— А вот по мере укрепления Империи вполне возможно постепенное вытеснение русских с занимаемых ныне позиций — продолжил Мензис — в наших силах новый тур 'Большой Игры', пусть пока не в Туркестане, а в Персии, Ираке, Палестине, Ливане. Но для этого нам нужно время — время для того, чтобы вылезти из долговой ямы, в которую нас загнали кузены; время для того, чтобы укрепить флот, армию и авиацию; время для того, чтобы привести в порядок экономику Империи. Вот когда мы сделаем все это, можно будет вышибить русских с заблаговременно 'размягченных' позиций.
Черчилль молча обдумывал сказанное. Действительно, с французов можно было получить контрибуцию, позволяющую выплатить большую часть долга США. Можно было взыскать часть долга пакетами акций французских заводов, банков, торговых фирм, что позволяло перенаправить финансовые потоки из Франции в Великобританию. Преимущественный контроль над французскими колониями, в дополнение к британским, позволял стать пусть и не монопольным поставщиком колониального сырья на европейский рынок, но, весьма серьезно влиять на цены. Можно было частично экспортировать инфляцию, оговорив долю валютных резервов Франции в фунтах стерлингов, наряду с долларами. Немаловажным моментом было исключение Франции из числа держав, имеющих существенное влияние в Средиземноморье и Европе — и, отчасти, ее место могла занять Британская Империя. Последним по счету, но не по важности, было некоторое ослабление США, которые, вдобавок, были бы вынуждены бороться за влияние в голодной, нищей Франции с Советским Союзом — и чем больше ресурсов противники тратили бы на это, тем свободнее чувствовала бы себя Великобритания в других частях мира. Одним словом, речь шла не просто о колоссальных выгодах, но о последнем шансе Британии не превратиться в протекторат бывшей колонии, возродившись в качестве великой Империи. Естественно, сегодняшние пока еще союзники понимали это не хуже него самого — но, Сталину было выгоднее ослабление США ценой усиления Британской Империи, чем превращение Великобритании в фарватерного союзника США; Рузвельт же мог играть на противоречиях между СССР и Британией, но в том случае, если он, Черчилль, и Сталин выступали единым фронтом, Рузвельт был бы вынужден пойти им навстречу, поскольку распад коалиции на данном этапе был ему очень невыгоден.
Еще один фактор, о котором деликатно умолчали Мензис и Лиддел-Гарт, но о котором сэр Уинстон прекрасно помнил — приближались выборы. Выход на них в качестве победителя еще не гарантировал победы, это было ясно — Черчилль был слишком правым, слишком аристократом, для изрядно полевевшей за последние годы Великобритании — выход же на них в качестве победителя, принесшего добычу, позволяющую изрядно облегчить тяготы военного и послевоенного времени для простых англичан, был почти гарантией победы.
Ключом ко всему этому было соглашение со Сталиным — Черчилль слегка улыбнулся, вспомнив свое собственное высказывание по сходному поводу 'Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы, по меньшей мере, благожелательно отозвался о Сатане'.
— Джентльмены, следует тщательно проработать детали соглашения с маршалом Сталиным — подвел итог совещания сэр Уинстон — после окончательной проработки, Вам, сэр Стюарт, надо будет выходить на Ваших русских коллег.
— Это не составит проблемы, сэр Уинстон — заверил премьера Мензис — у нас есть прямой выход на доверенного человека маршала Берия в Швейцарии.
Переговоры 'Иванова' с немецкими офицерами.
Январь 1944 года, Париж, неприметная квартира в буржуазном квартале.
Присутствуют: генерал-полковник Карл фон Штюльпнагель, полковник Ханс Остер, полковник 'Иванов'.
— Добрый день, господа — очень рад Вас приветствовать — обратился 'Иванов' к вошедшим в квартиру фон Штюльпнагелю и Остеру — прошу Вас, проходите, присаживайтесь.
— Позвольте предложить Вам кофе, коньяк, сигары.
— Здравствуйте, герр полковник — обратился к 'Иванову' Штюльпнагель — позвольте представить Вам полковника Остера, начальника штаба абвера.
— Герр полковник, позвольте представить Вам полковника 'Иванова', в данный момент — личного представителя маршала Сталина.
— Для меня большая честь познакомиться лично, герр полковник, с легендой русской военной разведки — наклонив голову в коротком офицерском поклоне и щелкнув каблуками, сказал Остер — полковник Остер, к Вашим услугам.
— Для меня, в свою очередь, большая честь быть представленным столь заслуженному офицеру, как Вы, герр полковник — коротко поклонился 'Иванов', так же щелкнув каблуками — полковник 'Иванов', к Вашим услугам.
Остер и 'Иванов' с интересом посматривали друг на друга, пока 'Иванов', на правах хозяина разливал кофе и коньяк.
'Иванов' произвел на Остера благоприятное впечатление — высокий, широкоплечий шатен лет тридцати пяти, с ярко-синими глазами и заметной офицерской выправкой. В глаза бросалась спокойная уверенность в себе этого человека, и, в то же время, чувствовался настрой 'Иванова' на серьезный разговор с равными.
Остер тоже произвел на 'Иванова' хорошее впечатление — он не пытался что-то строить из себя, но был тем, кем был — опытным штабистом, и, как знал 'Иванов', убежденным антифашистом, непременным участником всех военных заговоров против Гитлера, человеком, готовым пойти на смерть ради своих убеждений.
Генерал-полковник фон Штюльпнагель и вовсе не нуждался в каких-либо рекомендациях — потомственный офицер, ближайший сподвижник покойных фон Секта и фон Хаммерштейн-Экворда, такой же, как и они, убежденный русофил и антифашист, сторонник военного союза России/СССР и Германии против англосаксов.
После неторопливого вкушения отлично сваренного хозяином кофе, стороны приступили к выяснению позиций друг друга.
— Господа — предложил фон Штюльпнагель — предлагаю Вам общение без чинов.
'Иванов' и Остер коротко выразили согласие с предложением старшего по званию.
— Господа, если Вы разрешите — 'Иванов' сделал паузу, дождавшись согласия, выразившегося в согласных кивках — я бы предложил Вам обсудить создавшееся положение прямо, без лишней дипломатии — в конце концов, все мы имперские офицеры, так что предлагаю оставить дипломатию дипломатам.
— Герр 'Иванов', Вы прочитали мою мысль — улыбнулся фон Штюльпнагель — полагаю, так будет лучше всего.
Внимательно наблюдавший за своими собеседниками Остер сделал первый вывод — он знал, что фон Штюльпнагель был в хороших отношениях с отцом полковника 'Иванова', также высокопоставленным офицером русской военной разведки, еще до Первой Мировой войны, но, судя по теплой, доброжелательной атмосфере, которую старательно создавал вообще-то сухой, холодноватый по характеру фон Штюльпнагель, речь шла не просто о важной встрече с сыном доброго знакомого — все выглядело так, будто беседовали единомышленники.
— Итак, господа, как выглядит ситуация, если посмотреть на нее из Москвы — начал 'Иванов' — с глубоким прискорбием вынужден констатировать, что естественные враги наших Империй, России и Германии, англосаксы, второй раз за последние 30 лет добились поставленной цели — наши страны истекают кровью в войне друг с другом.
Немецкие офицеры обратились в слух — такого начала они не ожидали, даже надеясь на благоприятные, применительно к текущей ситуации, советские предложения.
— Надеюсь, господа, Вы простите мне затянутое начало, но так уж исторически сложилось, что у наших Империй нет таких пересечений интересов, которые бы делали войну неизбежной — если вспомнить Семилетнюю войну, то, с грустью вынужден признать, что вступление Российской Империи в эту войну было обусловлено не только национальными интересами, но и интригами Австрии и Франции.
— Если же вспомнить наполеоновские войны, то Россия и Пруссия были друг другу верными союзниками, если не считать печального исключения, обусловленного французским диктатом.
— После этого русско-германская граница в течение столетия была границей мира, что, по моему скромному мнению, объясняется различием естественных сфер влиянием наших Империй — если исторической судьбой Германии было доминирование в Центральной Европе, или, как принято выражаться в Вашей прекрасной стране, Срединной Европе ('Иванов' прозрачно намекает на принятую во Втором Рейхе концепцию 'МиттельОйропа' В.Т.), то России историческая судьба изначально предопределила южное направление экспансии.
Фон Штюльпнагель и Остер потихоньку делали выводы — 'Иванов' говорил о доминировании Германии в Центральной Европе в прошедшем времени, да и его высказывание о южном направлении экспансии для России было достаточно неоднозначно.
— Можно только сожалеть о том, что предвоенные планы настоящих патриотов Российской и Германской Империй, заключавшиеся в поддержании прочного мира между нашими странами, не увенчались успехом — в отличие от планов недоброжелателей наших стран — в одной фразе 'Иванов' намекал и на поддержку военными элитами России и Германии Бьеркского договора, сорванного профранцузскими и пробританскими кругами в России, и на то, кого советская военная элита числит в главных недоброжелателях, точнее, продолжает числить.
— Собственно говоря, действия недоброжелателей наших Империй логичны, более того, единственно способны принести им желанный успех — достаточно вспомнить известный труд мистера Маккиндера — продолжал развивать свою мысль 'Иванов', делая отсылку к любезным сердцам немецких военных категориям геополитики — и лучшего примера, чем концепция 'Хартленда', созданная отцом англосаксонской геополитики, просто не было — если Вы позволите мне толковать концепцию 'Хартленда' расширительно, то Евразия и является теми самыми 'Сердцевинными землями' человечества, соответственно, автоматически возникает вопрос о силе, контролирующей эти территории.
— В том случае, если этой силой является русско-германский союз, то крайне маловероятен вариант, при котором англосаксы смогут отвоевать контроль над 'Хартлендом' военным путем — да, в силах англосаксонских держав развертывание многочисленной, отлично вооруженной армии, но, во-первых, русско-германский союз сможет выставить на поле боя не менее многочисленную армию, во-вторых, насколько англосаксы сильны в морской войне, настолько же они посредственны в сухопутной войне.
— В этой ситуации традиционный контроль англосаксов над морскими путями, при всей его серьезности, в значительной степени теряет свое могущество — просто потому, Евразия настолько велика, богата и разнообразна, что практически не нуждается в поставках извне.
— Мало этого, в ситуации, когда странам, контролирующим Евразию, нет нужды готовиться к войне друг с другом, им вполне по силам будет построить флот, способный постепенно отобрать у англосаксов контроль над Мировым Океаном — о, не сразу, конечно — постепенно, один район за другим.
— Кроме того, в этом случае против англосаксов будет работать экономика: во-первых, именно рынки Евразии, в первую очередь, конечно, европейский, являются ключевыми рынками мира, имеющими максимальную емкость, во-вторых, экономики США и Великобритании являются т.н. 'открытыми экономиками', в отличие от экономик СССР и Германии, куда более склонных к автаркии, поэтому закрытие евразийских рынков для англосаксов станет страшным ударом, чреватым хронической депрессией, в отличие от экономик СССР и Германии, для которых это станет не слишком большой неприятностью — хотя, конечно, понадобится серьезная структурная перестройка.
Фон Штюльпнагель и Остер переглянулись — то, что изложил им 'Иванов', являлось немного видоизмененным общим смыслом подтекста соглашения в Бьерке, в котором предусматривался раздел сфер влияния в Евразии (ох, недаром Вильгельм II, приветствуя прибывшего на переговоры Николая II, приказал поднять на своей яхте сигнал 'Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана' — собственно, этим все было сказано В.Т.) — что они могли только приветствовать; за серьезный вариант советско-германского союза оба немецких офицера были готовы ухватиться руками и ногами, поскольку в той ситуации, в которой сейчас находилась Германия, это было подарком Бога.
Другое дело, что они были полностью согласны с английской поговоркой, гласящей, что дьявол кроется в деталях — следовало тщательно прояснить советскую позицию, уточнив все нюансы предлагаемого соглашения.
— Простите, герр 'Иванов', но нам бы хотелось уточнить детали — прямо сказал Штюльпнагель.
— Я к Вашим услугам — слегка поклонился 'Иванов'.
— Насколько я помню, сорок лет назад обсуждался вариант равноправного союза — фон Штюльпнагель деликатно не стал уточнять тот момент, что при формальном равноправии голос промышленно развитой Германии был бы заметно весомее мнения аграрно-индустриальной России.
— Сейчас ситуация изменилась — прямо ответил 'Иванов' — Германии предлагается роль младшего партнера, при неизбежных серьезных изменениях внутри страны.
— Нам придется строить социализм советского образца? — жестко спросил Остер, бывший антифашистом, но не левым, а искренне верующим христианином, совершенно не расположенным к социализму сталинского толка.
— Нет — столь же прямо ответил 'Иванов' — применительно к Вашей стране у нас разработан вариант социально-экономической модели смешанного типа — будет сильный частный сектор, но под контролем государства — нас категорически не устраивает ситуация, в которой очень многое в Германии зависит от 'Херрен-клуба' ('Клуб господ', объединение крупнейших промышленников и финансистов Германии, придерживающихся правых взглядов; существует с конца XIX века до сих пор. В.Т.); нас вообще не устраивает расклад, когда в Германии столь сильны такие русофобы и антисоветчики, как фон Крупп (в РеИ 'прославился' тем, что в конце 1941 года получил от Гитлера, как-то не замеченного в симпатиях к славянам, настоятельный совет гуманнее относиться к остарбайтерам — это не шутка, условия жизни советских граждан, угнанных в Германию, на предприятиях концерна 'Крупп' были хуже, чем в концлагерях В.Т.); кроме того, мы предусматриваем вариант, в которой часть репараций и контрибуции, будет взыскана контрольными пакетами германских фирм; конечно, будут и народные предприятия. Конечно, никто не собирается национализировать маленькие магазины и мастерские, проводить принудительную коллективизацию крестьянских хозяйств, во всяком случае, тех, хозяева которых не были активными членами нацистской партии или не были замешаны в преступлениях против граждан СССР.
— Во внутренней политике новой Германии будет проведена жесткая денацификация как государственного аппарата, так и общественных организаций (здесь и далее 'Иванов' излагает немного видоизмененный вариант, в РеИ существовавший в ГДР. В.Т.).
— Надо полагать, единственной политической партией новой Германии станет ГКП? — мрачно осведомился Остер.
— Нет — прямо ответил 'Иванов', в свое время потрясенный до глубины души инструкциями, полученными лично от Сталина — до сей поры, он не мог себе представить вождя, на полном серьезе говорящего о преимуществах многопартийности — по мнению маршала Сталина, в Германской Демократической Республике вполне имеют право на существование социал-демократы, христианские центристы, крестьянская партия — одним словом, левые и умеренные центристы, но не правые, и тем более, не ультраправые партии.
