Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
.....
Далёкое апрельское солнце медленно скатывалось за небольшой лесок из тоненьких зябких березок. Вдали у горизонта, потянулся сизый туман, созданный дымами из коротких избяных труб, заброшенной где-то далеко в пространстве крестьянской деревеньки. Отчётливо потянуло запахом прошлогодней прелой травы и сырости, не сошедшей с полей.
— Судари мои, — зайцы, лисы, волки — это не для меня, — вселенец начал рассказывать свою "правдивую" охотничью историю, когда очередь дошла до него. — В последнее время, охочусь только на оленей! Олень — развели руки в стороны на сколько позволяла возможность. — Такие: крупные, здоровые, мясистые, с рогами. Если повезло завалить оленя, господа, там одного мяса, как на три кабана.
— Ваше сиятельство, наверное, имел в виду охоту на лося, — московский гость решил поправить князя. — Олени водятся на Севере. До Питера они не доходят.
— А здесь, представляете... дошли. Я сперва тоже подумал — лось. — Правдоруб стал активно показывать размер. — ВО! Фунтов на пятьсот. Рога — во-о-т такенные!!! Копыта — ни в какие ворота не влезут. Подкрался я к нему вплотную, прицелился. Выстрелил: Ба-бах. И представляете, судари мои, впервые в жизни промазал. Как дым рассеялся — подхожу — нет оленя. Один рог, весит на деревьях. Понёс показать знающим людям. Они все, как один, признают — Королевский Олень.
— Забавно — и чего только не бывает на охоте, — губернатор доверчиво покачал головой. — Ваше сиятельство, я Петру Андреевичу слушок рассказал, что у вас камушки имеются самоцветные, красы невиданной. Он, заинтересовавшись, хотел узнать, не покажите-с как-нибудь.
— А чего не показать? Покажу, — вселенец полез доставать из внутреннего кармана мешочек с четырьмя камнями.
— Вы, что? Носите их с собой? — удивился губернатор.
— А куда девать? — сейфа у меня нет.
— Оу! — москвич начал перекладывать камни на руке. — Однако! — он любовался игрой цвета, вращая кисть. Брал поочередно каждый — рассматривал, глядя на солнце. — Позвольте узнать, милейший, а откуда они у вас?
— Мaman a donnе sur la piste... (Мама дала на дорожку. Франц.), — "честно" ответило любимое чадо. — Вдруг, чёрные дни, знаете ли. Денег нет. Жить как-то надо.
— Скажите, любезный Кирилл Васильевич, — московский гость прищурил глаза. — Не задумывались продать? Поверьте, дам хорошую цену. Скажем, тысяч двадцать, за каждый.
— Нет, не думал. И не собираюсь. К тому же, в Петербурге мне за них обещали, тридцать. Золотом!
— Что, вы говорите? — покупатель взял небольшой нож и аккуратно поскреб кромку одного из камней. — Что же. Я тоже дам сто двадцать тысяч, ассигнациями.
— Нет, уважаемый Пётр Андреевич. Если уж ассигнациями, то сто пятьдесят — и не рублём меньше. Поверьте, фамильные ценности того стоят.
— Да уж, — покупатель не хотел отпускать камни из своих рук. Любовался и любовался. — Хорошо. — Подвёл он итог. — Я отдам задаток сейчас, а завтра завезу оставшуюся часть.
* * *
Ранее утро дежурный офицер встретил, стоя на вытяжку перед командиром бригады. Тот, находясь рядом, заинтересованным взглядом поглядывал на часы.
— Пять пятьдесят шесть, пятьдесят семь, восемь, девять — отсчитывал цифры подполковник. — Шесть ноль ноль. — Он перевёл взгляд с часов на прапорщика и вопросительно протянул. — И...
— Что, и...? — дежурный был спокоен как скала. — Ваше высокоблагородие, не понимаю?
"Отец полка" поднял часы. До упора вытянул руку прямо в глаза офицеру. — Что может быть не понятного? Время "Шесть ноль ноль". Где команда?
— Какая команда? — снова полное отсутствие разума в глазах.
— "Подъем!"
— Какой "Подъем?" — ничего не менялось в этой жизни. Снова рассеянный взгляд
— Дежурный! Труби сигнал: "Боевая тревога". Не знаю, как там у вас это делается. Срочно всех офицеров. До единого! Ко мне! В кабинет! Быстро!!!
.....
— Господа офицеры, я собрал вас чтобы сообщить две новости. С какой начать?
— Ваше сиятельство, — встрепенулся полный весельчак в форме поручика. — Начните с хорошей.
— На средства, пожертвованные губернатором, я создал премиальный фонд. Назвал его "Честь и отвага". И решил оттуда ЕЖЕМЕСЯЧНО доплачивать каждому офицеру по три! тысячи рублей. Унтер-офицеру — тысячу. Рядовым буду платить по тридцать рублей. Новый набор, как придёт — будет пахать за пятьдесят!
— Ого, матерь божья!!!... — ветром полетел удивительный гул по комнате. — Все начали переглядываться, закатывать глаза. Улыбаться. — Ай, да губернатор — наш человек!
— Теперь плохая новость. Для кого-то очень плохая. С завтрашнего дня бригада начинает жить по установленному мной распорядку. Обратите внимания, на этот плакат. Здесь четко указано, что и в какое время должен делать каждый военнослужащий. Сегодня, мы, под моим руководством, с вами, полностью проживем день по этому плану. А уже завтра, самостоятельно начнёте приучать солдат. Так, что господа, первых два пункта выполнили. Продолжим с цифры три: "Утренняя физическая зарядка и пробежка". Для этого, сейчас, все, снимают верхнюю одежду, раздеваются по пояс и выходят строится во двор перед главным входом. Даю десять минут. Время... пошло.
— Ваше сиятельство, — кто-то всё же попытался возмутиться. — Там же на улице...
— Не замёрзните! — тут же дали чёткий ответ. — Бегать придётся много. Затем ещё больше. А потом привыкните.
.....
В тот же день весельчака-балагура поручика Рослева выгрузили из коляски и буквально волоком дотащили домой.
— Дашенька, — замученными глазами, он посмотрел на жену. — Не пугайся, я абсолютно трезвый. У меня для тебя две новости.
— Какие? — женщина в ужасе заломила руки, ожидая неприятностей... (Причём, если судить по состоянию мужа — не просто больших, а огромных, размером с крепостную коломенскую стену).
Поручик с трудом снял сапоги с ног, распухших до кровавых мозолей. — Первая, наш губернатор, оказывается очень хороший человек — всем офицерам бригады увеличил жалование почти в семь раз.
— А вторая... Поручик размотал портянки и увидел свои ноги. Из последних сил завалился на пол и произнёс тираду крепких, трехэтажных, непотребных предложений. (Краткий перевод... Наш новый "Полкан" — абсолютный зверь, садист и узурпатор, решил загонять, героев-офицеров, до состояния трупов. Откуда он такой-сякой... и мама его, и папа, и вся большая семья родственников, такие-сякие взялись по мою грешную душу — непонятно. Он нехороший, плохой, подлый человек придумал дьявольски коварный план, по которому теперь придётся постоянно возвращаться домой в таком непотребном состоянии. Ему-то, что сделается, бугаю? Ничего. Он здоровый, откормленный, семижильный, повёрнутый на всю голову детина. Носится по усадьбе как лось. Без перекура и перерыва. И ничего с ним не происходит. Он даже не вспотел. А мы за день так умотались, до такой степени, до такого тяжкого состояния, что места живого на теле нет...).
— Андрюшенька, — жена нагнулась и мягко погладила мужа по плечу. — Какой ужас ужасный! Что делать-то?
— Хрр-псс... — раздалось в ответ сопение поручика. Умотанный и выжатый как лимон военный уже ничего не слышал. Он спал крепким молодецким сном.
Прелюдия 6.
— Бабоньки? — сказывают вы из театра? — молодой солдат, остановился перед мойщицами окон в танцевальном зале.
— Может быть и из театра, — колокольчиком зазвенел голосок самой молодой из работниц.
Парень подошёл к ней. Внимательно осмотрел худенькую девушку. Раздосадовано покачал головой. Почесал затылок...
— Хотел узнать: Чаго за вас баре такие деньжищи платят?
— А тебе зачем? — озорница повернулась в сторону солдата и хитро прищурила глаза. — Ты же не барин?
— А я, думку сметаю: Можа отслужу, да куплю себе. Чем я хуже?
— Ты, купишь театр? — вторая работница — полная, дородная женщина достала из ведра тряпку, выжала её. Деловита подбоченилась. — Ой, Глаша, погладь на него? Стоит, весь алмазами усыпан. Прям прынц из тридесятого королевства. У тебя денег то хватит, королевич? Театр — это тебе не корова! И не кобыла... И даже не изба с новыми воротами. Театр! Это — театр!
— Хватит, — будущий покупатель сурово свёл брови. Сделал серьёзное лицо. — Даже останется. Нам тепереча князь платить будет много. За несколько лет накоплю — хватит и на корову, и на кобылу, и на избу с театром останется.
— Вота-ча как накопишь, — работница с тряпкой залезла на подоконник. — Тогда приходи.
— Девоньки, а девоньки? — будущий покупатель продолжал маяться недалеко от работниц. — А всё-таки? Чего там делаете? Ась? Скажите? А то куплю, а толку от вас в хозяйстве — никакого?
— Глаша, скажи, ты ему, — донеслось с верха, тяжелой рукой пытались дотянуться до прошлогодней паутины, в самом углу. — Прилип, как репей.
— Поём, танцуем, пьесы показываем, — зазвенел перебор колокольчика.
Солдат кивнул головой. Сделал круг по залу, чего-то подсчитывая на пальцах. Почесал нос. Смачно чихнул. Снова подошел к мойщицам.
— Девоньки, а чего поёте?
— Разное поём.
— Спойте чего. Песню каку-нибудь...
— Чичас бросим всё и будем тебя развлекать, — верхолаз спустилась с окна и снова начала промывать тряпку.
— Пожалуйста! Жалко, что ля?
— Глаша, да спой-ты ему. Ведь не отвяжется, ирод.
— А что спеть-то?
— Тебя же сказали — песню.
— Ладно, — молодая театралка, не останавливаясь от работ, стала не громко что-то напевать по-французски. А потом взяла и выдала в полный голос...
Aux armes citoyens
Formez vos bataillons
Marchons, marchons
Qu'un sang impur
Abreuve nos sillons
("La Marseillaise". Патриотическая песня времён Французской революции. Припев)
Глава 6.
Князь Ланин рассматривал только, что нарисованный, с пыла с жару плакат "Правила строевого шага и главные ошибки".
— Отлично! — он похвалил слугу. Дружески похлопал по плечу. Тут же выдал странную фразу. — Почти как настоящий!
— Мon ami Athanase! — он воодушевлённо потёр ладони. — Как получилось всё хорошо. Теперь любой, кто посмотрит на рисунок, увидит, как надо правильно ходить строевым шагом. Значит, так! Быстренько изобрази ещё два таких же. А потом покопайся у себя в башке и приступай к новому плакату: "Строевые приемы и движения без оружия".
— Ваше сиятельство, помилуйте, — взмолился денщик. — Сколько же можно рисовать всякие рисунки, плакаты, афиши? В последнее время только и делаю: рисую, рисую и рисую. Может чем-нибудь другим займусь? Оружие ваше почищу или одежду приведу в порядок? Ведь я слуга, а не художник плакатов и писарчук.
— Верно заметил! — взгляд князя стразу стал злым. — Ты, слуга. Поэтому будешь делать то, что скажу. А я, говорю, рисовать плакаты! — Голос узурпатора поднялся на три тона. — Ясно?
— Так точно, ваше высокоблагородие.
— Поглядите на него! — князь продолжал возмущаться. — Чуть добавилось интеллекта в башку, а уже мысли лезут непотребные. Того глядишь и на волю будет проситься. А потом, вообще! Вступит а какие-нибудь "Декабристы" или "Анархисты". Подтверждая его слова, откуда-то из коридора раздалось громкое девичье пение на французском языке:
К оружию, друзья
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Кровью гнилой
Омыть наши поля...
("La Marseillaise". Припев. Перевод на русский.),
— Вот!!! — тиран поднял палец и хмуро посмотрел на слугу. — Что и требовалось доказать. Пятый день в усадьбе, а уже поют "Марсельезу". Так пойдет дело — через неделю "Интернационал" зазвучит! А через месяц... — что? Революцию устроят?
— Чагось устроят, ваше сиятельство? — Афанасий ни слова не понял из тирады хозяина.
— Ничего! — быстро за мной, — скомандовал князь и бросился на звук голоса.
.....
Подполковник хмуро ходил перед стоящими в ряд работницами. Туда, обратно. Снова туда. И снова обратно. Молчал. Пятый круг, восьмой, десятый. Пытка молчаливой походкой продолжалась уже четверть часа.
— Эта я пела... — прозвучал тонким переливом голосок самой молоденькой работницы. — Я, Глаша Суконникова.
— Два шага вперёд, — скомандовал военный и остановился напротив...
— Puis-je savoir? Comment Madame Sukonnikova connait-elle les chansons revolutionnaires? (Позвольте узнать? Откуда мадам Суконниковой известны революционные песни? Франц.).
— Месье князь, я не понимаю по-французски. Я могу только петь заученные слова.
— Поясни, — вселенец подошёл вплотную.
— У нас в театре: Даша, Маша и Анфиса играют женские роли. А я, за них, за всех, пою. У меня память хорошая. Мне говорят, я запоминаю, потом пою.
— А кто поёт за мужчин?
— Никто. Мужские роли играет дядя Степан. Он петь не умеет.
— Странный у вас театр. И кто придумал всё это?
— Месье Шарнс. Только его здесь нет. Он в Петербурге остался. Барыня умерла. Нас продали. Он остался.
— Зашибись! — вырвалось у подполковника. В голове недовольно зашумело. "Это получается, мне всучили театр ещё и без режиссёра. Ладно, господин градоначальник. Я не злопамятный, но память у меня хорошая. Я запомню. Всё-таки десять тысяч!
Оболваненный князь задумался. Сделал несколько кругов вдоль строя. Остановился. Принял решение.
— Под балалайку сможешь спеть? — обратился он к провинившейся.
— Смогу, — девчушка впервые улыбнулась, показав очаровательные зубки.
— Афанасий, — князь повернулся к слуге. — Бегом, метнись по зданию, найди балалайку.
— Ваше высокоблагородь, чаго найти? — денщик подумал, что ослышался.
— Балалайку, дурья твоя башка. — И тут же добавил. — Со струнами.
Маэстро отвёл певунью в сторону. Достал платок. Параллельно начал что-то объяснять.
.....
— Ваше благородие, — дежурный подбежал к капитану Игнатову. — Я думаю вы должны знать... В танцевальном зале подполковник Ланин собирается играть на балалайке. Он решил аккомпанировать какой-то певички из театра.
— Что? — не поверил капитан. — Ему заняться нечем или подвигов не хватает?
— Не могу знать, ваше благородие. Только в зале почти вся бригада собралось. Вам надо поторопиться, а то мало ли, что...
.....
— Тихо, всем! — подполковник грозно рыкнул на переполненный зал.
— Сейчас, перед вами выступит восходящая звезда Коломны, Глафира Суконниикова. Слушаем внимательно. После пения аплодируем.
— Глаша, — он повернулся к девушке... — Три — четыре...
Проигрыш музыкального инструмента через несколько мгновений разбавил изумительно чистый, звонкий, дрожащий как горный ручеёк девичий голос...
Гляжу в озёра синие,
В полях ромашки рву...
Зову тебя Россиею,
Единственной зову.
Спроси, переспроси меня -
Милее нет земли.
Меня здесь русским именем
Когда-то нарекли.
("Гляжу в озера синие". Муз. Афанасьев. Сл. Шаферан.).
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |