уже на готове. Но дальнейших распоряжений нет. Командир полка опять куда-то уехал. Что-то скажут о нашей боеспособности, а от этого зависит и дальнейшее наше следование. Командир вернулся, комсостак все там, как стрела облетела молва: Луначарский через час будет здесь. Быстро начали выстраиваться. Вот уже все на месте, пехота вся колоннами, наша команда тоже заняла своё место и "Максимы" стояли по одной линии. Раздается команда: "Смирно! Равнение на право". Показался автомобиль, подкатил, машина остановились, из неё вышел среднего роста человек в пенснэ, за ним другой. Резко, коротко слышен рапорт нашего Комполка. Встреча закончена, началась горячая для полка минута. НарКом взялся лично за поверку знаний красноармейцев. Многое кой-что пришлось делать. Надо сказать, что выполнение проходило не весьма хорошо. Bсё закончено, мы уже в вагоне, наша канцелярия команды. Идя мимо нашего вагона, Нарком зашёл в наш вагон, где побеседовал с нами минут пять. Тов. Луначарский показался мне человеком очень простым, весёлым и умным. В общем, мнение у нас о Наркоме осталось то, что в этом человеке можно встретить самого близкого и простого товарища.

Но вот ждём результата, что вот мы должны снова двинуться к намеченной цели — на юг. К вечеру вернулся командир полка и что же. Видимо полк, по заключению Наркома, оказался недостаточно подготовленным и на юг нас не отправляют, а назначают в гор. Ярославль в гарнизонную службу. Такое положение нас не обрадовало, ибо юг в наших глазах представлялся нечто вроде земного рая, против Центральной России. Вот уже маршрут окончательно изменён, и мы двинулись на Ярославль. Расстояние, отделяющее Ярославль от Москвы, мы проехали быстро, и никаких особенностей не случилось за исключением, что ежечасно, как вихрь, проносились встреченные поезда, вот так и думаем, что набежит и разобьётся вдребезги. Уж Ярославль. Разгрузились. Нас привели в помещение, надо сказать приличное. Город на меня произвел очень хорошее впечатление. Волга и хороший бульвар, что идёт по берегу реки. Вместе с этим как раз уже стало ярче и приветливее взглядывать апрельское солнце. Сама природа действовала и поднимала настроение. Живя, я уже так познакомится с ярославскими прелестями, что все концы стали знакомыми. Бывало сядешь в трамвай и едешь куда и докуда нужно. Ещё город выглядел лучше, если б не зверское нашествие белой банды и Чехо-славаков в 1918 году. Живя в Ярославле, работа моя заключалась в том, что я писарил в канцелярии команды. Здесь меня избирают в Рабкрин при полке. В общем, жизнь шла своим чередом. Иногда что-то задумаешься о том месте, где проводил детство и вообще так бы и улетел и посмотрел, что там делается. Но совсем миришься и опять на своём месте. В отношении обмундирования, то мы одеты были хорошо. В отношении же питания было не совсем хорошо. давали 1,25 фунта хлеба, 0,5 мяса, а иногда и рыбу, в общем жилось в этом отношении надо бы желать лучшего.

Но вот наступил очередной набор из рядов красной армии в военные школы. Наш полк должен дать восемь человек. Много по этому вопросу было толков. В отношении того, что куда пошлют, так кто говорит в Москву, кто в Петроград и ещё кой куда. Также много толковали, кого посылать, ибо значение и задачи красного командира каждый из нас прекрасно понимал. Но вот вопрос решается и что же — в числе восьми человек [73] посылаюсь я. Действительно этому выдвижению я был рад, но в то же время перед мной становилось следующее положение: учиться то оно ничего, хорошо, но последствия, но стремление и идея, что ведь это нужно для революции. А также и выдвигая нас, нам видимо доверяют это ответственное место, и вот с этими мыслями я с полной уверенностью, что учиться, так учиться, и приходующую мысль о доме я старался заглушить в своём рассудке. Вот уже и последнее собрание. Наши проводы. Весело расстались мы со своим полком и поехали для учёбы.

Направили нас в Петроград. Вот уже и скоро наша вторая столица, это искра и огниво Октябрьской Революции. Едем железной дорогой, местность становится всё угрюмее, и действительно тут вспомнились слова "ель, сосна и мох седой". Но вот под"езжаем. Уже начинает меняться воздух. В открытые окна вагонов врывается воздух, насыщенный заводским и фабричным дымом. А вот и Петроград. Под"езжаем к вокзалу. Сразу бросается в глаза оживление и масса публики. Но нам делать нечего. Всё, что окружало нас, было для нас новое, чужое, и мы, получившие справку, куда нам нужно идти, двинулись сразу по указанному адресу, а это было на улицу Глинки в распоряжение 100-х пехотных командных курсов. Долго мы шли до места нахождения курсов, т. к. от вокзала было версты три. С первого взгляда Петроград показался городом, имеющим много привлекательного, и отличался своей роскошью. Но вот и прошли памятник Глинки. Подходим, большое трёхэтажное серое здание, над дверями красуется небольшая вывеска: "100 пех. Комкурсы". У входных дверей мы встретили часового. Пришлось минутку подождать, пока старший сходил и доложил о нашем прибытии. Но конечно всё это сделалось, и мы уже через полчаса были в отведённом помещении для приезжающих ("Карантин"). Обстановка и атмосфера сразу давали понять, что здесь существует порядок и дисциплина. Но вот мы проходим все мытарства, то преддверие, которое должен пройти каждый поступающий и желающий быть в последствии командиром Красной армии. Здесь мы подвергались экзамену по военной подготовке, общеобразовательное, также медицинский осмотр. Но вот всё закончено и нам уже определяют по частям этих курсов. Я угадал в 3-ю роту во 2-й взвод. С этого момента я стал уже действительным участником членом 100-х комкурсов.

Начались занятия, но вот и выход. На лето в лагери. Много было радости, ведь очень хорошо в летнее время быть в лагере, наслаждаться природой и в то же время грызть гранит науки. Наступает день, который мы так с нетерпением ждали. Выступаем с музыкой. Двинулись в полном составе по направлению к Балтийскому вокзалу. Долго ждать нам не пришлось, поезд видимо уже был подан, быстро погрузились в приготовленный эшалон. Но вот нам уже и звонок, второй, за ним и третий, раздаётся уже и свисток, и мы тронулись. Мы едем в лагерь к Красному селу. Там расположены большие лагери для всех частей и рода оружия курсов. Это те лагери, где раньше стояли Семёновский и Измайловский полки. Двинулся наш состав, весело с поднятым настроением духа мы оставили город с его шумной толпой, надеясь встретить там прелесть лагерной жизни.