Полынный ветер. Часть 1. След в небе

Кир поёжился.

"У неё в роду ведьмы были", — донёс разыгравшийся некстати ветер. И небо нахмурилось, посерело. Тучи поползли по нему нищими плакальщицами, с замызганными грязью подолами. Свет на мгновение померк, и показалось — красивое лицо Бажены пошло извилистыми трещинами, как некогда зеркало в руках матушки. Надломилось и разлетелось, и оттуда на Кира глянула чёрная пустота...

— Бажен, ты позабыла что ль?

Посторонний голос донесся издалека, пробиваясь сквозь трясину черноты. Кир моргнул, и тьма отступила, а рядом замаячило незнакомое лицо соседки.

— У Матрёны вечеринцы нынче, — как ни в чем не бывало продолжила она. — Поспешай!

Бажена нехотя отстранилась от парня, отступила, и сразу стало легче дышать, а морок ушел. Но — только на время. Обернувшись уже у калитки, Бажена снова погрозила пальцем и проговорила:

— Что примечу — моё! А тебя — приметила.

И с этими словами ушла, а Кир всё ещё стоял, глотая морозный воздух, и в себя прийти не мог: вот уж угодил из огня да в полымя.

"Уходить надо", — мелькнуло в голове.

Дарью уговорить — и уходить с нею. Подальше от ведьмы Бажены.

С такими мыслями Кир двинулся в избу, и только прикрыл дверь — взревела буря.

— Словно гневается кто, — тихо проговорила Дарьюшка, едва он вошел в светлицу и присел у стола. — Боженька, наверное, на нас грешных...

Кир смотрел, как ветер взвивает седые космы зимы, и в сердце забиралась тоска. Стать разменной монетой в игре ушлой бабы — не лучшая перспектива!

Нужно в город. Маменька всегда говорила: там, где люду больше, затеряться проще. Отсидеться, пока вся эта "охота на васпов" схлынет. А потом — потихоньку да полегоньку — жизнь налаживать.

— До города далеко? — спросил внезапно, и девушка вздрогнула, а лежавший у её ног кот снова вздыбился и заворчал.

Веретёнце в проворных пальцах Дарьюшки крутилось быстро, так и вьюга за окном пряла снежную кудель.

— Вёрст двести по хорошей дороге, а сейчас — в объезд — и того более... А тебе зачем?

— В город хочу.

— Там же тятько мой с товарищами. Они же ваших бьют. Кто тебя пустит!

Кир встал, подошел, сел на скамью подле Дарьюшки.

— А если ты попросишь?

— С чего бы? — начала, было, девушка. Но взглядом с ним встретилась, зарделась, веретено уронила.

— Ради меня, — вкрадчиво сказал Кир и за руку тронул: — Бажена меня не влечёт, а за тобой бы я везде пошёл.

— Правда?

Он не ответил. Лишь приподнял пальцами личико за подбородок да шепнул ей на ухо:

— Стань моей.

— Я давно твоя. Как только глянул на меня первый раз, — пролепетала Дарьюшка, краснея.

Поцелуй их был тягучим и сладким, как патока. Но не продлился долго.

Буран с силой ударил в дверь, да так, что крепкая изба вздрогнула.

Дарьюшка охнула и отпрянула. Руку к груди прижала, затихла, будто прислушиваясь. Затем — шикнула, палец к губам поднесла и промолвила тихонько:

— Слышишь, Кир?

— Да что опять? — разозлился он, и протянул руку, чтоб удержать добычу. Но Дарьюшка только отмахнулась, засеменила к окну.

— Неужель не чуешь? — с волнением произнесла она. — Собаки вовсю брешут... Вон, Тузик Бобрихин, вон, Мухтар Фомича... И свет, погляди! Словно кто бросил на деревню рождественскую гирлянду... Огоньки, огоньки...

И тут заколыхались и поползли в этих самых огнях косые тёмные тени.

Дарьюшка с испуганно-радостным "ой!" опустилась на скамью.

А у Кира сердце рухнуло в пятки.

В надвигавшихся сумерках в деревню вошли они...

— 3 —

Ликование перекидывалась со двора на двор вскриками и причитаниями: "Вернулись! Кормильцы! Счастье-то какое!".

Дарьюшка подскочила, накинула на голову пуховый платок.

— Тятенька! Обещал же к Рождеству! — и метнулась на двор, только дверь ходуном заходила на несмазанных петлях, да в горницу дохнуло морозом, просыпало на порог снежную крупу. Стужей опалило и сердце Кира — всеобщей радости он не разделял, но придумать стратегию не успел: в дверь тёмным вихрем ворвалась шустрая Бажена — от соседки вперёд мужа прибежать успела.

— Ты это... — отдышавшись, сказала она Киру, — больше молчи. Я сама говорить стану. А то благоверный мой на расправу скор. Ещё подумает не то.

Кир хмыкнул про себя: мужик как раз то подумает, только вот рогачом быть ему не понравится. Значит — права Бажена — лучше язык за зубами держать.

Кир отодвинулся на край стола, забился в угол потемнее.

Женщина едва успела скинуть шубку, как в избу, следя снегом, вошёл и сам хозяин. На его плече повисла плачущая Дарья.

Бажена поклонилась низко да проговорила сладко, будто пирог вареньем умастила:

— Здравствуй, возлюбленный лада мой. С возвращением!

И поднесла чарочку величальную на серебряном блюдце.

Невзор осушил угощение махом, крякнул и рукавом занюхал. Но на супругу — глянул хмуро, и, судя по скривившемуся лицу, не поверил ни слову. Отстранил и Дарьюшку, и подставленные для поцелуя губы жены, на что Бажена обиженно фыркнула. А Невзор передал дочери тулуп, стянул отороченные волчьим мехом сапоги и лишь тогда вошёл в горницу и присел у стола. У ног тут же, урча, завертелся кот, бросая на остальных презрительные взгляды: мол, сейчас-то хозяин про все ваши шашни узнает, не порадуетесь...

Невзор подхватил его, спинку почесал и, сощурившись, басовито произнес:

— А чего это ты, яхонтовая моя, змейкой въёшься? Лучше сказывай, что за молодец у моей печи сидит? И ты, Дарья, подь сюда! Никак, хахаля без отцовского ведома завела? — и хватил кулаком по столу: — Обе, отвечайте!

Жена и дочь вздрогнули, захлопали повлажневшими глазами.

На какой-то миг Киру даже стало неловко, что женщины, его приютившие и обогревшие, теперь ответ держать будут. Однако на лице Невзора прочёл чуть ли не приговор себе, и геройствовать сразу расхотелось.

Бажена затараторила:

— Как же, Невзорушка? Я ж рассказывала тебе как-то — племянник мой, сиротинушка.

— Окстись, женщина, что ты несёшь? — рыкнул муж. — У тебя ж отродясь сестёр-братьев не было? И неча мне здесь эту непутёвую покрывать, — дёрнул Дарьюшку за косу, та тонко взвыла и отбежала к печи. — Да и сама хороша! Матерью назвалась — изволь девку блюсти! У-у-у!

Бажена ловко увернулась от замаха (видать, не впервой), а Невзор повернулся к Киру:

— А ты, парень, что прячешься? Чай, голоса нет. А коли есть — вылезай, говорить будем.

Кир вздохнул тяжко: за счастье короткое — цена дорогая. И внутри шла борьба, словно монетку бросал: сказать правду или солгать? Что выгоднее сейчас? Поэтому он выбрал полуправду:

— Я убежал...

— И от кого же? — чуть склонив голову набок и взглянув с прищуром, поинтересовался Невзор.

Кир не успел придумать ответ, как влезла Бажена. Подошла, положила руку на плечо мужу, доверчиво заглянула в лицо:

— Дорогой, ты погоди гневаться-то. Выслушай сперва. Он и впрямь мне не племянник, в смысле — неродной, моя нерадивая троюродная сестра в пятый раз замуж пошла, а сын — лишний. Вот и услала к нам. Мальчонка заблудился. Да в такую переделку попал. Вишь, и так пострадал, горемычный, — она жестом указала на перевязанную руку Кира. — А убегал знамо дело от кого — там осы так и сновали.

— Это верно, тятенька, — встряла молчавшая досель Дарьюшка. — Мы и сами едва целы ушли...

Невзор задумался, переводя взгляд с женщин на новоиспеченного родича. И, приняв какое-то решение, встал, подошёл, похлопал по плечу, отчего Кира передёрнуло. Но хозяин того будто не заметил, сказал дружелюбно:

— Ну коли так — гостем будь. Бажена, чего стоишь? Неси, что есть. Сейчас мы с племянником выпьем и за жизнь поговорим. Он мне как раз расскажет, из каких краёв и чём там живы...

— Я и сама...

— Цыц, подавай первач. И оставь нас. Разговор есть, мужской.

Бажена справилась с поручением быстро, Дарьюшка молча помогла ей живо накрыть на стол, а потом обе, перешёптываясь, скрылись за дверью в другую комнату.

И тогда-то Невзор обернулся к Киру и радушно, расплывшись в улыбке, пригласил:

— Ну, что ж, гость дорогой, прошу к столу. Чем богаты, как говориться.

Невзор вернулся на своё место и вальяжно развалился, как и Барсик на подстилке у печи.

Кир же лишь вздохнул и уставился в пол.

В горнице повисла тишина.

Было лишь слышно бульканье в узком бутылочном горлышке — это хозяин разливал первач по чаркам.

А когда стопка с мутноватой жидкостью оказалась у юноши прямо перед глазами, он заволновался не на шутку: в Улье алкоголь не в ходу был, за то из прошлой жизни помнил завет матушки — рюмку в руки не брать! Да и народная мудрость всплыла: трезвого дума, а пьяного речь. И стал понятен простой, но верный расчёт хитреца Невзора.

Хозяин поднял чарку и весело подмигнул гостю:

— Эй, парень, что нос повесил? Давай, за знакомство. И капусткой сразу, капустка у моей Баженки — знатная.

И сам, будто показывая как надо, махом опустошил стопку.

Киру не оставалось ничего другого, как последовать его примеру ...

А потом была ещё одна рюмка, и ещё, и ещё...

* * *

Глаза разлеплялись с трудом, и, едва приоткрывшись щёлкой, тут же захлопнулись: потому что свет, проникавший через прорехи между досками сарая, полоснул, словно лезвием.

Кир мучительно застонал.

Голова раскалывалась. Да и попытка пошевелиться отозвалась болью во всём теле. Только теперь он понял, что грубая бечевка больно стягивала руки и вонзалась в кожу.

Больше не было мягкой перины и нежной красавицы, будившей его поцелуями. Не было и тепла. Холод пронзал до костей. А под боком — сноп подгнившей соломы.

Что же произошло вчера?

Последнее, что он помнил, как кричал на него Невзор. Потом, кажется, началась потасовка, а после — тьма...

Чёрт.

Жизнь у него последнее время полосата, как брюхо осы. А ведь неудачи начались со встречи с этим гадом Иржи.

Перед мысленным взором возникло некрасивое лицо связиста, и ледяные серые глаза вновь — почти физически ощутимо — до дна пробуравили душу, а неживой голос произнёс: "Ты что-то скрываешь..."

Обожгло ненавистью. Кир сжал кулаки и подумал, что когда-нибудь (он верил в это) они встретятся вновь, и вот тогда...

Додумать не успел. Дверь скрипнула и, словно нехотя, открылась.

— Эй, комар, спалось сладко? — самодовольно осклабился бородач, закрывший своим массивным телом весь дверной проем.

Юноша насупился, отвернулся.

— С тобой говорят! — разозлился мужик, подошел и пребольно пнул его сапогом под рёбра. Кир скорчился на прелой соломе, заскулил, пытаясь унять боль в поврежденной руке. Потом грубые пальцы рывком подняли его за плечо, встряхнули, отчего тело снова мучительно содрогнулось. Заметив, как скривился Кир, мужик ухмыльнулся и произнес:

— Пошли, судить тебя будем.

И подтолкнул в бок. Кир едва удержался на ногах — они тоже оказались опутаны веревкой, но так, что приходилось семенить за конвоиром. Поэтому на выход Кир пошел осторожно, по стеночке. Перед глазами еще вертелась похмельная карусель. К горлу то и дело подкатывал ком, и навалилась апатия. Правда, одно желание на этом сером фоне полного безразличия было особенно ярким — страстно хотелось, чтобы не мучили, а порешили сразу, без суда...

* * *

Судилище Невзор устроил прямо на крыльце своего дома. Накинул вывернутый тулуп на стул — трон вышел. Сидел, подбоченившись, одну руку в колено уперев.

Кира встретил улыбчиво, как давешнего знакомца:

— С добрым утречком, племянничек.

От этого панибратства Кира передёрнуло: ещё и издеваться будет! Но промолчал, зато Невзор осклабился и подтрунил снова:

— Что смотришь букой — вчера эвон какой речистый был. Все, как на духу выложил. И что нелюдь, и что из приграничного Улья сбежал. Так?

Кир глянул исподлобья, но бородач, что конвоировал его до места, перебил:

— Приграничный три дня назад "конторские" разнесли. Одного из них, — он кивнул на Кира, — взяли, так он у них врача и его помощника, безоружных, искрошил. Зверьё!

Мужики, толпившиеся вокруг самопровозглашенного судьи, загудели. Но Невзор поднял руку, призывая к тишине.

Кир закусил губу. В голове шумело от похмелья и досады.

— Я не такой, — тихо произнес он. — Потому и ушёл.

И глянул на Невзора с вызовом. Тот в ответ уже знакомо сощурился, будто сытый кот, и протянул:

— Не такой?

— Да! — упрямо подтвердил Кир. — Я — человек!

— Не верь ему, Невзор! — влез бородач, конвоировавший васпу, но командир осадил его:

— Молчи, Кузьма! Сам решу! — и снова повернулся к Киру: — Ос не любишь, значит?

— Всей душой! — с жаром заявил тот, и глаза его фанатично блеснули. — Они мою семью убили! Жизнь сломали! — Голос срывался. Воспоминания нахлынули. Душили тенетами, пуще людских верёвок, аж сердце заходилось. — Ненавижу!

— И к людям хочешь? — в противовес ему — спокойно и чуть насмешливо проговорил Невзор.

— Хотел бы...

— Возьмём, а, ребята? — весело обратился к своим Седлак.

— Пусть заслужит! — фыркнул бородач, и снова ткнул Кира в поврежденное плечо, отчего тот болезненно покривился.

— Дело говоришь, Кузьма, — одобрил Невзор и замолчал.

Только вот разговор этот Киру не понравился. Дурное предчувствие сжало сердце, холодным потом стекло по позвоночнику.

— Мы тут ос знатно потрепали, — задумчиво продолжил Невзор, — но и они — всё ещё кусачие. Осерчали, дикие. Так просто — не взять. А ты — повадки их знаешь. Вот и поможешь нам. Вот и испытаем. Поедете прямо сейчас! — и к бородачу: — Кузьма, глаз с него не спускай. Чуть что не так покажется — в расход!

— Есть, командир! — отсалютовал тот и смерил Кира ехидным взглядом.

Юноша сжался. Накатило отчаяние.

Люди тоже повязывали кровью. И дорого ценили право жить среди них.

А теперь — пришло время платить...

ЭШТВАН МОРТАШ

— И, по-вашему, это нормально?

Эштван Морташ полировал ногти.

Он справедливо полагал: даже находясь на диком Севере среди мутантов и малограмотных аборигенов, глава Шестого отдела корпорации FORSSA должен выглядеть безупречно. И пусть злопыхатели — а такие если и есть, то долго не проживут, — говорят, что его костюм и так слишком бел для такой грязной работы. Уподобляться он не станет.

Морташ ненадолго прервал своё занятие и посмотрел в противоположный угол комнаты, где что-то печатал на портативном компьютере верный Бенедикт.

Секретарь отвёл взгляд от монитора и сказал:

— Если вы вправду хотите знать моё мнение, сэр, то это совсем ни в какие ворота.

— Вот и я о том, — устало и с ленцой проговорил Морташ, — по-моему, я максимально чётко обозначил свои требования: пять комнат, люкс... И что мы имеем в итоге? Я вынужден организовывать кабинет в своей же гостиной! А сервис?! Нет, Бенедикт, вы видели здешних горничных? Да они ровесницы моей бабушки! Немудрено, — он провёл пальцем по поверхности стола, — что пропускают пыль. А ещё вчера мне сообщили "радостную" новость — нам придётся забыть об индейке на Рождество. А знаете почему? Здесь нет индеек!