Крепко намешано, не правда ли? Если добавить к этому привязанность ко мне старшего брата, картина вырисовывается все более радужная. Но мы не были б собой, будь все так просто. Что значит смешение в жилах наследников крови четырех семей, и перекрещивания интересов восьми, если треть из них связывает кровная месть? Отца тоже волновал этот феномен.
Потому на простой последовательности браков и рождений дело не закончилось.
Он даже трагедии использовал к своей выгоде.
Начнем с того, что шестьдесят лет назад Лиам, последний король вампиров (не путать с их Властелином — это разные весовые категории), спустился к нам для заключения мирного договора. В ходе торжеств и переговоров один из его подданных не удержался, и укусил воина клана Ночных Теней, обратив его притом. Нарушителя упокоили, а вот обращение пропустили. Официальная версия гласит — слишком дикая магия спит в крови Тени. Не буду гадать, так это или нет (сам временами скармливаю окружающим эти 'официальные' версии), но после заключения договора и шести лет плодотворного сотрудничества в наших катакомбах объявился белый призрак.
Насколько я знал, Муар держался из последних сил. У дроу вообще железная сила воли, а Тени в этом смысле лучшие из нас, уступают только Пантерам. Но, как бы то ни было, однажды он сорвался. Напал на какого-то раба в своем доме, напился крови... и Инициировался.
В свите короля вампиров бездарей не держат, а потому вкупе с голодом новоявленный дроу-вампир получил и целый букет необычайных способностей. Четкий перечень не сохранился, знаю только, что после того на протяжении двух лет неизвестный призрак убивал жителей. Иногда быстро, иногда крайне жестоко.
Кстати, специфика вида — обратить чистокровного дроу кое-как можно, но такой вампир не способен создать ни одного птенца. Полагаю, он убивал не потому, что хотел убить, а от отчаяния и одиночества. В общем, такой романтический образ не мог не тронуть сердца моей матери. Она всегда была немного излишне романтичной. И охоту любила. Я ее почти не помню, только по портрету.
Итак, мать отправилась на поиски. И, что неудивительно, нашла искомый объект, по ходу погибнув и забрав его с собой, но сумев спасти какого-то встрепанного мальчишку, оказавшегося, совершенно случайно, наследником Серебряной ветви. Как итог — кровная месть двух родов прекращена, Ночные Тени присягнули Пантерам на верность, Заклинающие Тьму получили на руки 'создателя' дроу-вампира, и окружили меня особым вниманием, вампиры погрязли в долгах, и лишь единственного — Источника — не хватает мне или моему брату, чтоб обрести силу истинного правителя. Впрочем, брат все же нарушил планы отца — он женился. Но и тут отец все равно не прогадал — жениться братец умудрился на Древней, квартеронке ангела и демона. И все это в изящной мэйнийской упаковке.
Думаю, не смотря на свои прагматические взгляды, именно смерть моей матери отца и подкосила. Все же он ее любил. Но и тут проявил себя, сумев своей смертью добыть для нас еще несколько бонусов военного плана, невозможных прежде. Темного полога, мой повелитель.
В результате такого стечения событий я ввязался в поиски этого самого Источника. Сехмет. Что такое источник? Нечто вроде наших Каменных Садов, но куда мощнее. И связанное с народом дроу не только договором, но кровью, и, если повезет, эмоционально. Вот поэтому Сехмет — всегда женщина. Какого мужчину в пещерах такой чепухой удержишь?.. Если б не это — притащил бы. Вот из вредности. Притащил бы этого мерз-сссского паладина домой и посадил на цепь, чтобы никуда не делся.
Я пристрастен? Так, Тири, руку с меча... Медленно. Дыши ровно... Сам себя резать собрался? Герой! И сам себе в зубы дашь же за детское 'Тири'?
Я прав. Мысль послужила утешением.
Еще раз, но спокойно. Я пристрастен?
На этот раз мне удалось ограничится ехидным фырканьем.
Судите сами.
После Исхода и Последней войны наш мир существовал в шатком, но равновесии. Своеобразная игра в шахматы, в которой противники заранее известны, а у доски отнюдь не две плоскости, но это делает игру только лучше, обеспечивала относительный порядок и спокойствие. Большинство это устраивало. Да и игроки, опытные, умудренные опытом, не спешили на амбразуру, экономно пестуя и расходуя ценные ресурсы. Человеческие, кстати. В конечном итоге — все и всегда упирается в человеческие ресурсы. В одиночку много не сделаешь. Возражения? Хм. Уточню. Если вы один и вокруг никого — что будете делать? Вариант. А если так всегда? То-то же.
Чем меньше живет раса, тем больше любит заботу. Ха, да на мэйнийской аристократке не женишься, не поухаживав за ней пару-другую... сотню лет, в лучшем случае — десятилетий. О, все, конечно, серьезно, да и жена из нее в случае чего получится превосходная. Вот только — никаких сюрпризов больше уже не будет. Никогда. За десять лет вы досконально узнаете друг друга, за пятьдесят — заучите, за сто... В общем, если и потом останетесь рядом, значит, это — судьба! С судьбой не спорят.
Те же, кто живут мало, будто зубами впиваются в жизнь. Вырывают из нее свое счастье чуть ли не силой. 'Перед смертью не надышишься' — знаете такое? Кстати, так бьет по нервам! А они вообще так живут. Непрерывно! Чему дико завидуют наши высокомерные братья и сестры, к слову.
Так вот. Что значит, скажем, для человеческой короткоживущей женщины беременность? Девять месяцев усилий, мук и ужасов на фоне гормональных срывов. Я сейчас не обсуждаю бонусы процесса — речь о другом. Ведь потом дите еще и растить надо, три года непрерывно при нем сидеть, следить, учить. В общем, один ребенок — это минимум пятая часть молодости навскидку. Что для меня три-пять лет, даже полных смертельной скуки или боли? Взмах крыла бабочки.
А ведь на самую мимолетную заботу люди реагируют так, будто мы посвящаем им всю жизнь! Те же вампиры — из обращенных, не рожденных — крайне подвержены этой тенденции, пока не изживут окончательно человеческое.
Причем тут Вириэль?
Вот тут начинается самое интересное. Итак, на доске с вялым успехом идет игра. Доска — как в нашем случае — черно-белая с наброшенной поверх цветной сетью чужих влияний. Известный перечень фигур, почти утвержденный. И вдруг — среди всего этого — появляется некто. О, сначала, это нечто (некто) мало, как букашка. Его деяния — тлен, его желания ничто в масштабах игры. Но вот странно — постепенно вокруг него, этого 'нечто', начинает формироваться что-то. Представьте себе. Вы с раннего утра мыли окно. Не только стекла, все. Тщательно, аккуратно. И решили, скажем, перекурить. Отошли, вернулись. А на окне растет гриб. Прямо на стекле. Корешками наружу. Ваша первая мысль?
'Здравствуй, шиза'? А если этот гриб еще и, скажем, оконное стекло в мембрану радужно сияющую превращает? С особо прочным эффектом телепорта? Собственно, схема выше крайне упрощенная. И тем не менее. Начнем с того, что двенадцать лет назад Храм семимильными шагами шел к мировому господству и договорам с демонами. Даже представительства и у нас, и у них были. Традиции подбирать найденышей не следовали сто семьдесят лет — зачем, если за чью-то душу у демона можно получить очень, очень много, не отдав ничего взамен? И вот надо ж было такому случиться, чтобы за полгода до появления Вир у стен Храма прежний Магистр, в свое время обучавший и Светлого Принца, погиб в битве с демоном. В качестве мести, по старой доброй традиции, запихнув последнего на свое место и превратив одного из сильнейших созданий Преисподней в лишившегося памяти полукровку.
Откуда я это знаю? Не скажу. Но намекну — я его вызывал. Еще когда он был сам собой. Без комментариев.
Понятно, демон, даже забывший себя, слишком горд, чтобы просить помощи, тем более, у своих (слишком умен), но притом страшно любопытен, и ребенок остается при Храме. Кстати, в книгах детей значится три. Вириэл Урисский, Вириэль Урисский, и Вириэль Ури-с-кий. Более того — в молитвах храмовников с того времени звучат все три имени. Книги остаются неизменны. А по книгам, между прочим, довольствие начисляют. Понять, кто он — не возможно. Парня скрывают, как последнюю плащаницу от нудиста. Через какое-то время случается очередной фурор — в Храм сам прилетает Полуночный. О, ну, подумаешь, прискакала себе лошадь! Эка невидаль! Так сказал бы любой, кто не знаком с этими скакунами.
Вот только игроки не невежественны, они очень хорошо ЗНАЮТ, что это значит.
Представьте себе — таракан на стене. Мерзко? А если он бриллиантовый? Трактир уже совсем близко, а потому — закругляюсь. И вот чем закончу импровизированный экскурс. Как вы думаете, какие мысли возникают у игроков при виде этого 'таракана'? Поймать? Отнюдь. Откуда взялся, где такие еще есть, что может? Может, его драгоценный панцирь — лишь упаковка? А что тогда он скрывает? Кому потребовалось тратить бриллианты? Сколько в них каратов? Фальшивка? Настоящие? А не обманка ли это? И если да — то для кого? Для чего? Или ловушка? Как работает? На кого? Что будет, если в нее попасться? А что будет, если не попасться? И как можно сыграть, чтобы выиграть, если попадешься? Кто выставил эту фигуру на доску? Зачем? Специально или случайно? Как проверить? Что это означает в перспективе? Какие союзы позволит заключить?.. И так далее — до бесконечности. А ведь с бриллиантовым тараканом все куда как проще и очевидней...
Деревенька будто одеревенела. Не обезлюдела — и у смерти, и у безлюдья свой запах, и даже там все равно остается нечто, возникает своеобразное ощущение. Те, кто чувствовали его хоть раз — знают. Здесь было иное. Некоторые вещи и предметы скучают по тем, кто их оставил. А здесь вся деревенька затаилась, застыла, как муха в янтаре.
В деревне мерно хлопали ставни. По голым проемам немногочисленных, лишенных намека на стекло, окон. Обычно их затягивали кто шкурой, кто доской, а кто и на магию не скупился — да к лету снимали. А от мух, слепней, оводов да комаров не помогали никакие чары... Магией они владели, что ли?
В общем, местность выдалась замечательная.
По главной (и единственной) дороге гордого селения со звучным именем Выпасы [кого пасли?!.. тут даже коров, не смотря на феноменальные — на пол литра в неделю больше, чем у всех, удои — ни у кого больше двух не было] шел парень. Щурил глаза от солнца, мурлыкал себе под нос что-то. Сапоги на каблуках на нем смотрелись неотъемлемой частью образа. Впрочем, наверное, и без них он бы выглядел так же органично. Если не более.
'Ну да шел бы себе и шел, никому никакого дела нет, ходют тут всякие', — мог бы проскрипеть единственный двухэтажный дом, старостин. Да не стал. Невежливо это — а вдруг путника чем обидишь ненароком?
Вот 'нароком', с умыслом — это другое дело...
Дом подумал еще немного и ужаснулся. Его никогда не простят предки, предай он свод законов домов. Да вот беда — у домов зубы не режутся. А у него росли. Еще как росли. 'Что же это делается-то?' — суматошно подумал он, да хлопнул мореной дубовой дверью.
Хорошо так хлопнул. Внутри что-то упало, загремело по полке, и... сверху, откуда-то, откуда он и не знал, вдруг посыпался... чеснок! Самый настоящий!
На радостях дом попробовал было попрыгать, но вовремя вспомнил, что порядочные дома так не делают, и не ему на текучей крыше начинать это безобразие, и просто шумно вздохнул.
С конька с карканьем сорвалась ворона.
Визитер проводил ее взглядом с крайним интересом. Кажется, к ужасу вороны, даже гастрономическим. Небрежно сбил с манжета щелчком пальцев божью коровку, и легко кивнул дому.
Дом чуть не прослезился. По крайней мере, колодец слегка потек и затопил задний двор, но этого никто не заметил. 'Бывают же уважительные гости! Вот что значит — порода! Эх...'
А гость, тем временем, небрежно оправил щегольскую куртку да пошел себе дальше. К трактиру.
'Ууу... шалава!' — тоскливо подумал старостин дом. — 'Ведь ни одного же путника не приветил, как должно! А все ходют и ходют... Эх...'. И, чтобы не мучить себя тяжкими думами, дом снова заснул. На время.
Ведь раз проснувшиеся вещи до конца никогда не засыпают.
Дорога перед трактиром была вся взрыта. То ли копытами, толь сапогами — уже и не разберешь, после утреннего дождика. Да только итог один — ни пройти, ни проехать.
Визитер, дернув брезгливо чуть более длинным, слегка заостренным, ухом, одним легким движением взмыл на шаткую оградку; ловко, будто канатоходец, пробежал по скату крыши почти до самой двери. Посмотрел вниз, на затопленное крыльцо [а он, кстати, дождя и не вспомнил], да и взобрался по стене еще выше, на второй ярус крыши, да оттуда — в окошко пристройки. Всяко чище, чем во дворе грязь месить.
Спрыгнул на скрипучий пол совершенно беззвучно, прислушался.
Вряд ли человек услышал бы хоть что-то — а он слышал. Тихие голоса. Он вздохнул, скривился и насторожил уши. Звуки сразу же стали четче. Да и не только звуки. Раз, два... Считая незваных гостей, он уже невесомой тенью крался по коридору. Не к двери — там прежде всего заметят. К горящему камину. Пришлось снова выбраться через окошко на крышу, пройтись немного. Труба была узкой, еще б сантиметр — и точно б не стал даже пробовать. Но к низу она расширялась, это он еще вчера уяснил, пока глинтвейн варил.
А как пачкаться не хочется... Дроу взялся обеими руками за край.
И спрыгнул в трубу. Прямо в пламя.
Сколько про дроу страшилок ходит — не счесть. Но Ванька, трактирщика сынок, никогда не пугался. 'Страшно интересно' — вот верное слово. Это он от бабки Клаши услышал, когда кур гонял да больше просыпал, чем разбирать помогал зерно. Да, одновременно. Очень активный был ребенок, неугомонный, ветерок, а не мальчик, как говорила мама. Ух, как баба Клаша завелась, просыпанное зерно увидев! Мол, будешь плохо слушаться — за тобой дроу придут и заберут! Но почему-то на все вопросы — а как их позвать? А что дроу любят? А детей они жареными едят или маринованными? Или, может, вовсе засаливают? А зачем дроу дети? Своих нет? Ведь интересно ж! — и она отмахнулась, и никто в деревне так и не ответил. Дроу страшные, и от них лучше держаться подальше.
Ванька поверить не мог своему счастью. В дядькин трактир, обычно пустовавший с весны по осень да с осени по весну, набилось столько дроу! Он еще столько считать не умел — пальцев на руках и ногах не хватало. Но какие они, дроу, уже знал. Разные, и совсем не страшные. Только очень сердитые. Может, им животы прихватило?..
А девчонки у них правда странные. Но красивые. И почему их все зовут одалисками?
Узкоглазая темная, с косичками по бокам узкого личика, фыркнула, вперившись в него взглядом. Мать заохала, потащила его за юбку свою юбку, а Ванька понять не мог — они что, не видят? Она же смеется!
'Не одалисками, а садистками, дурик'
Ванька не удивился голосу в голове — он и без того их часто слышал. И Муркин, и Бобика, и Кузькин, и мышиный, и...
'Но ведь одалиска красивей' — наивно удивился ребенок.
Несчастный подросток в стройных рядах непрошибаемо сердитых и прекрасных, как вороненая сталь, нелюдей отчаянно расчихался. И только подбородок вздернула под осуждающими взглядами. Мол, хочу — и кашляю! Что, кому-то не можно?
