Между тем, я прилагала все усилия, чтобы проверить основные жизненные показатели старой леди, которые не были особо жизнеспособными, но, тем не менее, довольно хорошими для того, кто был мертв за минуту до этого. Дыхание очень поверхностное, тяжелое; цвет лица — как недельная овсянка; холодная, липкая кожа, несмотря на высокую температуру в комнате, и я совершенно не могла найти пульс, хотя он явно должен был быть у нее. Разве нет?
— Как вы себя чувствуете? — спросила я.
Она положила трясущуюся руку на живот.
— Я чувствую себя немного нездоровой, — прошептала она.
Я прижала свою руку к ее брюшной полости, и тут же это ощутила. Пульс был там, где его не должно быть. Он был нерегулярным, приостанавливающимся и резко меняющимся, — но он, безусловно, был.
— Иисус твою Рузвельт Христос, — сказала я. Я произнесла это негромко, но миссис Кромби ахнула, и я заметила, как дернулся ее передник, когда она, вероятно, сделала под ним "козу".
У меня не было времени, чтобы беспокоиться об извинениях, я встала и схватила Роджера за рукав, оттаскивая его в сторону.
— У нее аневризма аорты, — очень тихо сказала я ему. Должно быть, у нее какое-то время было внутреннее кровотечение, этого достаточно, чтобы она потеряла сознание и казалась холодной. Это очень скоро прорвется, и затем она умрет на самом деле.
Он громко сглотнул, лицо его стало чрезвычайно бледным, но сказал только:
— Можно сказать, как скоро?
Я взглянула на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого цвета, как и набухшее снегом небо, и ее глаза меняли фокус, подобно мерцанию свечи на ветру.
— Ясно, — сказал Роджер, хотя я ничего не сказала. Он сделал глубокий вдох и прочистил горло.
Толпа, которая шипела как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все глаза в помещении были прикованы к сцене перед ними.
— Вот, наша сестра вернулась к жизни, как и все мы однажды вернемся благодатью Божией, — сказал Роджер мягко. — Это — знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет в руки ангелов, но возвратилась к нам на мгновение, чтобы донести нам подтверждение любви Бога, — он сделал секундную паузу, очевидно, подыскивая, что сказать дальше. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. — Не хотели бы вы... сказать что-нибудь, о, матушка? — прошептал он на гэльском.
— Ага, хочу, — миссис Уилсон, казалось, получила силу и вместе с ней — негодование. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу. — Что это за поминки, Хирам Кромби? — требовательно воскликнула она, уставившись на своего зятя буравящим взглядом. — Я не вижу ни еды, ни питья, и — что это? — ее голос повысился до яростного визга, ее глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер поспешно отодвинул, когда поднимал бабулю. — Что за... — она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. — Что за... ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов, и удивительно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы стащил и одеяние, обвившее мой труп, чтобы наделать одежды своим сопливым детям, и где моя лучшая брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена в ней! — ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. — Мэйри! Моя брошь!
— Она здесь, матушка, здесь! — бедная миссис Кромби, совершенно подавленная, рылась в кармане, всхлипывая и задыхаясь. — Я убрала ее, чтобы сохранить... Я хотела надеть ее на вас до того... перед тем, как... — она вытащила уродливую груду гранатов, которую мать выхватила у нее, покачивая возле груди и сверкая глазами вокруг с ревнивым подозрением. Безусловно, она полагала, что ее соседи только и ждут удобного случая, чтобы стащить брошь с ее тела; я слышала обиженное сопение женщины позади меня, но не было времени обернуться и посмотреть, кто это.
— Ну, ну, — сказала я, используя мой лучший успокаивающий врачебный тон. — Я уверена, все будет хорошо.
"Конечно, не принимая во внимание тот факт, что вы собираетесь умереть в ближайшие несколько минут", — думала я, подавляя истеричное желание неуместно расхохотаться. На самом деле, это могло произойти и через несколько секунд, если бы ее кровяное давление немного повысилось.
Мои пальцы ощущали тяжелое сильное пульсирование в ее животе, которое выдавало смертельный прорыв ее брюшной артерии. Кровотечение, должно быть, началось раньше, заставив ее потерять сознание настолько, чтобы она казалась мертвой. В конечном счете, она просто протолкнет тромб, и это все-таки случится.
Роджер и Джейми оба предпринимали все, чтобы успокоить ее, бормоча на английском и гэльском и утешительно похлопывая ее. Она, казалось, отреагировала на эту заботу, хотя все еще пыхтела, как паровая машина.
Помогла также и бутылка виски, извлеченная из кармана Джейми.
— Ну, так-то лучше! — произнесла миссис Уилсон, немного успокоившись, когда он торопливо выдернул пробку и провел бутылкой под ее носом, чтобы она могла оценить качество напитка. — Вы, поди, и еду принесли? — миссис Баг расчистила себе путь вперед, держа корзину перед собой в качестве пробивающего тарана. — Хмф! Никогда не подумала бы, что при жизни увижу папистов, более добрых, чем моя собственная семья! — последнее было адресовано Хираму Кромби, который до сих пор стоял открывая и закрывая рот, не находя ничего, что можно было бы сказать в ответ на тираду его тещи.
— Почему... почему... — он запнулся в негодовании, разрываясь между шоком, очевидной яростью и необходимостью оправдаться перед соседями. — Более добрыми, чем ваша семья! Разве не давал я вам приют в эти последние двадцать лет? Кормил и одевал вас, будто вы были моей собственной матерью? Переносил ваш з-злой язык и д-дурной характер в течение стольких лет, и никогда...
Джейми и Роджер вскочили, пытаясь унять его, но вместо этого помешали друг другу, и в сумятице у Хирама появилась возможность продолжать высказывать все, что думает, что он и сделал. Так же как и миссис Уилсон, которая и сама не ленилась на выпады.
Пульсация сотрясала ее живот под моей рукой, и я прилагала немало усилий, чтобы удержать ее от соскакивания со стола и осыпания ударами Хирама бутылкой виски. Соседи были взволнованны.
Роджер взял дело — и миссис Уилсон — накрепко в свои руки, обхватывая ее щуплые плечи.
— Миссис Уилсон, — сказал он хрипло, но достаточно громко для того, чтобы заглушить негодующее возражение Хирама Кромби относительно последнего выпада миссис Уилсон по поводу его характера. — Миссис Уилсон!
— Э? — она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, моргая на него в секундном замешательстве.
— Прекратите. И вы — тоже! — он сверкнул глазами на Хирама, который открыл, было, рот, но сомкнул губы. — Я не потерплю этого, — сказал Роджер и ударил Библией по столу. — Это неподобающе, и я этого не допущу, слышите меня? — он сердито смотрел на скандалистов, переводя взгляд с одного на другого, ожесточенно нахмурив черные брови.
В комнате стало тихо, были слышны только тяжелое дыхание Хирама, тихие всхлипывания миссис Кромби и слабый астматический хрип миссис Уилсон.
— Итак, — сказал Роджер, по-прежнему сверкая глазами вокруг, чтобы предотвратить любые дальнейшие нарушения. Он положил руку на тонкую, покрытую старческими пятнами руку миссис Уилсон. — Миссис Уилсон... разве вы не знаете, что стоите перед Богом в эту минуту? — он бросил взгляд на меня, и я кивнула: да, она действительно умирает. Ее голова покачивалась на шее, и свечение ярости угасало в ее глазах, пока он говорил. — Бог рядом с нами, — сказал он, подняв голову, чтобы обратиться ко всем присутствующим в целом. Он повторил это на гэльском, и послышался своего рода всеобщий вздох. Он прищурился на них. — Мы не станем осквернять это священное событие ни гневом, ни ожесточением. Теперь, сестра, — он бережно сжал ее руку. — Да упокоится твоя душа. Волею Божьей...
Но миссис Уилсон не стала больше слушать. Ее сморщенный рот широко открылся в ужасе.
— Поедатель грехов! — закричала она, дико оглядываясь вокруг. Она схватила блюдо со стола позади нее, просыпая соль на складки своего савана. — Где поедатель грехов?
Хирам застыл, будто его ударили раскаленной кочергой, затем развернулся и стал прокладывать путь к двери, толпа расступилась перед ним, давая дорогу. Ропот предположений возрастал за его спиной только для того, чтобы резко остановиться, когда снаружи донесся пронзительный вопль, и другой вслед за ним, после того как первый утих.
Благоговейное "Ооо!" поднялось в толпе, и миссис Уилсон выглядела удовлетворенной, поскольку плакальщицы начали отрабатывать свои деньги в полную силу.
Затем возле двери произошло шевеление, и толпа расступилась, как Красное море, оставляя узкую тропу к столу. Миссис Уилсон сидела на ложе вертикально, мертвенно-бледная, едва дыша. Пульсация в ее животе бурлила и прыгала под моими пальцами. Роджер и Джейми поддерживали ее под руки.
В комнате воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только завываниями плакальщиц и медленными, крадущимися шагами, мягко ступающими по земле снаружи, а затем, вдруг, громче — по доскам пола. Прибыл поедатель грехов.
Он был высоким человеком, по крайней мере, раньше. Его возраст невозможно было определить: годы или болезнь съели его плоть, так что широкие плечи и спина ссутулились, костлявая голова, увенчанная редеющей путаницей волос с проседью, выдавалась вперед.
Я посмотрела на Джейми, приподняв брови. Я никогда до сих пор не видела этого человека. Джейми едва заметно пожал плечами: он тоже не знал его. Когда поедатель грехов подошел ближе, я увидела, что его тело искривлено: он, казалось, был выдолблен с одной стороны, возможно, его ребра были сломаны в результате какого-то несчастного случая.
Все взоры были сосредоточены на этом человеке, но он не встретился глазами ни с одним из присутствующих, устремив взгляд в пол. Проход к столу был узким, но люди отступали назад, когда он проходил мимо, стараясь избежать его касания. Только когда он достиг стола, он поднял голову, и я увидела, что у него отсутствует один глаз, очевидно, выцарапанный медведем, судя по переплетению множества шрамов, окаймляющих глазницу.
Другой глаз был зрячим: поедатель грехов остановился в изумлении, увидев миссис Уилсон, и оглянулся вокруг, явно не понимая, что делать дальше.
Она высвободила одну руку из хватки Роджера и протянула поедателю грехов блюдо с хлебом и солью.
— Приступайте, — сказала она высоким и немного испуганным голосом.
— Но вы не мертвы, — сказано было мягким, культурным голосом, выдававшим только замешательство, но толпа отреагировала так, будто услышала шипение змеи, и отступила дальше, если это было вообще возможно.
— Ну и что с того? — возбуждение заставляло миссис Уилсон дрожать еще больше: я могла ощущать небольшую постоянную вибрацию, передающуюся через стол. — Вам заплатили, чтобы вы съели мои грехи — так сделайте это!
Тут у нее возникла мысль, и она рывком выпрямилась, скосив глаза на своего зятя:
— Ты заплатил ему, Хирам?
Хирам все еще оставался покрасневшим от предыдущей перепалки, но в ответ на это стал красновато-коричневым и схватился за грудь. "Скорее за кошелек, чем за сердце", — предположила я.
— Да, я не собираюсь платить ему прежде, чем он закончит работу, — огрызнулся он. — Как еще добиться выполнения обязательств?
Видя, что утихомиренный скандал готов вспыхнуть с новой силой, Джейми отпустил миссис Уилсон и спешно пошарил в спорране, вытащив серебряный шиллинг, который швырнул через стол поедателю грехов, не желая, однако, как я видела, прикасаться к этому человеку.
— Итак, вам уплачено, — сказал он резко, кивнув ему. — Исполните свое дело в лучшем виде, сэр.
Мужчина медленно обвел глазами комнату и всасываемый толпой воздух был слышен даже сквозь вопли "ГООООООРЕЕЕЕЕ в доме КРОООООМБИИИИ", доносящиеся снаружи.
Он стоял не более чем в футе от меня, достаточно близко, чтобы я чувствовала его кисло-сладкий запах: запах старости и нечистот в его тряпье, и что-то еще, какой-то слабый душок, который свидетельствовал о воспаленных язвах и не долеченных ранах. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Спокойный карий глаз, цвета янтаря, поразительно похожий на мои собственные. Встреча с его взглядом дала мне странное ощущение в глубине желудка, как будто я мгновение смотрела в кривое зеркало, и увидела безжалостно деформированное отражение своего собственного лица.
Он не изменил выражения, но при этом я почувствовала, как что-то невыразимое произошло между нами. Затем он отвернулся и протянул длинную, высушенную, очень грязную руку, чтобы взять кусок хлеба.
Своеобразный вздох пронесся по комнате, пока он ел — медленно рассасывая хлеб, поскольку у него имелось лишь несколько зубов. Я могла чувствовать пульс миссис Уилсон, теперь более поверхностный и быстрый, как у колибри. Она повисла, обмякнув, в руках мужчин, увядшие веки ее глаз слипались, пока она наблюдала.
Он обхватил обеими руками кружку с вином, будто это была святая чаша, и, закрыв глаза, опустошил ее. Поставил пустую чашку и с любопытством посмотрел на миссис Уилсон. Я предположила, что он никогда раньше не встречал ни одного своего клиента живым, и гадала, как долго он исполнял эту странную службу.
Миссис Уилсон уставилась в его глаза, лицо ее было пустым, как у ребенка. Пульс в животе прыгал, словно градины: несколько легких ударов, пауза, затем стук, который пробивал мою ладонь, словно взрыв, и снова череда беспорядочных скачков.
Поедатель грехов поклонился ей, очень медленно. Затем он повернулся кругом и рванулся к двери с удивительной для такого немощного субъекта скоростью.
Несколько мальчиков и молодых парней возле двери с криками бросились наружу вслед за ним: некоторые схватили деревянные палки из жаровни очага. Остальные разрывались: они посмотрели в сторону открытой двери, где слышались выкрики и стук бросаемых камней вперемешку со стонами плакальщиц, но их взгляды неизбежно притягивались обратно к миссис Уилсон.
Она выглядела... умиротворенной — вот подходящее слово. Это было неудивительно, поскольку пульс под моей рукой совсем утих. Где-то глубже, внутри себя самой, я ощущала дурманящее движение начавшегося кровоизлияния, затопляющего теплотой, которая утаскивала меня, заставляла черные пятна кружиться перед глазами и вызывала звон в ушах. Я знала: как бы там ни было, теперь она умерла навсегда. Я чувствовала ее уход. И все равно слышала ее голос поверх шума, очень тихий, но спокойный и чистый.
— Я прощаю тебя, Хирам, — сказала она. — Ты был хорошим парнем.
У меня в глазах потемнело, но я по-прежнему смутно слышала и ощущала происходящее. Что-то подхватило меня, увлекло прочь, и спустя мгновение я обнаружила себя прислонившейся к Джейми в углу, его руки поддерживали меня.
— С тобой все хорошо, Сассенах? — он говорил настойчиво, легонько тряся меня и похлопывая по щекам.
