Бегущая по мирам

Она подтолкнула меня к софе и предложила:

— Располагайся!

Сама же взяла младенца и сунула ему бутылочку.

— Что с ногами? — бесцеремонно поинтересовалась она.

— Попала в аварию.

Я смертельно устала и мне совсем не хотелось такой роскоши, как общение. Неодолимо тянуло спать: я готова была отрубиться даже на этой дурно пахнущей, замызганной софе.

— Присмотри-ка за ним, — сказала Лохматая, засовывая ребенка обратно в кроватку. — Отлучусь ненадолго. Никому не открывай! — и исчезла.

Оставшись в одиночестве, я почувствовала себя крайне неуютно. В комнате было жарко, но меня пробирал озноб. Отчего-то было так нехорошо и тревожно! Чтобы отвлечься, я разглядывала комнатушку, но от этого стало только хуже.

Младенец в кровати снова разорался, я подошла к нему и попыталась успокоить, но он рассердился еще больше: стоял, держась за грядушку, и орал, покачиваясь. Чужая, усталая и растерянная тетка ему явно не нравилась. Взяла его на руки, он примолк, настороженно меня разглядывая. Сквозь штанишки я нащупала, что его подгузник раздулся от жидкости.

— Сколько ж ты его таскаешь, маленький, — вслух подумала я, стаскивая с него это безобразие, и в руке прикидывая на вес: пожалуй, если скинуть эту штуку в окно кому-нибудь на голову — например, тому, кто в меня стрелял, — точно прибила бы!

Поискав, и не найдя нового взамен, впрочем, мне и неудобно было рыться в чужих вещах, я надела на него штанишки и поставила в кровать, так как малый был тяжеловат. Он не замедлил высказать все, что обо мне подумал — стоял и орал, красный, потный... Орал и дул в штаны. Рядом на стуле была гора ползунков — и эта гора стремительно таяла. Я снова схватила его на руки и в этот момент вдруг увидела Соню.

Ее показывали по телеку. Из-за крикуна я пропустила то, что говорили перед этим, а когда стала крутить ручку настройки этого древнего сундука, чтобы сделать погромче, звук и вовсе пропал почему-то. Энергично встряхнув пару раз вредного младенца, чтобы он заткнулся, я свободной рукой принялась тыкать во все кнопки подряд, а на экране между тем снова показали Соню, но не веселую, призывно улыбающуюся, а печальную, с застывшими глазами и некрасивой дыркой над левой бровью.

Я была слишком зла на пропавший звук и неутихающего крикуна, поэтому не сумела толком осмыслить увиденное, а тем временем изображение убитой — убитой?! — Сони пропало, и на экране появилось фото другого человека. Оно было очень мне знакомо. Не отрывая взгляда от этого лица, я выпрямилась и, зажав младенца под мышкой, шарахнула по телевизору кулаком — от всей души, вложив в этот удар все, что накопилось во мне за эти двое суток. Многим вещам, как и людям, — я уже не раз убеждалась в том, — крутые меры помогают прийти в себя, и телевизор, внезапно обретя дар речи, гаркнул во всю мочь. Но до меня не дошел смысл услышанного, потому что я вдруг узнала человека, чье фото показывали. Это была я...

Кадры замелькали дальше, — было время ночных новостей, а я заковыляла по комнате, пытаясь укачать младенца и размышляя об увиденном. В голове был сплошной сумбур. Мысли неслись вскачь, цепляясь и откусывая друг дружке хвосты.

Что случилось с Соней? Может, это был кто-то похожий?.. Какая ужасная рана... как бы я выглядела, если бы меня подстрелили сегодня днем?.. Почему показали мое фото?... считают меня пропавшей или убитой... Да заткнись ты, ради Бога!!!

Послышались шаги и вошла Луиза. Наконец-то!..

Она взяла у меня младенца и бесцеремонно сунула его в кровать, не обращая внимания на его вопли.

— Держи! — и в моей руке очутилось что-то холодное.

Это был пистолет. Неприятно тяжелый, с тупым и холодным взглядом черного зрачка.

Я ощутила странное чувство: смесь страха, любопытства и гадливости. У меня в руке была нелепая по своей сути одноглазая штука, которая может у б и в а т ь — и оттого весь мир вокруг терял свою ценность, приравниваясь по значимости к маленькому кусочку свинца. И еще вдруг подумалось: " Вот и кончились сны..." и от этой мысли я вздрогнула, и поспешно положила пистолет на стол.

— Пушка старая, — не поняла жеста Лохматая, — но вовсе не такое барахло, как кажется. Там пять патронов. Неплохо за такую цену...

— Мне не нужно.

Она длинно и грязно выругалась.

— Не нравится — не бери, другого нету. Знала бы, — она снова добавила непечатное, — не моталась бы из-за тебя...Хотя, — тут она неожиданно смягчилась, — я бы это говно не взяла.

Она занялась ребенком. Я прилегла на софу, стараясь не думать о том, насколько это гигиенично. Мне снова стало холодно. Черт, кажется, я простыла... Крикун угомонился и засопел. Лохматая разболтала в двух стаканах кофе, один предложила мне, но из брезгливости я отказалась. Она уселась за стол, прихлебывая из стакана и бесцеремонно меня разглядывая.

— А ты — ниче... — заметила она. — Парень есть? — она считала себя вправе интересоваться моей личной жизнью. — А то можем развлечься... — и подмигнула.

— Спасибо, — пробормотала я.

Она хмыкнула и переключила канал. Там как раз шли новости. Говорили о разгоне очередной студенческой демонстрации: на экране молодые накаченные "хаки" лупили дубинками своих более интеллектуально развитых сверстников, лилась кровь, горели перевернутые авто и разбитые витрины дорогих магазинов... Потом я услышала знакомое название, на экране возник другой репортер — не тот, что рассказывал о студентах.

Этот говорил о "Фарма — Х". Я приподняла голову: показали фото Б.Б, потом — Сержа, затем Соню, — с этого момента я уже видела, очевидно, они повторяли тот же репортаж. И снова в конце показали меня. Но теперь-то я разобрала каждое словечко: все сводилось к тому, что, убив Сержа, — "вероятно, на почве ревности..." — как сказал комментатор, — я же, по всей видимости, разделалась и с Б.Б, как с "нежелательным свидетелем"... Мотивы убийства моей коллеги — Сони — пока выясняются, но то, что здесь без меня не обошлось — несомненно: меня видели выходящей из ее квартиры, а на месте преступления обнаружили массу моих отпечатков. Помимо убийства из чувственных побуждений упоминалась и другая версия: в "Фарма— Х", оказывается, не все было чисто — вскользь сказали что-то о наркотиках, но и тут приплели мое честное имя.

Не веря своим ушам, я вскочила и переключила на десятый — там тоже в это время передают последние известия. Ассортимент событий был на редкость однообразен: где-то воевали, где-то бомбили, где-то бастовали, где-то шиковали... А вот и про меня... Господи, все это было так чудовищно и нелепо! Кто и зачем пытается нагромоздить вокруг меня такие горы лжи? Не забыли и о "психических отклонениях"...

Из ступора меня вывело легкое движение позади. Я резко обернулась: Луиза, мастерившая перед этим у зеркала новую прическу, — прежняя, видать, была недостаточно впечатляющей — бросила свое занятие и лицо ее не предвещало ничего хорошего.

— Зачем же ты убила ее? — ласково спросила она.

Так, наверное, в дурдоме опытная медсестра увещевает опасного больного: зачем оторвал дяде-доктору голову — ай-я-яй! Она укоризненно поморщилась и сделала шажок вперед. Я проследила направление ее взгляда и поняла, чего она хочет. Мы кинулись одновременно, но я была ближе и первая схватила его. Пистолет...

Она замерла.

— Успокойся, — ее голос был по-прежнему ровным и мягким. (А то тетя сделает тебе бо-бо!) — Я не выдам тебя. Положи пушку...

— Послушай, — сказала я, — все это — недоразумение! Я никого не убивала...

До сегодняшней ночи. Потому что, пока я говорила, она прыгнула на меня и повалила, и когда мы вырывали друг у друга пистолет, он вдруг выстрелил, и она затихла. Онемев от ужаса, я оттолкнула от себя мертвое тело...

Сколько я смотрела на нее, ожидая, что она вот-вот очнется, — не знаю. Из забытья меня вывел детский плач.

— Сейчас, маленький!

Я поднялась с пола. Надо покормить его. Тогда он замолчит. Замолчит... Замолчит!! Потому что я больше не в силах слышать это!

— Заткнись!! — заорала я.

Он вздрогнул и заревел еще громче, переходя на визг. Тогда я постаралась взять себя в руки.

— Тише, мой хороший! — ласково уговаривала я, доставая из холодильника банку со смесью; вскипятила воду, развела порошок, остудила... Все машинально, точно кто-то управлял мною.

-Тише-тише... ти-ше-е-тишшее! — напевая, сунула ему бутылочку.

Пока он ел, я разглядывала крохотные пальчики, жадно хватавшие бутылку. У моего сынишки были точь-в-точь такие же... Господи, да о чем я говорю?! Он ел и настороженно косил на меня темным зареванным глазом. Мертвая Луиза лежала совсем рядом. На ее лице застыло выражение угрюмого удивления, точно она никак не могла понять, что произошло и как вообще это могло случиться? Я же понимала еще меньше, но для нее хотя бы на все вопросы уже был получен ответ. К сожалению, не самый удачный.

Наверное, глупо было оставаться здесь, ведь я даже не знала: может ли сюда кто-нибудь прийти, жила ли она одна?.. Но я была настолько измотана, что, когда ребенок, наевшись, задремал у меня на руках — легла на софу, положив его рядом с собой, и... уснула. В конце концов живые люди представляли для меня теперь куда большую опасность, чем мертвая женщина. И еще: подозреваю, что в тот момент, подсознательно, я даже хотела, чтобы меня застукали.

* * *

В приемной комиссариата Джем долго заполнял какие-то бесчисленные бланки, потом дожидался, пока худой оператор в форме сержанта загонит данные в компьютер. "Язвенник..." — подумал он, глядя, как сержант с озабоченно-страдальческим видом бегает пальцами по клавиатуре.

— Та-ак, — пробормотал наконец полицейский, — вот и его код, а вот и номер карточки социального страхования... Вы хотите проверить сведения об умерших за последний месяц?

— Нет, за полугодие...

Сержант взглянул недовольно и буркнул:

— Тогда придется подождать...

Он вышел в прокуренный коридор, выкурил одну за другой несколько сигарет.

— На него ничего нет, — сообщил оператор спустя минут двадцать.

— А если, — эта мысль гвоздем засела у него в голове еще со вчерашнего дня, — среди неопознанных трупов?..

— Ладно, — сдался полицейский, — я введу его генокод и свяжусь с Общим банком регистрации умерших.

Спустя четверть часа он отрицательно покачал головой.

— Они не могли ошибиться?..

— Никогда! — оскорбился сержант. — Все случаи смерти строго фиксируются: даже если находят совершенно разложившийся труп или какие-то останки — фрагменты костей, например, то все равно определить генокод, а по нему — идентифицировать личность умершего не составляет никакого труда. Значит, ваш родственник либо жив, либо его... гм.. труп еще никому не попался на глаза.

— Но он мог выехать заграницу?..

— Это можно проверить, — заявил сержант, похоже, он начинал входить в азарт, — а заодно установить его последнее местонахождение: где он останавливался или пользовался кредитными карточками... брал машину напрокат... в поликлинику там.. Но вы будете должны Сети кругленькую сумму — для частных лиц информация по отслеживанию передвижения граждан является платной!— предупредил он. — Официальное дело еще не заведено, значит, это ваша личная инициатива. Я и так иду вам навстречу, поскольку все вот эти наши изыски уже являются несанкционированным вторжением в личную жизнь субъекта...

— Валяйте! — перебил словоохотливого полицейского Александер: платить он все равно никому ничего не собирался. Заплатит дядюшка, если он жив, а если — нет... что ж, он сумеет распорядиться его деньгами.

Оператор колдовал над консолью с полчаса, потом развел руками:

— Пять месяцев назад ваш родственник приобрел билет авиакомпании " Аэростар" на рейс N 167 , но на регистрацию не явился. Больше на него никакой информации. Абсолютно.

— Но человеку ведь надо что-то есть, пить, одевать... У него был ряд хронических заболеваний! Он мог, конечно, все время пользоваться наличкой, но в больницах ведь обязаны фиксировать всех своих пациентов!..

— Говорю вам — на него ни-че-го нет! — устало отрезал сержант, — словно этого человека и не существует вовсе.

— А можно ли изменить генокод?..

— Только на бумаге, — снисходительно улыбнулся сержант, — но при первой же серьезной проверке это выплывет наружу. Во всяком случае легально покинуть страну под чужим именем вам не удастся.

— А нелегально?..

— У него были причины скрываться?

Александер смутился:

— Н-не знаю... Не думаю. — Помолчав, он спохватился: — А деньги? Он снимал деньги со счета?

— Вы меня за дурака держите? Я проверил абсолютно все!

Таким образом, дело принимало запутанный оборот. Собственно, вариантов было всего ничего: или вздорный старик ловко спрятал концы в воду или... или его действительно пристукнули. Уж лучше бы дядюшка оказался жив: занять при случае быстрее, чем ждать три года наследства. Хотя заманчиво стать обладателем состояния...

* * *

На следующий день он получил уведомление, что по делу начато официальное расследование. Один из знакомых, узнав об этом, заметил, что ему придется долго ждать у моря погоды: если не обнаружится ничего интересного, дело закроют и объявят дядюшку пропавшим без вести, но на это потребуется год, а то и больше. Поразмыслив и прибавив к этому сроку уже упомянутые три года, Джем Александер добился приема у "высокого начальства".

— У нас десятки подобных дел в производстве! — заявил ему какой-то чинуша. — Почему я должен сунуть ваше вперед остальных? За те двадцать лет, что ваш дядя провел на свободе, он ни разу не был замечен ни в чем предосудительном... Вы чем-то удивлены?

— Мягко сказано! — воскликнул молодой человек. — За что он был осужден? Я вообще не знал об этом...

— Я не справочное бюро! — сварливо заметил чин. — Поинтересуйтесь в соответствующем отделе.

В отделе информации ему наконец-то повезло. Сначала какой-то малый с нашивками лейтенанта заявил:

— Мы не имеем права давать вам подобные сведения — этот человек полностью реабилитирован и судимость с него снята. Закон гарантирует охрану прав личности, и в частности то, что никто не может просто ради удовольствия копаться в вашем прошлом, если вы этого не хотите...

Александер повнимательнее пригляделся к плутоватым глазкам лейтенанта и едва заметно, но выразительно потер большим пальцем о два соседних. Лейтенант не менее выразительно быстренько указал глазами куда-то в потолок и в угол.

* * *

Несколько раз Джем приходил в бар на углу, что против районного комиссариата. Они ни о чем не договаривались, но тем не менее Лейтенант появился там как-то. Пока он заказывал себе кофе, Александер, словно невзначай, встал рядом и вытащил пачку сигарет. Захлопал себя по карманам, но полицейский уже протягивал ему коробок со спичками.

— Спасибо, дружище, — отозвался он, рассеянно вертя в руках коробок. — Спички! — как это старо...

— И потому — модно! — заметил плут.

Вытаскивая спичку, он заметил между тонкими деревянными палочками такого же цвета, скрученный в трубочку, листок бумаги. Закурив, он, словно в забывчивости, сунул коробок в карман.