| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Грифад ошарашенно покачнулся в седле, опустив сразу меч и щит, словно бой впереди сделался каким-то неважным.
— Ты... — вырвалось у него потрясённо. Король Уэльса обернулся к своему единственному воину — и улыбнулся, неожиданно ласково и грустно.
А потом резким кивком опустил забрало...
...Большой полк стоял, как стена. Давно уже пало и снова поднялось княжеское знамя. Давно уже не было видно под ним всадника в сверкающих византийских латах. А полк, теряя людей, истекая кровью, не отступал ни на шаг. И напрасно бились о его холодную сталь и крепких, как сталь живая, русичей новые и новые яростные чёрные волны вооружённого прибоя. Превращались в кровавые холмы. Откатывались. Накатывались снова — и становились новыми мёртвыми валами.
Но Мамай видел всё из своей ставки. И Грифад затаил дыхание, видя, как двинулось вперёд доселе неподвижное правое крыло орды — будто дракон махнул им, бросая тень на землю, на небо, на души людей... Атаку на полк левой руки, доселе стоявший вроде бы бездельно и спокойно, возглавил сам Булак, двадцатилетний чингизид, чьим именем Мамай правил, не смея даже сейчас, спустя века после гибели Потрясателя Вселенной, принять на себя законную власть. И шли в неё десять тысяч свежих конных воинов — и ещё пять — последние из резерва, и ещё не меньше пяти тех "союзников", что уцелели в адовой молотьбе, пытались убраться подобру-поздорову, просачиваясь оврагами, но были пойманы предвидевшими и это ордынцами, чуть ли не силой сбатованы в толпу и брошены в бой снова.
Двадцать тысяч — против неполных пяти...
... — Быр, быр, быыырр-ррряяяяаа!!! Гух-хуууу!!! — раздался жуткий протяжный вопль. Так не кричат люди. Вопль подхватили страшным воем трубы-карнаи и поддержал страшный аритмичный, но при этом слитный дробный треск бубнов-тулумбасов.
Чёрная сверкающая искрами масса разворачивалась, казалось, уже совсем недалеко от строя полка левой руки. Множилась несметно. Растягивалась, заслоняя землю, небо, солнце, воздух. И одновременно — жутко уплотнялась, обретая очертания странного остроконечного слитка Тьмы.
И всем становилось ясно, что это — перед началом атаки.
— Быр-ряааа! Гух-гух-гух!
— Ой божинькааа... — услышал Грифад задыхающийся голос мечтавшего о скотине горожанина. И даже смотреть туда не стал — потому что ощущал, как невольно подаются назад, пока ещё не бегут, даже не пятятся, но — колеблются в душе почти все пешие. Сейчас слепой, животный разум подсказывал им, казалось, спасительный — и на деле смертельный для них и для строя... и для всего войска выход — повернуться и бежать. Бежать со всех ног, не оглядываясь, слепо, безостановочно. Убежать от приближающейся неотвратимой смерти. Они истомились почти двухчасовым пустым ожиданием, наполненным зрелищем чужих смертей, доносящимся сюда воем и рёвом убивающих и умирающих, отчётливо висящим в воздухе запахом крови.
Они побегут. Беда всех ополчений. Да.
— Гууууу... хххххууууухххх! — снова завыли ордынцы. И, словно одно огромное страшное чудище, без разбега рысью, скачком с места перешли на галоп.
Дракон бросился в бой...
... — Ну, три раза я выстрелить успею, а то уж устал стоять-то без дела, — проворчал Тадеаш. Взял один болт в зубы, второй ткнул за пояс и, не сводя прищуренных глаз с ордынцев, стал быстро натягивать свою страшную машинерию. Вложил третий болт в жёлоб и устроил арбалет на павезе...
...Грифад так и не понял, откуда он взялся перед строем полка левой руки — всадник с подъятым длинным мечом, в развевающемся поверх золочёного светлого доспеха чёрном плаще. И не сразу узнал отважного поединщика. Сначала просто услышал, как воин кричит, то ставя коня на дыбы, то проскакивая полсотни шагов туда-сюда — кричит так, что глушит растущий рёв и гром накатывающейся живой Тьмы:
— К-куда, зайцы?! В ногах запутаться не боитесь?! А ну — стоять! А ну... — и снова вздел коня, затанцевавшего на задних ногах, снова вскинул меч: — Лучше самим на свои мечи броситься, чем спины нечисти показать! Стоять крепко! Стоя-ать! — и проскакал в строй на правый фланг полка, не опуская меча (1.).
1. Брянский боярин Пересвет погиб именно в этом бою, а вовсе не в поединке в начале сражения.
Щёлкнул арбалет Тадеаша, снова заскрипел ворот. Грифад увидел — очень чётко увидел именно этот кусочек, хотя уже многие вокруг стреляли и что-то такое летело в самого Грифада и почему-то попадало в щит, которым словно бы и не он водил — как одного из врагов выбило из седла.
— Господи помоги господи помоги господи помоги... — услышал Грифад, как истово частит, сжимаясь под щит, но в то же время прочно держа копьё (наступив ногой на упёртый в землю подток) только что собиравшийся бежать горожанин. Оруженосец оглянулся. Из последних шеренг полка кто-то пытался всё-таки уйти, но было их всего с десяток — и их затаскивали обратно свои же товарищи, пинками и ударами ставили на место.
Щёлкнул арбалет Тадеаша.
Оруженосец повернул голову и подал Оуайну длинное копьё. Выдвинулся сбоку, толкнув Люида шпорами — и наклонил своё. Лязгнул забралом — сэр Оуэн так и не поднял своего, будто отгородился им от мира, а вот оруженосец ждал, не опуская тяжёлой маски... теперь — пора.
Арбалет щёлкнул снова — в третий раз.
Остервенело завизжал Люид — его достало стрелой в шею, но неопасно, так даже лучше, пусть злится.
Ещё кто-то упал — сбоку, позади, на краю зрения, ограниченного забралом — под стрелами ордынцев. Уже не важно.
Потом был удар — непредставимый, чудовищный, библейски-страшный сход двух людских вооружённых масс. И Грифад был лишь крошечной частью той массы, которой надо было стоять — стоять, ни шагу не делая назад...
...Тадеаш вскинул арбалет, принимая на него удар сабли, ловко подался вперёд, сунул длинным ножом налетевшему ордынцу куда-то между седлом, пахом и бедром — и тот почти сразу завалился с коня, брызжа кровью. Бородатый московит ловко отбил щитом направленное в спину чеха копьё, снова замахнувшегося им всадника свалил ударом молота Мартын... но Тадеаш уже падал, перекосив рот под вставшими дыбом усами и судорожно пытаясь вырвать вошедшую в спину под лопатку стрелу — ордынец выпустил её почти в упор... и как-то мгновенно оказался сбоку от Грифада. Мальчик изо всех сил ударил его по голове обломком копья — когда, почему оно сломалось?! — тот уронил лук с новой стрелой, схватился за промявшееся металлическое навершие хвостатой шапки обеими руками сразу и упал под ноги русским пешцам. Что-то взвизгнуло, храпнуло слева — Грифад увидел только, как сэр Оуэн отрубил занесённую над оруженосцем руку с топориком и достал ещё сбоку по шее бешено оскалившегося вражеского коня. Оруженосец, прикрывшись щитом, сам выхватил наконец меч, скрестил его с саблей, увидел оскаленные чёрные зубы под кольчужной полумаской, ощутил их невыносимую вонь; Вит Хлумач мощно, коротко рубанул ордынца в бок и, видно, сразу достал до печени, пробив доспех, потому что тот тяжело, кулём упал с коня на чей-то труп — оказывается, под ногами сражающихся коней и людей уже было много трупов и прямо в глаза Грифаду глядел, пуская кровавые пузыри между губ, светловолосый мальчик его лет — шлем сбит, поперёк тела — конская туша, ниже — ордынец со всаженной под лопатку сулицей... Грифад с ужасом понял, что русский мальчик что-то говорит — и не может сказать, захлёбывается кровью, умирает...
Вместо крика ужаса у него вырвалось яростно рычание. Впервые с начала боя он сделал осознанное движение — принял на верхнюю кромку щита удар сабли, ответным выпадом, чуть нагнувшись в сторону, вогнал меч в живот ордынца; тот напоролся всем разбегом коня и всей массой тела, Грифад ощутил, как лопнула кольчуга и услышал, как враг противно заверещал, тычась вперёд головой. Почему-то подумалось, что это он, вот этот, убил русского оруженосца — и что теперь Грифад отомстил. Вырывая меч, он даже оглянулся, но русский мальчик уже скрылся под ещё каким-то трупом...
Времени больше не было. Не было страха. Не было усталости. Не было мыслей. Не было ничего — только свои позади и справа, слева — бок рыцаря, спереди — враги. Из круговерти ударов и защит Грифада вырвал громкий, без испуга или надрыва, повелительный крик:
— Обходят!
Точно. С правого крыла полка левой руки между ним и левым — большого полка — врывалась новая конная лава, стараясь разорвать общий строй московского войска. Почти одновременно с раздавшимся криком начал валиться с коня Вит Хлумач — две стрелы, пущенных в упор, вошли рядом в смотровую щель крылатого пражского шлема, честно разрешив отважного моравчанина от данного им обета. Рыцарь был уже мёртв — был мёртв раньше, чем рухнул наземь, разбросав руки с изрубленным щитом и выщербленным мечом. Сэр Оуэн крикнул его оруженосцу, вскидывая руку с мечом в сторону нескольких трубачей, затрубивших — сбиваясь, разноголосо, но узнаваемо — сигнал отхода:
— Отойди с нами! Мёртвому не нужна твоя верность!
Мартын только мотнул шлемом и, удобней усевшись в седле, словно в кресле у камина, отбросил щит и стал мерно поднимать и опускать обеими руками молот, выдыхая страшно:
— Гхы-ахХ!.. Гхы-ахХ!.. Гхы-ахХ!..
Потом Грифад потерял его из виду — только видел какое-то время, как молот поднимается и опускается над головами врагов...
...а потом он опустился — и уже не поднялся больше.
Грифад повторил про себя имя оруженосца. И подумал, что, если всё сойдёт к нехорошему концу вовсе, надо будет набраться последнего мужества — и умереть так, как умер Мартын Ганак.
Может быть, Конопля вспомнит его... их всех в своей песне. Уж он-то выживет. Это точно. Вот странность: трус и болтун — а поёт такие песни...
...Чтобы не быть окружённым, полк левой руки слитно пятился назад по дуге, стараясь прижаться к левому флангу большого полка и опереться тылом на спешно подходивший невеликий резерв. Врагов было слишком много, они давили массой. Конница полка прикрывала пехоту, пытавшуюся выстроиться для отражения атаки — наконец, это удалось и ордынцы на какое-то время остановились тоже.
Волноваться вроде бы было не из-за чего. Битва шла уже четыре часа, а московское войско ещё не отдало и части поля. Лишь левый фланг переломился, загнувшись внутрь под прямым углом к остальному строю. Но даже Грифад понимал, чего добивается Мамай — "скатать" врага в плотный ком и, как англичане футбольный мяч в своей страшной игре, "запинать" его на берег Непрядвы, в поросшие кустарником мокрые овраги. И уже там — добить. Потому что отступать оттуда будет некуда, перестроиться негде, строй сломается и превратившиеся в вооружённую толпу люди станут добычей бьющих без прицела, просто навесом, многочисленных конных лучников.
Зря смеялся над ними Дженкин. Где он сейчас? Жив ли?
По рядам судорожно, поспешно ходили фляги, бурдюки, бочоночки, просто шлемы и иная посуда с водой. Люди приникали к ним, как к волшебным источникам, пили, с трудом отрывали губы от воды — далеко не всегда чистой и холодной — с усилием передавали дальше, в ждущие руки, к новым ждущим губам... Надо было спешить, потому что сейчас ордынцы снова пойдут вперёд.
Да. Пошли...
... — Смотри! — крикнул Грифад сэру Оуэну.
Раздвигая накатывающуюся снова волну чешуйчатых и кольчужных броней, чёрных и рыжих кож, хвостатых малахаев с железными навершиями, безумных конских глаз и оскаленных конских морд — спереди выдвинулся всадник на чёрном коне и в чёрных доспехах. Конь ступал тяжело, но не от усталости, а от мощи, распиравшей упруго ходящие под плотной стёганой бронёй мышцы. Вызывающе голые новые, глухие латы всадника тут и там были забрызганы кровью, но ни единой вмятинки не виднелось на миланской стали — вся кровь была чужой. В опущенной вниз правой руке чёрный всадник держал окровавленный клювастый молот на длинной рукояти. Щита у него не имелось, да и зачем щит — при таких латах?!
И это был не ордынец. Глубокая посадка, вытянутые вниз-вперёд ноги, самая стать воина выдавали рыцаря с Запада.
— А вот и моя судьба, — сказал Оуайн очень спокойно. — Ты всё видишь, Господи и ты благ.
И тронул всхрапнувшего Прифа навстречу чёрному всаднику.
Грифад видел, как тот поднял молот — приветственно — и чуть наклонил голову. Оуайн поднял меч тем же приветственным жестом. Но потом сказал — оруженосец услышал, услышали все вокруг:
— Не на той ты стороне, и то видит Христос.
— Моя сторона — моё желание, — ответила молодым голосом чёрная ребристая маска.
Грифад не выдержал — закрыл глаза. И услышал потрясающий душу грохот — то молот чёрного рыцаря ударил в щит господина... и Грифад заставил себя смотреть...
...Оуайн бился уже три часа. И он видел уже пятьдесят зим.
Его противник бился втрое меньше и был вдвое моложе.
Но великое искусство сражаться, приобретённое Красноруким за почти четыре десятка лет непрерывных стычек, боёв и сражений, выручало короля без королевства. Вокруг поединщиков невольно образовался пятачок — воины обеих сторон, оказавшиеся поблизости, как зачарованные, опустили оружие и, затаив дыхание, молча следили за схваткой.
Молот чёрного рыцаря взлетал снова и снова — казалось, его правая рука не знает усталости, словно её сотворили умудрённые самим Сатаной механикусы древности, умевшие заставить летать по воздуху металлический шар и одним движением руки трогавшие с места огромные корабли. Но щит Краснорукого Короля принимал тяжкие, стремительные удары, легко, еле заметно поворачивался... и они теряли свою силу, соскальзывая в пустоту. Однако и меч сэра Оуэна уже дважды прочертил сверкающими бороздами латы противника — и ничего не смог с ними сделать. Приф и чёрный огромный конь, хрипя и роняя из-под масок с губ жёлтую пену, старались укусить, ударить друг друга копытами в те мгновения, когда не ощущали воли своих хозяев, управлявших одними коленями.
Но всякому поединку бывает конец. И этот был таков: сделанная из каменно-прочного валлийского дерева дубинка, словно бы сама собой оказавшаяся в левой руке короля — под щитом!!! — ударила чёрного рыцаря в локоть. Как раз тогда, когда он этого не ожидал. Молот упал не туда и не в лад... а через миг короче одного людского вздоха каким-то странным, неживым уже движением чёрный рыцарь схватился — сразу обеими руками, вовсе уронив молот и издав странный скрипящий звук — за горло. Грифад не понял, в чём дело... и вдруг увидел, что из-под нижнего края шлема на угловатый горжет бьёт фонтанчиком кровь.
Оуайн Лаугох ап Томас нанёс один-единственный колющий удар — молниеносный, непредставимо быстрый и точный удар в на миг приоткрывшуюся щель между шлемом и горжетом, выбрав рассчитано краткий миг замешательства. Этот удар разорвал прочную кольчужную подкладку и перебил жилу на шее и гортань врага. Чёрный рыцарь склонился вправо-вбок и со странным достоинством упал из седла наземь — ничком, мёртво и молча, только грохнули латы, да прянул в сторону конь, лишившийся седока.
Сэр Оуэн взметнул над головой свой меч, подняв безликий шлем к небу и солнцу.
И так, вскинув над головою благородное оружие, рыцарь на краткое мгновение застыл... а потом — откинулся на высокую луку седла. Задумчиво и спокойно, как будто наконец-то дошёл до места, где можно отдохнуть после долгого и многотрудного пути.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
