Кукла в руках начала чернеть.
— Что опять случилось? — буднично поинтересовался Чарльз.
Скажи спасибо, дружище, что мне не сносит крышу. Хотя, здесь следует поблагодарить куклу малышки Эммы.
Возможно, она и рассчитывала на подобную спонтанную "вспышку" вдохновения?..
— Пытаюсь "Принять", — туманно ответил я. — Как ты думаешь, как можно было бы назвать картину, на которой умирают люди? Наверное, как-нибудь просто и банально... Или нет?"Принять" — Пытаюсь "Принять", — туманно ответил я. — Как ты думаешь, как можно было бы назвать картину, на которой умирают люди? Наверное, как-нибудь просто и банально... Или нет?
— Что за странный вопрос? — нахмурился мужчина.
— Да, ты прав...
Интересно, видел ли эту... "картину" Мистер Стивенсон? Знал ли он, как она называется? Как эта картина выглядела, сколько "вдохновившаяся" тварь вложила в это и не после создания этого ли ужасающего творения урод окончательно растворился в бесчисленных противоречивых личностях, разбившись на бесчисленные осколки?"вдохновившаяся" Интересно, видел ли эту... "картину" Мистер Стивенсон? Знал ли он, как она называется? Как эта картина выглядела, сколько "вдохновившаяся" тварь вложила в это и не после создания этого ли ужасающего творения урод окончательно растворился в бесчисленных противоречивых личностях, разбившись на бесчисленные осколки?
Эмма появилась неожиданно. Я просто в какой-то момент осознал, что девушка вновь сидела у меня на коленях. Чарльз едва не подпрыгнул, громко выругавшись.
— Вижу, куколки ненадолго хватит, — выхватила у меня из рук куклу девушка. — Другую я тебе так быстро не смогу сделать, красавчик. Мне тоже нужно "вдохновение".
Я улавливал от Эммы остаточной информационный след, целое буйство кровавых красок, крики агонии и боли. Мимоходом отметил, что стоявший за деревом Ползучий человек исчез.
Помотал головой.
— Ты знаешь, как можно позвать Мистера Стивенсона?
— Старый ублюдок сам решает, когда появиться и появиться ли вообще, — пожала плечами альтер "я". — Если ты не видишь его достаточно долго, то это значит, что он либо посчитал тебя очередным провалом, либо ты ему понадобишься позже.
Я кивнул.
— Ты всё сделала?
— В этом Аду меня больше не существует, — весело захихикала девушка. — До следующей преисподней я полностью в твоём распоряжении, Феликс.
Щелк.
В тот же момент, когда Эмма произнесла это, я переместил нас в следующую вариацию, ещё больше приближая к метафизическому воплощению Второй Луны, и на этот раз это действительно стало ощутимо: первое, что я увидел, была большая, прекрасная луна. Настолько огромная и всеобъемлющая, что мне казалось, будто она в любой момент столкнётся с планетой и поглотит её в гигантском, прекрасном взрыве.
Чарующая и вместе с этим такая стеснительная, робкая и нежная.
К несчастью, далеко не Вторая Луна стала для нас главной проблемой.
Стоило нам переместиться, как краски рядом с нами поплыли. Мы были во всё том же парке, но ночном. Искажённом, неправильном, грубо нарисованном. Впереди, среди красок, на фоне гигантской прекрасной луны, застыла фигура.
Взрослый мужчина с голубыми глазами и седыми, давно потерявшими природный цвет волосами. В официальном костюме, я совершенно точно угадывал стиль, который нравился и мне, и Мистеру Стивенсону: строгий, без излишеств, такой, какой можно встретить у тысяч воротничков.
Мне сразу не понравился его взгляд.
Это был взгляд человека, который увидел еду. Взгляд обезумевшего от голода монстра, который увидел гигантский кусок жареного мяса. Или ребёнка, который увидел свою любимую конфету. Безумно сладкую, большую. Такую, какую родители если и покупают, то только на какие-то важные праздники.
Животное.
Что он тут забыл? Как он нашёл нас? Почему именно сейчас?! Сука, нас и так зажимают со всех сторон Немое, Ползучий человек и грёбаная Вторая Луна! Можно по одному, пожалуйста?!
"В древе реальностей существует много древних тварей, которые с радостью откроют на тебя охоту..."
Перед глазами появился образ широко улыбающегося торчка.
Он ведь имел в виду в первую очередь другие осколки нас же, не так ли?.. А можно это было сказать с самого начала, сука?!
Эмма, всё ещё сидя у меня на коленях, окинув сначала взглядом гигантскую луну, а затем — явно не самый дружелюбно к нам настроенный осколок, присвистнула.
— Мы в дерьме.
Чарльз застонал от самой ужасной зубной боли, что он испытывал в своей жизни.
— Мы из него и не вылезали, — печально заметил я.
В следующий момент, вместе с уже привычными ругательствами Чарльза, всё завертелось в круговорот бесчисленных красок.
* * *
Сэнди никогда не могла подумать, что поездка её друга столь сильно на ней скажется. Она знала, что ценила своего друга очень и очень сильно, но лишь на третий день его поездки осознала, насколько. Девочка не считала себя мнительным человеком, однако ситуация с Феликсом была, по меньшей мере, странной: резкая поездка, про которую он её не предупреждал, странное поведение отца, не менее странные сны.
Обычно её любимые ведущие успокаивали её. Они всегда были такими жизнерадостными и живыми, всегда говорили ей то, что она хотела и не хотела услышать, будто зачаровывая её. Но её любимая передача почему-то перестала идти. На её любимом канале крутилась лишь одна реклама какого-то детского питания.
Это не способствовало психологической стабильности девочки.
Она хотела поговорить об этом с родителями, но те словно не замечали её амслена. Её вечно улыбающиеся родители, поддерживающие её в любой ситуации, будто превратились в две странные куклы. Говорящие, живые, но такие... неживые.
Как же их звали?.. Как они выглядели? Вроде бы, у них были светлые волосы? Или только у её матери они были светлые, а у отца — тёмные?
Сэнди пыталась отвлечь себя любимым рисованием. Она специально спрятала все картины, к которым прикасалась рука Феликса, но это не помогло: она начала пытаться пародировать его стиль. Пыталась всё делать более мрачным, более холодным и отстранённым. У неё не получалось. Как бы она не старалась, все её рисунки становились яркими и солнечными. Лишь Феликс мог дополнить их.
Больше всего ей не давали покоя сны. В этих снах к её лучшему другу лезли какие-то женщины. Сначала одна бесцветная женщина, почему-то своим поведением раздражающая Сэнди. Затем какой-то безумный мужчина, похожий на Феликса, принимающий облик женщины, смутив таким образом не только её саму, но и Феликса. После — та, кто зашла дальше всех. Безумно похожая внешне одновременно на неё саму и Феликса, словно их родная сестра с таким похожим и вместе с тем таким не похожим поведением, она практически позволила себе отобрать её друга.
Этот сон очень расстроил её.
Сэнди казалось, будто её кидало и в жар, и в холод. С каждым днём её общее психологическое здоровье подрывалось всё сильнее и сильнее, и ей всё больше хотелось увидеть своего друга. Хотелось, чтобы он вновь улучшил её рисунки. Чтобы поговорил с ней на языке жестов и успокоил.
Но он не появлялся, а дни продолжали сменяться один за другим. Не появлялся ни он, ни её любимые ведущие, её родители словно исчезли. Всё вокруг неё словно постепенно исчезало, обращалось в фальшивку.
Единственное, что оставалось девочке, чей внутренний и внешний мир трещал по швам, смотреть ночами на луну.
Такую яркую, такую прекрасную, такую робкую и нежную. Захватывающую всё её внимание. Луну, от вида которой девочка хотела закричать. Закричать громко, истерично, безумно, вкладывая все те эмоции, что копились в ней.
На десятый день Сэнди не выдержала и решила вновь наведаться в гости к Феликсу. Его родители встретили её с большой радостью. Они совершенно не реагировали на то, что Феликса не было уже десять дней. Не собирались ему звонить, от него не приходило писем или чего-либо ещё. Его словно никогда и не существовало.
Они сами точно не знали, сколько он будет в гостях, но, очевидно, совершенно не придавали этому значения.
Это постепенно приводило её в отчаяние.
"Вернись, вернись, вернись, вернись..."
Образ стеснительной Луны, скрывающейся за настоящей луной, становился всё ярче.
Нет. Была только одна луна. Прекрасная, по-настоящему волшебная.
Сэнди уселась на кровать своего друга, окружённая бесчисленными безобразными рисунками странных созданий, сжав в руках аквариум с рыбкой Феликса. Рисунки вокруг неё будто бы постепенно оживали, выбирались из своих картин, погружая комнату в непроглядную тьму; эти рисунки словно поддерживали её, успокаивали, и Сэнди чувствовала, насколько они все были искренними.
За всем со стороны наблюдали застывшие в небе фигуры.
— Мы бессильны, — натянул на лицо улыбку Джон.
— Какая романтичная ситуация, — прошептала безжизненным голосом Бритни. — Мы почти потеряли работу, Джон...
Ведущие повернули головы к Луне. Пусть на улице и был день, они всё равно прекрасно её видели.
Ставшую заметно больше, по-настоящему прекрасную. Ничто не могло скрыть её красоту.
— Будем надеяться, что наш самый дорогой зритель всё учёл, — улыбнулся ещё шире Джон.
— Либо мы тоже станем выбывшими! Это так романтично, Джон!
— И не говори, Брит! С места событий!С места событий!
Глава 57
Пространство разорвалось. Ублюдок разорвал его голыми руками, вцепившись в саму метрику пространства так, будто это была какая-то вязкая глина, которую он в любой момент мог взять и сделать с ней что угодно.
"Ред, Пит, переключайтесь на Чарльза, я не смогу его защитить. Шед, просто не вмешивайся и по возможности прикрывай".
Сомневаюсь, что животное отпустит его. Остаётся только надеяться, что ручные твари успеют отреагировать и сам дружбан не оплошает.
Это была первая и последняя команда, которую я чисто рефлекторно успел дать, грубо говоря, впервые получив по лицу.
Видение Второй Луны исчезло, в глаза ударил свет, закрутился водоворот бесчисленных красок. Я почувствовал, как мы переместились куда-то за пределы мира, оказавшись то ли в какой-то иной реальности, то ли в каком-то энергетическом плане, погрузившись так глубоко, что разобрать что-либо было уже невозможно.
В следующий момент нас, словно щенков, попытались схватить. Самым здесь ужасающим стало то, что ублюдок попытался схватить нас не за физическое тело, а прямо за бессмертное метафизическое сознание.
Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если "меня" действительно схватят, то "я" исчезну во всех вариациях. Мы все есть "я", мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях."меня" Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если "меня" действительно схватят, то "я" исчезну во всех вариациях. Мы все есть "я", мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях."я" Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если "меня" действительно схватят, то "я" исчезну во всех вариациях. Мы все есть "я", мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях."я" Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если "меня" действительно схватят, то "я" исчезну во всех вариациях. Мы все есть "я", мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях.
Это была слабость, которая в будущем могла бы помочь мне добраться до всех вариаций Мистера Стивенсона. Нужно только дотянуться, как дотянулись до меня.
К несчастью для твари, я не был беззащитным.
И, что самое главное, МЫ с малышкой Эммой не были беззащитны.МЫ И, что самое главное, МЫ с малышкой Эммой не были беззащитны.
Даже среди нереальности были краски. Существующие и несуществующие, переплетающиеся в бесконечную картину затонувшего древа реальности.
Попытавшись схватить моё метафизическое сознание, ублюдок столкнулся лишь с красками, принявшими его форму.
Я был хорош в иллюзиях. Стал ещё лучше, увидев мировые краски благодаря специфической помощи торчка. Принявшая форму кисти ручка стала частью моей души, позволив использовать её в полной мере даже между всем и ничем.
Умудрившись избежать захвата, моё метафизическое сознание само атаковало то, что попыталось вторгнуться в мою субъективную вечность. Окружающее бытие, размываясь в бесчисленных красках, изменило форму.
Миг, растянувшийся на бесконечность, обратился в океан, в который моё метафизическое сознание закинуло удочку, мгновенно поймав среди красок нужную мне тварь.
Я не собирался никого ловить. Лишь хотел нанести вред. И у меня получилось: дар океана, зацепившись за жертву, разорвал её в тот миг, когда я резко дёрнул удочкой назад.
К несчастью, в тот самый момент, когда я разорвал сущность твари, окружающее бытие превратилось в глину. Краски, которыми я управлял, сама реальная нереальность, обратившаяся в холст, на котором я кистью писал смерть ублюдку, резко изменили форму.
В моём покорёженном восприятии это всё ещё были краски, но, к несчастью, мир был слишком многогранным.
"Скульптор""Скульптор", — пронеслась в голове мысль.
Вот же срань.
В следующий момент уже со мной попытались что-то сделать. Обратить в глину, слепить из самой моей глубинной сущности что-то.
Из-за действий бесполого торчка у меня возникло определённое чувство дежавю.
И я мог поддаться этому. Мог, но я не был один. Как образно, абстрактно, так и буквально: в нашем противостоянии была третья метафизическая сущность. Злобная сучка, увлекающаяся куклами.
"Касание""Касание" скульптора прошло словно сквозь меня. В руках широко улыбающейся сучки застыла кукла, начав обращаться в глину.
Я же, получив возможность сделать новый манёвр, ринулся как образно, так и буквально вперёд — прямиком на животное, дорвавшееся до "сладкого".сладкого Я же, получив возможность сделать новый манёвр, ринулся как образно, так и буквально вперёд — прямиком на животное, дорвавшееся до "сладкого".
Краски вновь погрузились в водоворот безумия.
* * *
Чарльз догадывался, что демон большую часть времени сдерживался. Для него просто не было смысла показывать свою истинную силу. Когда же у Феликса появлялась возможность проявить себя — прямо Чарльз воздействий Фишера не видел.
Скорее, лишь результат. Какие-то отдельные намёки на то, что произошло нечто... пожалуй, ломающее любое представление обо всём.
Хоть умом вечно мрачный мужчина и понимал, что перед ним находится безумно могущественный ублюдок, сам Чарльз всё ещё оставался человеком и... как уже говорилось ранее, просто привык к демону. Привык к тому уровню возможностей, что он показывает; привык к его безумию и повадкам. Это создало определённый образ. Образ могущественного, нестабильного и вместе с этим во многом уязвимого существа, с которым сквозь зубную боль, но можно уживаться. Какое-то время. Как-то. До определённого момента.
