Воспоминания о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке

К вечеру шкотовцы был уже в Боголюбовке и заняли все квартиры, а на другой день собрались все парт-отряды, и Боголюбовка из себя представляла не самую дрянную деревушку, а что-то вроде военного городка. Надо было распределить пришедших по отрядам. Это было необходимо, т.к. каждый отряд занимал определённый район, в границах которого он и кормился и поддерживал свой порядок. Мелкому отряду было гораздо лучше, у него меньше следов, меньше шума, он внезапно появляется, также внезапно и исчезает.

Погода была хорошая, и с ранняго утра все парт-отряды выстроились на улице по одной стороне, а по другой были построены Шкотовцы. Интересно было смотреть издали на столь не виданное доселе в глуши наших лесов скопление партизанских сил. Было видно, что не долго осталось нам сидеть в сопках, это думал каждый. Поблагодарив Шкотовцев за славный и сознательно сделанный ими шаг, было приступлено к распределению людей и оружия. Наш отряд после распределения был в составе 120 человек. После чего, провожая один другого, отряды кричали: "Ура!" — и долго и радостно разносилось это "ура", далеко по лесу. В оружии недостатка не было, и работа закипела. Ежедневно линия ж.д. была порвана в нескольких местах, движение поездов было почти остановлено, а карательные отряды прекратили свои действия, боясь заглядывать, хотя бы в ближайшие к городу деревни.

5 Января 20 года был особенно сильный налёт на железную дорогу, но без всяких выстрелов нам удалось остановить товарный поезд с японским грузом шедший с Никольскоуссурийска в Хабаровск. Как только поезд был остановлен, как из близь лежащих деревень со всех концов потянулись подводы крестьян в надежде, чем либо поживиться. Состав поезда имел груз: мануфактуру, английские кэпи, посуда разных сортов, керосин, свечи, мыло, чай масло, сало, топоры всех сортов, верёвка, дёготь, смола и много других товаров. Выгрузив необходимое отряду, мы отправили в своё Интенданство, а остальное, наприм.: верёвки и топоры, и часть других товаров были предоставлены крестьянам, и в один миг вагоны были пусты. Тогда в назидание япошкам поезд был пущен полным ходом дальше без машинистов и кондукторов. Последние, забрав кой-что из товаров под мышку, пошли пешком вслед за поездом. Но раньше, чем остановить поезд, мы задержали трёх японцев, делающих обход по линии, и теперь взяли их в Боголюбовку.

Боголюбовка была наполнена товаром, но половина была отправлена далеко в лес на всякий случай. Японцев посадили в одну из свободных хат, и всё население собралось смотреть, в надежде узнать из них ранее стоявших в Боголюбовке японцев. В дверях стояли часовые и в избушку не пускали, можно было смотреть через открытые двери и окна. Вдруг врывается один из местных мужичков (часовые не успели задержать) подходит к одному из японцев и, размахиваясь, ударяет его: "У, собака! Убью!" Часовые хватают его, и оказывается, что ударенный им японец был ранее в Боголюбовке, побил его сынишку, а также забирал у него овёс и сено без всяких разрешений. В Штабе в это время был Совет, как поступить с японцами. Было постановлено поздно вечером их расстрелять.

Через несколько часов в Боголюбовку прибыли Американцы в количестве трёх человек, привезшие нам валенок других подарков, а в ближайшее время обещали привезти несколько пулемётов. Американцы уже не первый раз посещали наши отряды и каждый раз что нибудь привозили. Они изучали нас в беседе с нами и вреда нам ни какого не причиняли. Один из них был корреспондент Американских газет и двое русских, живущих в Канаде по 15-16 лет, кажется, уроженцы Орловской губ.

Узнав, что мы имеем трёх пленных японцев, они просили нас передать им пленных и доказывали, что возвращение из нашего плена японцев в свои части морально повлияет на взгляды и отношения Японских солдат к партизанам. От расстрела же их мы действительно ни чего не получали и с удовольствием передали их Американцам. Японцы, узнав о их освобождении, [13] благодарили нас, говоря: "Русский барсука! Короша! Наша тоже барсука!" На прощание Американцы подарили т. Дёмину карманные часы и уехали.

Каждый день к нам с Никольска приходили пешком, верхом на лошадях, даже с обозами бежавшие из полков солдаты, каждый тащил что-либо с собой, зная, что в лесу пригодится. Так у нас появились бинокли, а в штабе пишущая машинка.

26 Января было приказано всем парт-отрядам в полном составе собраться в деревне Раковке, а оттуда должны были общими силами повести наступление на Никольск-Уссурийский. Из Владивостока была получена информация о положении на Востоке и в России. Сообщалось о прибытии во Владивосток представителя Сов. России тов. Виленского, который и привёз информацию. Трудно вообразить радость партизан в предчувствии конца жизни в сопках, всяким лишениям и невзгодам. Но во всяком случае до конца было далеко.

Из Раковки двинулись на Глуховку и там ожидали наступления ночи. Командовал сводным отрядом тов. Андреев. Нас было около 1200 человек.

Часа в 2 в Глуховку прибыл Полковник для переговоров о добровольной сдаче Никольска. Они уже знали о нашем наступлении, но сил в гарнизоне было мало, а солдаты воевать с партизанами отказались, и надо было принимать меры к сохранению своей офицерской шкуры. Он предложил нам свои условия. Город будет занят партизанами, последние и будут нести гарнизонную службу, а части бывшие Колчака сохраняются и полным составом во главе со всеми офицерами переходят в подчинение нашему Комвойсками. Но все офицеры остаются на своих постах и по прежнему несут службу в новых условиях. Разумеется, мы на такие условия согласиться не могли, а потому и отклонили их. Полковник Враштель со своей стороны на наши условия не соглашался. Нашим опорным пунктом было расформирование всех частей белой армии и назначение комсостава по усмотрению нашего командования. Так и уехал полковник, приехав в количестве 6 человек, а уехал вдвоём. Четверо не поехали обратно в Никольск и оставили у себя лошадь с телегой. Не по себе было от этого полковнику, но ни чего не сделаешь, прошли, видно, золотые денёчки. Так смеялись ребята вслед уезжающему Полковнику.

Часов в 12 ночи тихо двинулись к Никольску, перевалили через холм, и пред нами предстал Никольск, залитый электрическим светом. Спустились к корейским фанзам, здесь, обождав ещё не много, разделились на три отряда. Обоз оставили у фанз и пошли в город, было решено войдти с трех сторон. Наш отряд наступал на вогзал.

Часа в 4 утра раздались орудийные выстрелы и несколько залпов в центре города. Два других отряда были уже там и стреляли по кучке офицеров, в руках которых была батарея (они не хотели добровольно сдаться), но не более 15 минут продолжались выстрелы, и всё смолкло. Мы лежали в цепи, окружив вогзал, ожидая окончания переговоров с японцами, с которыми, согласно распоряжения свыше, мы не хотели вступать в борьбу.

Только к часу дня мы вошли в город. Переговоры с японцами были кончены, и было достигнуто соглашение. Японцам давалась полная свобода передвижений, как по железной дороге, так и внутри Никольска. Остатки Колчаковских полков перешли на нашу сторону и оставались на службе. Были выпущены из тюрем и лагерей все политические и быстро вооружались.

Уставив достаточное количество людей нести гарнизонную службу и для охраны порядка, мы наступали на Раздольное. Заняв его, стали в нём гарнизоном. Началась формировка и организация Армии, Штабов и местных Управлений. Наш отряд в Раздольном был реорганизован и представлял из себя Отдельный батальон Особого Назначения. Мне с товарищем Хениным было поручено организовать Штаб баталиона, и работа закипела.

На другой день было первое организационное партийное собрание, на котором и распределили работу в отделах гражданских Управлений.

Жизнь стала входить в нормальную колею, части были обмундированы, у всех было новое обмундирование, и каждый день ходили на учения на площадь. Так почти в один день во всём Приморском крае от Владивостока до границы Китая ст. Пограничной и до Благовещенска по другой ветке власть перешла в руки партизан.

Японцы сначала дико смотрели на нас, и частые их манёвры внутри селения, перебежка цепями и т.д. казались нам подозрительными, но мало по малу привыкли и к ним, и перестали обращать внимание на все их проделки, что и отразилось впоследствии на наших спинах.

Население требовало восстановления Советской власти и самовольно без всякого созыва выбирало и посылало своих делегатов в Никольск. А международное положение вообще Сов. России, а в частности Дальнего Востока, тем более Приморья, диктовало другое, и мы получили директивы воздержаться от официальной Советизации Края, так как надо было бояться Японцев. В то время они имели силу в Крае, занимали его своими гарнизонами от Владивостока вплоть до Благовещенска. Они боялись коммунистического духу, а потому власть была в руках Земства, но идейное направление всё-таки давала партия. Японцы с течением времени поняли это. Коммунистический дух от соприкосновения с нашими солдатами Японских солдат стал переходить и к ним. Они часто, где нибудь разговаривая с ребятами, вынимали из кармана красные банты и картавили: [13об] "Русский барсука. Шибко кароше, наш тоже рабочий и тоже барсука".

Японское командование не могло не заметить всё это, и из Владивостока многих Японских солдат, замеченных в чём нибудь предосудительном и даже с красным бантом на груди, расстреливали, а некоторых отправляли в Корею для освежения и муштровки. Два медведя, злых друг на друга, никогда не будут сидеть в одной берлоге, так и здесь надо было ожидать какого нибудь выпада со стороны Японцев, но они вели хитрую политику и каждый день заверяли наше командование в своём искреннем расположении к нам. И наконец Японцы эвакуировали Благовещенск и были только в Хабаровске.

Как-то раз из под самого носа Японцев из Владивостока были увезены танки в количестве нескольких штук и были отправлены в Благовещенск. (Танки были получены из Франции для Колчака, но к несчастию для него поздно). И вот, заметив пропажу танок во Владивостоке, Япошки взбеленились и у нас в Никольске поймали на станции Никольск нашего Ком-войсками тов. Андреева, арестовали его. Часов пять велись переговоры, и мир был восстановлен. Но положение было натянутое. Не смотря на происшедшее, Японцы продолжали изо дня в день заверять нас в своей дружбе.

Выбранные населением делегаты собрались в Никольск и требовали открытия С"езда. Наше командование и партийные органы оттягивали время открытия С"езда, выжидая и стараясь путём частных бесед убедить делегатов в невозможности в данное время восстановления в Крае Советской власти. Но напрасно было уговаривать, население видело в этом лишь нашу не искренность по отношению к крестьянам и рабочим. Многие из них говорили: "Так мы Вас кормили, надеялись на Вас, а Вы, пожалуйте, какое то Земство, оно нам не нужно, а давайте Советы. Довольно ждать, пока уйдут Японцы, что нам они". И так волей неволей С"езд должен был открыться.

Я в это время был командирован в Штаб Комвойсками за получением необходимых для штаба принадлежностей и распоряжений по реорганизации. Надо было сделать заказ на штампы и печати Штаба. Сделав всё необходимое, получив из Главного Штаба все директивы, я в ночь с 4 на 6 апреля с почтовым поездом выехал из Никольска. И находясь между Барановским раз"ездом и Никольском, мы слышали как в Никольске началась орудийная стрельба, и пока мы ехали до раз"езда, не смолкала. Через несколько минут послышались орудийные выстрелы и в Раздольном. В этот вечер с"езд (под названием С"езда трудящихся) открылся, и Японцы выступили разом от Владивостока на всём протяжении до Хабаровска.

Долго не смолкали выстрелы орудий, поезд стоял на Раз"езде, ехать было не куда. Мы вышли из вагонов, и я, спрятав печати и все бумаги в укромное место на берегу реки Суйфуна, решил отправиться в Раздольное. В это время со стороны Никольска показался поезд, обративший на себя наше внимание. Мы не знали, кого в нём ожидать — Японцев или своих. И когда он был близко, мы увидели, что теплушки полны японцев. Очевидно, в Никольске они главное закончили и спешили на помощь в Раздольное. Видя столпившихся на вогзале людей, они, не доезжая, стали выгружаться, надо было утекать, и мы бросились через Сайфун на другой берег, где была деревня. Переправившись, с высоты видели, как Японцы начали переправляться через реку, а остальные направились в Раздольное пешком, до него было 12 вёрст. Мы как пассажиры поезда не имели оружия, кроме имевшихся кой-у кого Наганов, а потому спешили уйдти. За нами бежали бабы, мужики и ребятишки, громко кричали и ругались, оставляя свою деревню.

Так дошли до какой-то деревушки, где уже было человек полтораста прибежавших из Раздольного. Были у них и пулемёты, и все были вооружены. Спрашиваю, как это началось. Отвечают, что ночью, внезапно окружив наши казармы, открыли по ним огонь, требовали сдаться. В ответ на это наши с оружием в руках бросились из казармы, дали залп и, прорвав цепь Японцев, ушли. Много попало в плен, много осталось и убитых. Японские пулемёты работали во всю вслед отступающим. Это одна рота, а как другие — не знали, отступали кто куда. Спрашиваю: "Из наших ребят никого не убили?" Кто-то сказал, что видел убитым Чуфелина и кого-то раненым, а некоторые попали в плен. Жаль было Чуфелина, славный парень и хороший честный работник, каких сейчас не много. Но и наше положение ещё не выяснено, может все не сегодня, так завтра будем убиты.

Публика всё подходила и подходила по одному и по два, громко ругаясь и размахивая руками.

— Мерзавцы, подлецы, да их ... — слышались крепкие словечки, — бить надо, как собак, они вон что делают, а мы не смей их стрелять, да их давно надо было перебить, а теперь вот опять в сопках, пожалуйте, простор, гуляй во всю. Ладно, что хоть лето опять наступает, а то плохо было-бы, — так рассуждали ребята.

А некоторые говорили:

— А я, брат, ничего, человек 10, наверное, ссадил. Забрался в кусты один себе, они тут возятся с нашими, забирая их в плен, а я соп да соп на мушку. Он кувырк и нет, но, думаю, заметят, и ушёл.

— Вот у нас приказ не стрелять в Японцев, а если они начнут наступать и откроют огонь, мы должны без выстрела отступать. На, мол, мы не хочем с Вами воевать, хотя Вы в нас и стреляете. А они ведь этого совершенно не понимают, да что может понять Мокака?

— Нет, всё-таки не правильно делают наши командиры, но что же, делать нечего, может, что и выйдет из этой политики, но больше нас не проведёшь, шалишь. Они шатаются всю ночь по городу, как будто [14] так и надо, а мы хлопаем глазами, вот и дохлопались. Надо было хотя ночью быть на стороже, а ведь давно было заметно, что Японцы что-то затевают. Говорили мы об этом и командиру, но не знаю, принял он во внимание или нет. Но всё-таки мне кажется, что уследить за ними можно было бы, это уже вина наших командиров.

Так говорили везде, где собиралась кучка людей, а публика всё прибывала и прибывала, были раненые. Дав отдохнуть людям, отряд двинулся, держа направление на Манчжурскую дорогу. Командир отряда хотел провести отряд, если можно, обходом до озера Ханка, а там расчитывали уехать на пароходах по реке Уссура.