— Вообще по моему мнению нет ничего интереснее, чем картина ускоренной социальной эволюции после каких-либо радикальных новаций. Вот только те, кому приходится наблюдать эти любопытные процессы изнутри, по какой-то причине не проявляют в связи с данным обстоятельством излишнего восторга...

— Да. И живут в среднем не слишком долго.

— Михаил?

— Что еще?!

— Сережа тогда правду говорил? Ну, — насчет собачьего корма?

— Что-о!? Умри, ебля!!!

Стоял поздний вечер, но достаточно северное положение города сказывалось и потому темноты еще не было, — так, заметный, но в то же время достаточно прозрачный сумрак. "Сольпуга" с мягким стрекотанием неслась по вечерним улицам, и мимо, и навстречу ему проезжало довольно много машин, среди которых были совершенно нормальные, но в порядочном проценте попадались также и крайне подозрительные: дрожащие на ходу от видимой субтильности конструкции двухместные автомобильчики, на вид — одноразовые, как презерватив, тяжелые, как танки, мотоциклы, явно обладающие убийственной мощью и огромной скоростью, оседланные, как правило, юнцами в галифе и с головами, упакованными в сплошные шлемы, опертые на серые пластиковые наплечники, почти бестелесные велосипеды, у которых колеса крутились сами, а вот никакого мотора видно не было. Куда удивительнее было то, что на тротуарах почти совсем не было гуляющего в сумерках праздного народа. Тем более удивительно, что погода стояла прямо-таки потрясающая, та, что установилась прямо с первого дня этого лета, того, которое навсегда останется в его воспоминаниях Сладким Летом. Из соображений легкого хулиганства Майкл повязал голову огненно-красной повязкой, но, скорее всего, в том не было особой надобности: и без этого на "Сольпугу" — обращали внимание. Не то, чтобы подчеркнутое, но явное: особенно отчетливо оно читалось в ж-жутко равнодушных взглядах юнцов. Оглядываясь по сторонам, он поймал себя на мысли, что, по сути дела, это первый крупный город, который он видит в европейской России. Помимо странного малолюдия на улицах, обращало на себя внимание обилие высоких заборов и солидных, хорошо запертых ворот во всех практически дворах. А дворы, — и достаточно широкие полисадники за оградой, были тут в центральной части города у всех домов, — во всяком случае, — у тех, у которых светились многочисленные окна. Те, что без оград, стояли темные, страшные и пялились на улицу темными пролетами выбитых стекол. Ограды, — без дураков, высоченные, без видимых при беглом осмотре прорех, опутанные какими-то подозрительными проводами и чем-то вроде банальной, хотя и несколько облагороженной колючей проволоки.

Милиционер, сделавший ему жест неизбывным полосатым жезлом, едва высунулся из стоящего на обочине "перехватчика" ГАИ: они, равно как и по-другому окрашенные машины ПМГ, выделялись среди общего потока транспорта особой хищной плавностью хода. По словам новых друзей — модернизированные модели завода "ГаЗ", с пятисоткиловатным ЭХГ, двумя электродвигателями "ЭД-ПМ-300", — по одному на колесную пару, — обладали утяжеленной базой, комбинированным бронированием и аэродинамикой приблизительно как у реактивного истребителя. Опережая время, конструкторы включили в состав брони водяной слой и зеркальную полировку — для защиты от "лахудр". Когда Майкл роскошно, приподняв свой экипаж на дыбы, затормозил, страж дорожного порядка сделал еще и дополнительный жест, указав жезлом место совсем рядом, буквально в притирку к своему автомобилю, а когда Сольпуга подкралась к установленному месту, — откозырял, пробормотав совершенно особой, только гаишникам присущей гугнивой скороговоркой:

— Старшинасергачеввашиправапожалуйста...

Майкл с самой обоятельной улыбкой из всего наличного арсенала подал ему роскошный, натуральной кожи тисненый бумажник, содержавший в том числе и права, и техпаспорт, и ту самую бумажку о государственных испытаниях. Старшина с ленцой просмотрел бумаги, и замедленным, — а вот как не отдам сейчас! — жестом возвращая документы, осведомился:

— Тут написано Оскар Эде Кляйнмихель?

— Совершенно верно, меня так и зовут. Должен сказать, — у вас очень неплохое произношение. Изучали немецкий?

— В школе, — старшина бросил острый взгляд на "Сольпугу", — никогда не видел, только слышал... И как?

— О! — Гортанно произнес Майкл, закатывая глаза. — Колоссально! Незабываемые впечатления. Дома буду рекомендовать закупки для специальных целей.

Милиционер наконец все-таки доотдал ему документы, всем видом показывая, что делает это без особой охоты и приглушенно сказал:

— Вы тут все-таки поосторожнее с этим своим агрегатом. Больно вещь богатая, а люди разные попадаются. Мало ли что...

И только тут Островитянин не то, чтобы заметил, а — обратил внимание, что страж порядка привычно держится между своим автомобилем, — и "Сольпугой", на плече его столь же привычно, небрежно, стволом вниз болтается укороченная "Пихта", а напарник его, остававшийся внутри и не принимавший в беседе участия, непрерывно, как радар ПВО, сканирует окрестности. Но самое интересное, что рядом с ним на крюке висело то, о чем Майклу приходилось только слышать: по описанию и жутким слухам он узнал "ШВЭТ-80", знаменитое "Черное Железо".

Оно вовсе не было шедевром вроде АК-47, а просто-напросто скороспелой, со значительным числом недостатков, первой в своем роде серийной конструкцией принципиально нового типа, назначением которой был разгон тяжелой девятимиллиметровой пули до двух с половиной километров в секунду у дульного среза. В таком случае ее не держали никакие бронежилеты из бездефектных материалов. Потом выяснилось, что, кроме того, эти пули еще и делают дырки в любой бронетехнике полегче танка, дырявят стены в два кирпича, а еще — убивают даже при касательном ранении. Отменяют само понятие "касательного ранения". По слухам, детище конструктора Никонова, который успел первым, производилось только в закрытой зоне под Йошкар-Алой, чистеньком поселке за оградой из бездефектных нитей, сплошняковых минных полей, лазерных датчиков, пулеметных вышек, боевых ЭХА функционального класса "Б", ПВО комбинированного типа и прочая, и прочая, и прочая. Зэ-ка здесь жили в аккуратных цельнолитых домиках без единой щели, в чистеньких комнатках на два человека, их сытно и разнообразно кормили, снабжали куревом и давали пиво по одной бутылке в сутки на нос. Зэ-ка носили элегантные облегающие комбинезоны без карманов — и особливые композиции в сальниковой сумке, в районе поджелудочной железы. Она давала возможность дистанционного контроля над уровнем сахара в крови, причем он снижался до критического порога через час после того, как обладатель выходил из зоны досягаемости кодированного радиосигнала. Зэ-ка берегли. Внезапно выяснилось, что УИН были немногими оставшимися вариантами создать режим хоть какой-то реальной изоляции от внешнего мира, — а заключенных было мало. Катастрофически мало.

После фантастического, взрывообразного развития золотых времен раннего "Черного Ромба", "Операции "Танго" и тому подобного, профессиональная преступность привычного типа, традиционный, — или полутрадиционный, — криминалитет пришел в глубокий упадок и стремительно, с пугающей скоростью сходил на нет. Парадоксальным образом особенно плохую службу сослужило ему как раз былое могущество, когда урки окончательно обнаглели, и, до предела обросшие стволами, начали без малейших колебаний стрелять и милицию, и сотрудников КГБ, и всех, кто подвернется. К этому моменту личный состав силовых структур претерпел глубочайшие изменения: это были, во-первых, люди, которым оказалось некуда деваться в новых условиях. Естественно, они вовсе не стремились героически погибать во время задержания особо опасных, — а они стали особо опасными, почитай, через одного, — преступников, а во-вторых — представители сильных кланов, семейных и территориальных, которые таким образом брали эти самые силовые структуры под контроль. Представители этой второй группы, а среди них уже были и отдельные подполковники и полным-полно майоров, вообще руководствовались указами клановой верхушки, а все остальное законодательство соблюдали по возможности, для видимости, и вообще постольку, поскольку это не идет в разрез с интересами их собственной группы. Так что и те, и другие стреляли уголовников в ходе задержания при первом удобном случае и по любому поводу, и находили полное понимание у начальства, которое было таким же, так что шанс уцелеть был только у застывших на месте с поднятыми руками. Вторая представительная группа не была лишена, кроме того, определенной направленность действий: все попавшиеся признавались, а настоящих воров ссучивали. Всех. Сопротивляющихся сажали на СЭН, после чего, понятно, ни о каком сопротивлении уже не было и речи. Так же без малейших колебаний поступали с отказниками в зоне. Матерые рецидивисты становились послушными-послушными, да к тому же еще передовиками производства. Об этом обстоятельстве знали, и оно тоже оказывало свое действие. Стремительно распухшие, было, зоны неудержимо съеживались, пустели, тем более, что почти что без исключения все классические криминальные жанры либо вовсе потеряли смысл, либо перестали окупать вложенный риск. Вот тут-то и оказалось, что вовсе без насильственного труда эта страна не может обходиться даже и в новых условиях, а зэ-ка стали дороги. Их берегли и значительно удлиняли сроки, заботливо лечили и подсаживали если и не на СЭН, — это и впрямь было уж слишком круто, — то на "медок". Ну, — никак нельзя было, чтоб "Черное Железо" выходило в вольный оборот! Но все эти обстоятельства ни в коей мере, разумеется, не обозначали, что у милиции, — или того, что ее заменило, — и КГБ, — или того, во что оно так стремительно превратилось, — стало меньше работы. Ку-уда там! Совсем даже наоборот.

Сакраментальное, произнесенное совершенно особым тоном, одновременно и хрипло, и визгливо: "Стоять, сука!!!" — стандартный российский призыв, обозначавший, что нужно, наоборот, как можно быстрее сматываться, а если есть из чего, — так стрелять, потому что хуже от этого уже не будет, послышалось буквально через пять минут, после того, как он свернул с центральных улиц в переулок, застроенный розовыми, лишенными балконов трехэтажными домами первой послевоенной застройки. Путь хотел срезать. Стоявший в темной подворотне мертвого дома тяжелый мотоцикл бросился на них с "Сольпугой", как носорог, а ослепительная оранжевая фара его полыхнула, как глаз самого Сатаны. "Сольпуга", — не иначе, как в автоматическом режиме, — необыкновенно резво скакнула в сторону, и тогда уже опомнившийся Майкл погнал своего скакуна во весь опор, — и куда-нибудь подальше отсюда. ТРД несся не то что как ветер, а прямо-таки впору хорошему тайфуну, воздух глухо ревел, обтекая выпуклый щит впереди. Его конечности слились в едва заметное серое марево, мелькая быстрее спиц в колесе у какого-нибудь очень хорошего рекордного велосипеда, но преследователи, которых оказалось двое, летели, как минимум, не медленнее. Двигатели тяжелых мотоциклов вместо обычного грохота издавали низкий, переворачивающий душу вой, лучи фар били в спину почти с материальной силой, и вообще на душе было как-то грустно. Сквозь оглушительный шум погони ему послышался звук выстрела, и теперь он несся вперед, бросая машину из стороны в сторону. Оглянувшись, убедился, что расстояние между ним и преследователями вроде бы сокращается, и решительно послал "Сольпугу" в темный проем настежь распахнутых ворот, в плотную, как выдержанный сыр, застоявшуюся вонь заброшенного двора. После тревожного, но довольно яркого желтого света уличных фонарей здесь показалось темно, как в пещере, и то, что небо еще слегка светилось, утешало очень слабо, но "Сольпуга", очевидно, знала, что делает: вперед, так вперед, — и она выпустила по одному дополнительному сегменту на конечности двух задних пар. Майкл почувствовал, как его вдавливает в седло, сердце ухнуло в какую-то внутреннюю яму организма, а тусклый квадрат неба буквально рухнул на него. Раз, — и ТРД зарылся четырьмя конечностями в слежавшийся почти до окаменелости сор насквозь, до ажурности проржавевших мусорных контейнеров, два, — и следующий скачок бросил их на ветхие крыши заброшенных гаражей. Ржавое кровельное железо и гнилой толь рвались и крошились под их весом, любое животное тяжелее кошки неизбежно переломало бы себе ноги, но дьявольский механизм без видимой натуги выдирал их назад сквозь пробитые бреши, даже не поцарапав поверхность конечностей, неизмеримо более крепких, чем любая сталь, чем любой сплав двадцать лет тому назад. Так, что даже не качался, чуть распластавшись и сменив аллюр, перебирая ногами в стиле "бегущей волны". И еще в момент первых двух прыжков позади раздался тупой удар, треск и тут же стихший вопль. Второй преследователь, видимо, не столь азартный, затормозил у ворот, и слышно было, как злобно воет его остановленный на полной скорости мотоцикл.

Оставляя за собой фонтаны всяческой трухи пополам с ветхими обломками, "Сольпуга" плавно проскользила по крышам всего блока разномастных гаражей, что протянулся на несколько дворов. Временами они перескакивали с крыши — на крышу, и тогда Майкл закрывал глаза, но обходилось. Потом, не без основания решив, что у преследователей теперь найдется занятие и без них, — спустились в очередной двор, оказавшийся, против ожидания, более живым, нежели прежние: кошка, до этого момента важно шествовавшая по своим делам, и старушка, сидевшая у подъезда на убогой лавочке в убогом свете одинокой лампы, надо думать, — надолго запомнят, как с низкой крыши гаража во двор спрыгнул чудовищный, с хорошую корову размером, черный паук и стремглав выскочил за ворота. Все верно. За воротами никто их не ждал.

— Кто? — Зычно взревел мегафон у тех самых ворот, которые он покинул двумя часами раньше.

— Свои.

— Свои все дома, — громогласно хихикнул мегафон, — ты один?

— Один, один...

Но появившаяся над створом ворот камера осмотрела его с очевидной подозрительностью, и только потом лязгнул массивный засов и створки уползли в сторону.

— Ты что, — осведомился Михаил после режиссерской паузы, во время которой с критичностью давешней камеры рассматривал его покрытую пылью и мусором персону, — с поля боя дезертировал?

— Не дезертировал, — с достоинством ответил Майкл, — а с боем пробился из окружения. Сохранив это, — как его? — а, вверенную мне технику и вооружение...

Хозяин бросил на него еще один, вроде бы мимолетный, взгляд, который на деле был повнимательнее всех прочих: что ни говори, а характер у ложного герра и более, чем вероятного, сэра был. Ведь попал же, явно попал в передрягу, передрейфил, как последний сукин сын, — ан уже спокоен, как ни в чем не бывало. Острить пытается. Такого вот кадра, — да на другую сторону баррикад бы...

Пока Майкл с дороги принимал душ, вытирался и переодевался в дежурный халат в желтых розах по белому фону, Танечка, бывшая в здешней резиденции колхоза "Имени II партсъезда" за хозяйку, приготовила скромный ужин: молодую картошку с топленым маслом и зеленью, свежий серый хлеб, салат и печеную кету со специями. К ужину подали без изысков — водку и "Ркацители", на выбор, причем выбор мог включать и комбинацию того и другого. Но прежде всего, до того, как поесть и даже помыться, он обиходил "Сольпугу", залив контрактильный блок регенерирующей смесью, подключив батарею к сети и, в последнюю очередь, поставив на промывку и регенерацию ЭХГ, — чтобы не забивался копотью, случайными эпоксидами, не замасливался бы и не накапливал тяжелых металлов. Все.