Ночные тени. Книга 1

Мы давно научились управлять снами — если бы не это, воспоминания прожитых лет попросту свели бы с ума. Запретить себе видеть что-то, ещё в самом начале сновидения, почувствовав неладное, выйти из него, словно из комнаты с докучливыми собеседниками, или забыть, ещё не проснувшись. Хотя, наши сны бывают порой сильнее нашей воли...

Богини, неужели я никогда больше не буду уверен?!!! Не смогу не сомневаться?!..

Ох,.. нужно просто жить... теперь и сейчас... учась у прошлого, надеясь на будущее. Ведь всегда есть надежда выторговать нужную встречу у Жизни ли, у Смерти... Ведь так... Дара?..

Я вздрогнул от лёгкого прикосновения пальцев к щеке.

— Ты чего плачешь? — в тихом голосе фэйри чувствовалось беспокойство.

Окружающий мир был нечётким, а по щекам и вправду катились холодные дорожки слёз.

— Фаэ... — такая близкая, чем-то похожая на неё и... столь притягательно пахнущая... Я невольно сглотнул слюну. — Фаэ, я так не хочу мыть посуду!.. — прошептал я с отчаяньем в голосе.

Фея внимательно разглядывала меня, не в силах понять, что со мной творится, и не решил ли я немного сойти с ума.

Я уронил лицо в ладони и зашёлся истерическим смехом.

— Кретин!!! Ты меня напугал, чуть ли не до смерти!!! Идиот ты эдакий!!! — поначалу отпрянув, Фаэ, с невозможным грохотом, подхватила все тарелки и вихрем умчалась на кухню. А я всё хохотал, утирая слёзы. Действительно, кретин. Как вообще можно жить в одном доме с таким искушением?!

Нет. Хватит. Мне нужно прогуляться, развеяться, может быть посидеть в кафе на набережной.

Наскоро переодевшись для прогулки, и так и не попросив извинения у Фаэ за свою выходку, я сбежал из дома. Совершенно неподобающе внешнему облику перепрыгивая через ступени крыльца и дальше: ото всех воспоминаний, от лишних слов объяснения, прочь по дорожке из гальки, через коридор из старых тополей, к воротам.

День давно перевалил за середину и плавал в лёгкой дымке, щебетали птицы, шуршала трава вдоль дороги. И не подумаешь, что город почти за следующим поворотом.

Я спустился по одной из деревянных обветшалых и узких лесенок, что вели к озеру от стоящих на возвышении домов и оглянулся. Мой дом не был виден отсюда, только верхушки тополей, да, если внимательно приглядеться — острые чугунные шипы в локоть длиной, торчащие из замшелой, зеленовато-серой стены ограды.

Предпочтя утоптанной пыльной дороге неприметную тропинку, проложенную в траве у самых стволов старых разлапистых клёнов, я отрешился ото всех мыслей и на душе стало пусто и от того спокойно.

Добравшись до Дивьего моста, перекинутого через речку над небольшим водопадом, что дал своим журчаньем название озеру, я простоял там с четверть часа. Озеро Поющих Камней было глубоким, а отсюда вообще казалось бездонным. Для тех, кто обладал большим, чем простое зрение, и в самый ясный полдень, водная гладь могла отразить грозовое облако, или звёздное небо. Обитающая где-то в глубине водяная ни разу мне не показывалась, но порою наблюдала глазами плывущих у самой поверхности рыб, мелкой рябью, пробегавшей по водной глади в безветренную погоду.

В своё любимое кафе "Наяда", что располагалось на набережной, я добрался только под вечер, блуждая по всем изгибам Озёрной улицы, идущей вдоль берега с севера, почти до старого причала. Кое-где уже зажгли фонари, а макияж и туалеты выходящих на прогулку женщин приобретали более насыщенные тона. Прогулочные лодки, словно листья гигантского дерева, скользили по водной глади, багряной от заходящего солнца. Заняв излюбленное место — в самом дальнем и мало освещённом углу открытой веранды, в ожидании заказа, я любовался этим движением, вслушивался в приглушенный плеск вёсел и шорох долетающих сюда слов. В этом месте никак не шли в голову мысли о том, что может подстерегать, таясь за светом фонарей и мнимой надёжностью городских улиц.

Принесли заказ — мои обычные 3 чашки кофе, плетёночку с миндальным печеньем, круассанами, шоколадными трюфелями и клубничный пудинг. Я машинально развернул прихваченные с собой свежие газеты, хотя и думал заняться этим только после ужина. Но привычка читать за едой оказалась сильнее. Пролистывая "Городской вестник", я покачал головой — на первую страницу, достаточно крупным шрифтом, выбралась рекламка пилюль для увеличения груди. "Пилюли Афродита — красота и здоровье для женщин и молодых девушек любого возраста" — гласила надпись под рисунком красавицы в чрезмерно декольтированном платье. Неужели и вправду самая главная новость?.. А вот "Голос Гатри" сразу интриговал крупным заголовком:

Таинственное убийство главы компании "Конкорд" Фредерика Уатингтона.

В ночь на 4 августа, около 2 часов пополуночи, в особняке Уатингтонов, что находится по улице Носатой, было совершено тяжкое преступление. Прибежавшие на шум домочадцы и прислуга, обнаружили уже бездыханное тело Фредерика Уатингтона, лежащим рядом со столом в рабочем кабинете.

Как сообщил нашему корреспонденту старший инспектор полиции Томас Флэнксон, Фредерик Уатингтон был лишён жизни насильственно. Поиски убийцы начаты незамедлительно. Все остальные подробности, пока что не раскрываются. Но, как доподлинно стало известно из не менее надёжных источников, следов взлома обнаружено не было. Все ценные бумаги и обстановка кабинета оказались нетронуты и находятся в порядке. А следов борьбы или какого-либо неизвестного прислуге посетителя не нашли даже специально привлеченные служебные собаки новомодной породы доберман-пинчер.

Городская общественность приносит глубокие соболезнования и уверения в искреннем участии вдове господина Уатингтона миссис Софии и её сыновьям Фицрою и Фредерику-младшему.

Расширение производства, которое было намечено на конец августа, по настоянию наследника Фицроя Уатингтона, переносится на первую декаду сентября.

Дочитав заметку, я пролистал газету, почти не глядя на заголовки. Что-то знакомое... Что-то, плавающее на самой грани сознания. Вздохнув, я отвернулся к озеру. Солнечный пожар там уже догорел, и в густой синеве небес отражались первые звёзды. Прикрыв глаза, я рассматривал их, вглядывался в качающиеся точки света до тех пор, пока не вспомнил сон: двое светловолосых с юными лицами, дилижанс, застрявший на полпути к городу, стремительная скачка — полет, что закончилась у погружённого в темноту дома. Похоже, я видел убийц. И нам ещё предстоит встретиться...

В других газетах попалась ещё пара вариаций на тему этого убийства — что Уатингтон покончил с собой и вовсе уж нелепое предположение о несчастном случае (ведь, как удалось самолично убедиться в этом корреспонденту, окна кабинета оставались закрыты изнутри, а прислуга уверяла, что посторонних в доме не было).

Раздражённо свернув пестрящие рекламой и частными объявлениями листы, я отложил их в сторону. Если здесь что-то и напечатали по "моему делу", то было оно переврано, преувеличено, или попросту не попало в печать в угоду кому-либо... Колонки, отведённые под происшествия, конечно же, не пустовали. Но сегодня не ощущалось ни малейшей уверенности в том, что, к примеру, разбойное нападение в парке у вокзала, где преступники скрылись, а потерпевшего так и не нашли, или найденная на одной из улиц верхней Низины окровавленная мужская рубашка, имеют отношение к моим поискам. И надо, пожалуй, быть непогрешимым в своих решениях сыщиком Холмсом, чтобы делать какие-то выводы, опираясь только на информацию из газет.

Просидев в "Наяде" ещё с полчаса, пока монотонный гул немногочисленных посетителей не перерос в мешанину слов и эмоций до отказа забитого кафе, я расплатился, оставив официанту щедрые чаевые, и вышел. Пора было прогуляться по городу.

Свернув с набережной на Яблоневую улицу, я сел в конку, идущую до вокзала. Я мог отправиться туда напрямую, а не делать крюк объезжая полгорода, но было слишком рано, не все из моих осведомителей, если их так можно назвать, проснулись.

Здание вокзала издалека светилось яркими звёздами новых электрических ламп. Выстроенное по другую сторону Терновки, оно щедро высвечивало чёрную поверхность воды серебряными бликами. Специально, чтобы полюбоваться на это, я вышел перед широким мостом, соединяющем площадь, что растянулась между вокзалом и рекой и улицу Вокзальную, напрямую идущую через новые районы к старой части города.

То, что я тогда почувствовал, не ездит по железной дороге. Но оставался вариант, что это привезли в качестве багажа. К тому же инкуб мог прибыть поездом.

Глядя на отражение света в беспокойной воде, я неспешно выкурил трубку и отправился дальше, через привокзальную площадь, в само здание.

На платформе минут пять назад остановился паровоз, и мне пришлось пробираться туда против течения прибывших. В извечной вокзальной суете сновали туда-сюда носильщики с тележками и неустойчивыми пирамидами багажа, пассажиры, встречающие и провожающие. Я прошёл к дальнему краю платформы, туда, где за привокзальными постройками глухой стеной начинался лес, и, наполовину уйдя в темноту, приказал:

— Мотыль, живо сюда!

Но ни через секунду, ни через пару минут никто не объявился.

Ну, хорошо, мелкий обглодыш! Я тебя предупреждал в прошлый раз...

Опустив пальцы в самую глубокую тень, что нашлась поблизости, я закрыл глаза, сосредоточился на ощущениях. Тени ластились к ногам, только лишь не мурчали, подобно кошкам, от удовольствия. А за этим морем спокойствия, в суете света, маячил неясный силуэт — мелкий, оборванный и смердящий так, что хотелось отдёрнуть руку и хорошенько вымыть её с мылом. Но напомнить, кто есть кто, было нужно.

Я дотянулся до смазанного воняющего контура, запутал одну его ногу в паутине теней, что в изобилии сейчас метались по перрону, и, затянув, резко дёрнул получившийся аркан. На сей раз Мотыль себя ждать не заставил. Поскуливая и дрожа от страха, тварюшка шлёпнулась к моим ногам.

— А ты и вправду стал трупоедом... — я брезгливо отступил назад, спешно вытаскивая из кармана платок и поднося к лицу. Мотыль и при последней нашей встрече выглядел и пах словно кучка помоев, но сейчас это была мусорная куча с полежавшим там на жаре трупом. Как, интересно, он до сих пор притворяется человеческим ребёнком, просящим на вокзале мелочь?.. Ну, допустим людям можно отвести не только зрение, но и нюх, но здесь, за рельсами, среди складов и ангаров, наверняка бегает не одна стая собак, а уж они-то мертвечину хоть как, да почувствуют.

— Бо-о-ольно! Развяжиии... — загнусавил Мотыль, потирая скрытую в темноте лодыжку.

— И как давно? — спросил я, не обращая внимания на стенания начинающего трупоеда.

Мотыль захныкал, причитая:

— Вам, господам, хорошо-о, у вас и жратвы-ы на вы-ыбор, и со-олнце не стра-ашно... А я не слы-ышал, а меня-я сразу за-а-нагу-уу...

Я вздохнул, щелчком пальцев снимая путы.

— Ага, ага. Спасибочки! — Мотыль закивал облезлой башкой, больше похожей на череп собаки, за который уже принялись черви. — А интересно вам, да? А вот никак — неча тут больше жрать!

— Сколько наших приезжали в город этой дорогой с начала лета?

— Хых!.. — Мотыль хлюпнул, кажется, не только носом, но и всей нижней частью морды, выставил перед собой костлявую лапищу и усердно принялся считать. — Это. Ну, вампир какой-то был. Покрутился тута, газетки полистал, и дальше поехал. Парочка двуликих ещё. Труп в лес выкинули, прям из паровоза. Знатный такой трупец! Шея перерезана. — Мотыль мечтательно прикрыл слезящиеся глазки. — Недели две мы его подержали, до кондиции довели, долго...

Трупоед осёкся, почувствовав мой взгляд.

— Так всё! — закончил он. — Кто сюда особливо-то суётся?

— А не было ли чего странного за прошедший месяц?

Мотыль задумался, затем глазки его нехорошо блеснули красным.

— Вы ж господин, тута вроде как закон и порядок среди нас? А Карга, из-под Старого моста, людей жрёт живьём. Живьём жрёт! — повторил Мотыль, не заметив с моей стороны никакой реакции. — Им скатывают под мост, а они жрут!!! — уже с обидой в голосе выкрикнул он. — Те ещё шевелятся, а они, где осталось, объедают!

— Как это понимать? — я поднял бровь. — Живых, но уже частично объеденных??

— Ага, — услужливо объяснил Мотыль. — Они шевелятся ещё. Непорядок ведь так — живых жрать! Разве ж не странно? А Карга всю дохлятинку к себе прибрала, даже ни одной дохлой крыски с Низины не доплывает! А они ещё и живых!!!

— Ты сам это видел?

— Дак, это, — Мотыль вновь хлюпнул мордой. — А вы, господин, кажись, заинтересовались этим? — чуть посверкивающие красным глазки уставились на меня, а выражение морды (если на этом может быть хоть какое-то выражение), стало хитрым. Неужели решил, что я буду покупать у него информацию? — Я много чего видел-то, а чё мене с того? Так и сижу тут, нежрамши! Чё мне с того будет-то, если расскажу?

Я повёл бровью. Ну и наглец!

— Ты, Мотыль, жив останешься, — честно ответил я.

Трупоед боязливо сжался, заметив, что темнота вокруг него стала сгущаться, и заскулил, вертя башкой.

— Так что, ты сам это видел? — повторил я вопрос.

Мотыль закивал, быстро и с омерзительными чвакающими звуками в районе хребта.

— Кто под мост скатывает, видел?

— Господин какой-то один раз приходил, — быстро проговорил Мотыль. — Из высоких, тёмный, за личиной что — не видать.

— Когда это было?

— А давеча, на прошлой неделе, — Мотыль заметил, что тени перестали сползаться к нему, и вроде как осмелел. — Конкурент ваш поди-ка! — язвительно добавил он.

— Может и так, — задумчиво проговорил я. — Только он, в отличие от меня, тобой не побрезгует... Пшёл отсюда!

Мотыль исчез, а я резко взлетел вверх, в поток ветра и темноты. Подальше от этой мерзости! Зависнув высоко над землёй, я долго и с наслаждением вдыхал холодный, свежий воздух. Правда, ощущение, что трупный запашок всё ещё рядом, так и осталось.

Небо затянуло рваным одеялом облаков, и сквозь прорехи в нём тускло светились звёзды. Ведомый не зрением, хоть и виделось мне это крохотным огоньком, а скорее уж чутьём, я пролетел мимо чердачной комнатушки Глэдис в Низине, но и не стал поворачивать назад, в сторону рабочих районов, где у ведьмы было второе, вполне приемлемое, жильё. Туда, где находилась сейчас Глэдис, не вело ни единой дороги. Лес, выгоревший дочиста двести с лишним лет назад, не любил гостей, и, хоть вся мелкая нежить оттуда сгинула и так и не возвратилась, память самого Дунбара, возможно, его дух, остались на месте. Даже тот его участок, что вплотную подходил к противоположному от Гатри берегу Терновки, оставался тёмен и неприятен. Видимо, оттого в приречной части Низины селилась всякая погань.

Внизу, в проблеске тусклого звёздного света, показалось непроглядно-чёрное пятно так и не принявшей траву земли. Закопчённые и не отмытые за столько лет дождями каменные столбы с каждым годом всё глубже зарывались в невысокий холм и виднелись только неясными контурами.

В этом древнем, забытом и людьми и богами капище я и увидел Глэдис. Женщина лежала, распластавшись на земле, зрачок разползся на всю радужку, не отражая ничего, словно глаза смотрели в матовое чёрное зеркало. В густой темноте дунбарского леса светлые волосы казались нарисованными небрежными, смазанными движениями кисти.