Зимний крокус

— А как же цветок?! Я же должен подарить тебе цветок! Вот мужлан!

В следующую секунду теплый ветер коснулся моей щеки, прямо перед моим лицом возникло сияющее облачко, быстро принявшее форму крокуса. А еще пару вдохов спустя тело Айдесса резко потяжелело, и он сполз с меня на крыльцо, потеряв сознание — от неожиданности я не смогла его удержать.

Только и смогла — не допустить, чтобы он ударился головой. Я опустилась рядом с ним на крыльцо, а призрачный цветок, как живой, потянулся следом и растаял.

Почему мне стало так жаль ненастоящего цветка?! Он был... чудесный. И какой-то добрый. Первый цветок, что подарил мне Айдесс — кусочек его души.

Несколько мгновений я всхлипывала и гладила его ледяные мокрые волосы, ничего перед собой не видя. А потом заколотила кулаком в дверь.

Впрочем, долго колотить не пришлось, Миррэ открыла дверь раньше, чем я занесла руку для четвертого удара. Старушка охнула почти неслышно и, поставив поблизости еще один фонарь, наклонилась мне помочь. Но тут же за ней нарисовался мой братишка.

— Ирстэ! Дайте, я помогу! — взволнованно попросил он, пытаясь оттеснить Мири и просочиться поближе к Айдессу.

— Помоги, помоги, — согласилась она, — сейчас... как бы нам ловчее...

Я хотела сказать, что Айдесса нужно скорее перевязать, и что я прошу помощи... и поняла, что не могу сказать ни слова. Горло сдавило. И слезы опять потекли.

Потом мне пришлось вернуться за моим плащом и фонарем, и вдвоем мы все-таки затащили нашего кёорфюрста в дом, да еще и на лавку умудрились поднять. Причем Тёрнед так и не дал Миррэ в этом поучаствовать. Ей пришлось заняться печкой, чаем, вытаскиванием целебных трав и прочими хлопотами.

— Олэ, — вдруг спросил меня брат. — А откуда ты его знаешь? Ты же с ним, как с хорошо знакомым, говорила...

— Я его знаю его с детства, — проговорила я, и тут у меня возникла мысль. Похоже, Тёр не знал, с кем он приехал! Потому что однажды, давно, мы с ним говорили о магах, и мальчишка, кажется, мечтал быть таким, как Айдесс. — А вот ты откуда его знаешь?

— Ну, я... он... — Тёр замялся и пробормотал, — он же в гости... а я... В общем, там и познакомились. У твоих.

— Понятно, — пробормотала я. — Что ж... помогай. У тебя хорошо получается... Не знаю, что бы я без тебя делала!

А я была как пьяная. Хотя я никогда в жизни не была пьяной — один лишь раз, помню, я сильно замерзла, и Мири, закутав меня в огромную старую шаль, налила мне особого пьяного меда — того, что крепче пива и крепче вина.

Я не опьянела... но почувствовала некую легкость, мои заботы и страхи куда-то ушли — н совсем, они остались где-то глубоко, но не мешали больше. Мне казалось тогда, что нету ничего невозможного, и у меня всё получится... Хотя я даже не помню теперь, что же именно должно было получиться?

И вот сейчас — неведомая прежде легкость наполняла каждую жилочку, пела, поднимала ввысь... подпрыгнешь — и улетишь. "Зачем мне любить зиму, когда у меня есть ты?"

Это продолжалось, пока мы с Мири не занялись истерзанными руками Айдесса... Посетившая меня счастливая волна отхлынула, и остался жгучий стыд. Я эгоистка. И глупая курица. О чем я думаю? Я же ведь немного маг — так лечи, а обо всем остальном будешь думать потом!

К величайшему моему стыду, бинтовала Мири лучше меня. Я пригодилась только для вспомогательных дел — держать, отрезать, протирать, прижимать... Как же ему было больно, моему любимому! Как он терпел вообще?! А он ещё улыбался... целовал меня... и смог сделать невероятной красоты цветок. Я буду его помнить, Айдесс, ты не думай, — пусть он и развеялся, туманный крокус... мне всё равно его не забыть.

А потом, когда мы забинтовали его руки, укрыли и закутали, вытерли кровь с лица и головы , — я со страхом обнаружила, что кровотечение было и из уха и из носа, и судя по тому что я видела на снегу, сильное... но даже не это было самое страшное.

Теперь, когда Айдесс, забинтованный и умытый нами, лежал на лавке и как будто спал — я стала обследовать его магией. И похолодела. Все мои счастливые мысли, маячащий перед глазами цветок и воспоминания о поцелуе — разбились и разлетелись осколками где-то внутри... Колкими такими и холодными...

Он был вычерпан. Полностью. Я не думала, что так бывает. Весь магический резерв и жизненные силы, ответственные за то, чтобы человек попросту сопротивлялся болезням и хотел жить — всё отсутствовало. Разве что.. это можно было сравнить с пустой чашкой, которая... просто ещё оставалось влажной. Но воды уже не было...

— Что, Олэ? — тихо и серьезно спросила Мири. — Что нужно сделать? У меня жир барсучий есть, может, растереть и к печке?

— Может, — бесцветным голосом отозвалась я. — Вдруг это всё-таки... немного поможет.

— Да он вроде не шибко замерз, только вон кончики ушей обморозил слегка, а так... Парень-то молодой, справится же.

— У него не осталось сил, — пояснила я. — Он всё отдал... урагану. Вернее, отдал, чтобы его остановить...

Каким чудом мой любимый смог сделать этот несчастный цветок? Наверное, ему очень хотелось... Немудрено, что после этого он потерял сознание.

— Эээ, да он просто иссяк, — протянула Миррэ. — Тогда не знаю. Но тепло в любом случае не помешает. На печь мы его не закинем, конечно, так что надо пожарче растопить. И боль чем-то унять... может, макового отвару сделать? Правда, кажется, я последний мешочек старому Химру отдала...

— Поищи, пожалуйста, — тихо попросила я. — Он не пожалуется... но наверное, ему ужасно больно.

Мири ушла на поиски, а Тёрнед продолжал топтаться рядом. Наконец он не выдержал и спросил:

— Олэ, он же выживет, правда?

— А ты что, сомневаешься?! — воскликнула я так, словно это Тёрнед был всему причиной. — Он просто... безмерно устал. Вы, кстати, как добрались-то сюда?

— На ялике, — мрачно отозвался братец. — Под магическим парусом. Ох, Олэ, ты даже не представляешь, какой он красивый! Я тоже хочу так уметь!

Магический парус, значит. Да еще и красивый! Интересно, Айдесс умеет делать что-нибудь НЕ красиво?! Вряд ли... Он тратил себя сегодня не считая, пригоршнями и кусками, отрывая от живого. И в переносном и в прямом смысле. Неужели — ради меня? Хотя бы в малой степени... Теперь уже я должна отдать всё, что могу. И хорошо бы еще и то, что не могу...

— Может быть, ты и научишься... когда-нибудь... — медленно проговорила я, думая о другом. Смогу ли я... ведь что греха таить, не целительница я — так же как и не маг стихий, увы! Наверное, мне предназначено было хранить и приумножать богатство и благополучие родного Линдари. Сажать цветы и фрукты, которые не растут нигде больше, готовить вкусную рыбу...

При мыслях о рыбе я сжалась и стала кусать губы, чтобы не заплакать. Милый мой, бесстрашный! Всё отдал, не жалея, бросил под ноги... цветок. Как жаль, что я не видела радужного паруса!

Я никогда не призналась бы в этом Тёрнеду — но на самом деле меня мучил страх. Очень страшно, невыразимо страшно — видеть беспомощным того, кто всегда был для тебя символом надежности, силы... верности... И даже не просто лежащим в постели — случаются же болезни, каждый из нас хоть раз в жизни, хотя бы в детстве, лежал и болел! Не просто лежащим — а вот так... без сознания, израненный... Мне показалось даже, что у Айдесса появились седые волосы. Вот только сейчас, при этом освещении, невозможно было понять — у него и свои волосы были почти белыми, что очень шло ему. А ещё... я осторожно прикасалась к его лбу раз за разом, и всё хотела обмануться — но в глубине души уже знала, что он не просто согрелся. У него начинается жар. И это было совсем худо...

Мне надо попробовать... нет, не попробовать! Я обязана его вылечить! Пусть не целиком... но всё, что смогу...

Как же жаль, что родители не придавали значение моим "успехам" в целительстве. А зачем? Лечить понос служанкам и детям разбитые коленки? Так у нас в Линдари маг-целитель не из последних. А твоё, мол, Холлэ — это цветы и фрукты, варенье и грибы, и рыба... Рыба...

Я вспомнила, как на балу Айдесс признался, что боялся подойти лишний раз и попросить у меня рыбы. Знала бы я тогда! Тогда, золотой, горьковатой осенью, стоя возле своего костра...

Я взяла маленькую низкую скамеечку и поставила рядом с ним. И смотрела... неужели я теперь — невеста?! Мне не верилось до сих пор... Даже в самых смелых мечтах я не заходила дальше того, что мы просто подружимся... что он будет приезжать в гости, и я представляла, как мы идем вместе по лесу. Всё! На большее я не осмеливалась. Только пусто-пусто становилось внутри и больно, когда кто-то рядом со мной заговаривал о моем замужестве или о женитьбе Айдесса. Я прекрасно понимала, что и то и другое когда-нибудь произойдет, и тогда... тогда, наверное, он уже не пройдет со мною по лесу. Максимум, что мне останется, это танец раз в год на праздничном балу. А теперь... нет, я не буду сейчас мечтать. Нашла время! Эгоистка, равнодушная, глупая эгоистка... Ему плохо... и более ничего не должно быть важно для тебя.

Среди моих домашних не все и знали, что я немножко умею лечить. Мири знала, и Тёр тоже — так уж получилось. Но всё равно я стеснялась. Очень. Хорошо, что они оба молчали. Мири, кажется, заняла брата каким-то несложным делом, так как уложить его спать у нее не получилось.

Я всё смотрела, не в силах оторваться...

Какой же ты красивый. Если бы были другие обстоятельства... о, я бы сейчас поцеловала тебя, тихо-тихо, легко-легко... а во сне тебе приснилось бы, что это птица, подлетев, прикоснулась крылом... Или бабочка.

Всё! Хватит. Я закрыла глаза и сосредоточилась.

И очень скоро перестала думать, как я выгляжу и что обо мне подумают... это всё было такой чепухой...

Ткань, линии ауры, которую я всегда видела похожей на кружево, была смята и порвана. Как будто бы кто-то вырвал цветные, радужные линии, и они жалобно мерцали, готовясь погаснуть... а местами в ауре просто зияли дыры, словно выжженные огнем.

Кажется, я говорила своему любимому, что умею вышивать? Да... я вышиваю... и ещё вот так. Вышиванье, вязанье или плетение кружева — вот на что была похожа моя магия. Откуда-то я знала, что вот этот узор — его сердце, и он пылает ярко, и линии вспыхивают ровным светом, регулярно пульсируя. А вот этот — легкие... он более блеклый, неяркий... и я не знаю, как сделать сейчас его ярче... И его бедные руки — две рваных дыры в кружеве. Здесь и здесь.

У меня ничего не получалось с открытыми глазами. Потому что... с открытым глазами я и не верила, что у меня получится. И узора чужого — не видела. Почти.

А вот зато в бархатной, привычной, уютной темноте — там проступают линии, узоры и сплетения, такие разные, они, кажется, даже звучат тихо — поют, как струны.

А некоторые даже льнут к рукам, как будто ласкаются... они благодарны, им стало ярче и лучше... Вот я связала две порванных нити — ох, не сразу я научилась их связывать! Да красивым, да прочным узлом, что не развяжется... и они зазвенели колокольчиком, еле слышно... А как же тут? Тут не свяжешь, тут как с тканью — тут заплата нужна, или своя нитка... как же мне быть?

Черная зияющая пустота, как полынья, как прорубь, ледяная и с острыми краями — о лед можно не на шутку порезаться. Это магический щит... которого нет. Айдесс сейчас беззащитнее ребенка. И усталость — какая же безмерная усталость! Ни одной ярко сияющей нити, разве что та, что отвечает за сердце, ровно светится... Как же напитать эти нити силой, чтобы они засветились? И как соединить разорванное вот тут? Вот если бы я была, как паук — и могла бы вытянуть нить откуда-нибудь. Из пальцев, из головы или из сердца своего! И залатать недостающее. Отдать своё, чтобы засветился узор у него... у моего любимого...

А если... если попробовать, как с легкой раной? Однажды получилось у меня — я положила ладонь на порез — кстати, у Тёра! — и долго-долго напрягалась. Он ещё жаловался, что ему стало горячо. А потом я убрала руку, а порез затянулся!

Что, если попробовать мысленно взять руками эти нити — и призвать тепло... и держать их, держать... пока силы есть.

Я застыла, как статуя. Полностью отключилась от всего происходящего... были только мои руки — и Айдесс... его покореженная, больная аура. Я не знаю, сколько прошло времени... когда я очнулась от его стона.

Вздрогнув, я открыла глаза — и встретилась с его взглядом. Он двигался! Он пытался встать... сейчас я попыталась вспомнить, что же предшествовало тому, что он застонал? Как же ему больно... боже мой...

— Не двигайся... пожалуйста! — умоляюще сказала я. — Тебе надо лежать. И отдыхать. Как ты...Айдесс?

Ну вот что я спрашиваю? Что он ответит? "Спасибо, прекрасно, чего и вам желаю?!"

И это после того, как он... как он позвал меня замуж...

Осторожно и нежно я положила руку — поверх его руки. Там, где не было раны. Только бы не сделать больно!

А потом сказала:

— Я всё время вспоминаю твой цветок. Он был такой красивый! Самый лучший цветок в моей жизни...

Айдесс Йэгге Дах Фёрэ. Голый Остров, после урагана

Голова была... была, в общем. Во всяком случае, раз болела, значит, точно была. Больше ничего определенного про нее сказать было нельзя. В ушах, казалось, наросло невиданное количество мха, нос выполнял свои обязанности с большим трудом, язык почти не ворочался и напоминал скорее старый сапог, а не язык... Глаза даже проверять не хотелось. Ну их в трюм, еще откроешь, а они тоже... не совсем глаза.

Остальное тело было вроде бы в порядке. Кажется. Во всяком случае, было ему тепло и покойно, и никто не нудел о том, что "его высочеству следует меньше расходовать угля на отопление, дабы не подавать будущим подданным пример расточительства", и что "настоящий кёорфюрст не должен быть таким неженкой и столь сильно не любить холод".

Йэг счастливо вздохнул и тут же понял, что ошибался. Насчет тела и его якобы приличного поведения. В кистях рук вспыхнула яркая, жгучая боль, и он еле подавил страдальческий стон. Память моментально и во всех красочных подробностях поведала ему о том, где и при каких обстоятельствах он свои ручки так попортил, и он снова чуть не застонал, только уже по другой причине. Олэ! Красавица Холлэ, с которой он целовался, и которой он предложение сделал так по-дурацки, а потом он ей еще цветок подарил... придурок!!! Иллюзию подарил!!! Да еще крокус, символ весны и мимолетности... и неважно, что это его любимый цветок, кто об этом знает-то... Ух, как она на него зла, наверное! Жених выискался! Еще и на поцелуй напросился... Совершенно неподобающее поведение. Наверное, она теперь не согласится стать его женой.

Эта простая мысль совершенно испортила ему настроение. Глаза открывать расхотелось окончательно — что хорошего он там увидит, скажите на милость? Обиженную и оскорбленную женщину? Или мальчишку, которого (только сейчас вспомнил Йэг) он избил до потери сознания? А ведь Олэ... госпожа Холлэ... нет, Олэ!!! она об этом еще не знает, наверное. А что будет, когда узнает? Хорошо, если она поймет его действия правильно — но это если она знает, как учат маги ветров юных своих учеников... и какие ошибки те делают, будучи предоставлены самим себе... А если не знает, и если Тёрнед не удосужился ей объяснить сам...