Переговоры касались нескольких чрезвычайно сложных моментов. Прежде всего, необходимо было определить, кто был тяжелораненым солдатом, а кто нет, и кто должен был производить отбор этих пленных. Затем, необходимо было принять решение о том как будут перевозиться раненые: либо самолетами, которые могли бы поднимать восемнадцать носилок, но использование которых было ограничено, пока не приведут в порядок аэродром, либо вертолетами, которые, учитывая тип, имеющийся в наличии в то время в Индокитае и большие расстояния, могли перевозить только несколько раненых за раз, но приступить к своей работе могли почти немедленно. Самой серьезной проблемой на переговорах были встречные уступки, которые требовал противник.
Они включали в себя не только прекращение действий французских ВВС в радиусе десяти километров от долины Дьенбьенфу, но и прекращение бомбежек больших участков шоссе №41. Последний пункт был самым важным для Вьетминя и самым опасным для французов. Ибо, если и оставалась хоть капля военной рациональности во всей битве при Дьенбьенфу, то она заключалась в том, что длительная оборона долины сковала значительную часть главных боевых сил противника вдали от дельты Красной реки и что Вьетминю будет чрезвычайно трудно развернуть всю массу осадных войск и изготовить их для атак вокруг дельты, до того как генерал Коньи получит дополнительные подкрепления, необходимые для сдерживания таких атак. Все зависело от того, удастся ли хотя бы частично перекрыть основные транспортные артерии, шоссе №41 и в меньшей степени, шоссе №7 из Лаоса, или сделать их использование как можно более дорогостоящим для противника. С понятной логикой, генерал Зиап решил использовать примерно 10000 пленных, находящихся в его руках, точно так же как японцы использовали пленных союзников на своих транспортных судах во время Второй мировой войны. Пленных союзников размещали на хорошо видимых местах на верхних палубах японских транспортов, перевозящих сырье в Японию, в результате чего самолеты, или подводные лодки союзников оказывались в затруднительном положении: либо позволить японскому судну вернуться в Японию с грузом ценного сырья, либо уничтожить корабль и вместе с ним сотни своих товарищей. (Ни пилотов английских и американских ВВС, ни американских подводников это совершенно не смущало — транспортные суда топили бомбами, торпедами и расстреливали с воздуха, не обращая внимания на военнопленных или заключенных концлагерей на палубе. Прим. перев.)
В случае с Дьенбьенфу, Вьетминь решил чередовать свои пехотные и артиллерийские колонны с колоннами французских военнопленных. Таким образом, французские бомбардировщики, стремящиеся перекрыть стратегические дороги, столкнулись бы с проблемой необходимости убивать своих собственных товарищей во время атаки. Вьетминь объяснил, что их собственные раненые — а их, конечно, были тысячи — также будут транспортироваться по этим дорогам, так что открытие аэродрома Дьенбьенфу для французских самолетов и сохранение дорог открытыми для грузовиков коммунистов было услугой за услугу. У французов не было другого выбора, кроме как согласиться. Поступить иначе означало бы пожертвовать жизнями, возможно, 1500 тяжелораненых людей, ради туманного краткосрочного военного преимущества. Возбужденное общественное мнение внутри страны и за рубежом, вероятно, этого бы не потерпело.
Проблема отбора раненых для эвакуации была, возможно менее важной, но с человеческой точки зрения, столь же сложной. Как знал доктор Гровен, почти все пленные были физически не в состоянии пройти 600 километров по джунглям; во многих случаях люди, у которых были относительно легкие ранения, но потеряли много крови, были в худшем состоянии для похода, чем те, кто возможно получил более серьезную рану, такую как ампутацию руки, но которые отправились от нее. Кроме того, существовала проблема раненых из Вьетнамской национальной армии, которые попали в руки Вьетминя. Коммунисты считали своих собственных граждан, воевавших на стороне Франции, предателями и поначалу отказывались включать их в число раненых, подлежащих отбору для эвакуации. И снова французы столкнулись с ужасным затруднением: если бы весь процесс эвакуации был поставлен под угрозу ради небольшого процента вьетнамских раненых, французское общественное мнение пришло бы в ярость. Тем не менее, если бы раненые вьетнамцы, которые доблестно сражались бок о бок с французами, были бы брошены на милость Вьетминя, последующая деморализация среди и без того сильно деморализованных войск вьетнамской армии за пределами Дьенбьенфу привела бы к масштабному военному кризису в самом Индокитае. Переговоры были прекращены и полковник Юар вернулся в Ханой для консультаций с французским верховным командованием.
То, что последовало в следующие несколько дней, было наглядным примером разумной психологической войны. Несмотря на то, что переговоры еще не привели к положительному результату, верховное командование Вьетминя санкционировало вывоз на вертолете ограниченного числа раненых из Дьенбьенфу. Их прибытие в Лаос и Ханой с последующими рассказами об ужасах и страданиях в долине, немедленно усилило давление на французов, чтобы они были менее непреклонны. Юар и его миссия вернулись в Дьенбьенфу 16 мая и подписали на следующий день соглашение, предусматривающее эвакуацию 858 раненых, которые должны были быть отобраны только в соответствии с медицинскими критериями, независимо от национальности. Но французам пришлось заплатить высокую цену за эту незначительную уступку: нейтральная инспекция долины или конвоев с военнопленными, покидающих ее, не проводилась и французские ВВС воздерживались от бомбежек шоссе до завершения эвакуации раненых. Французские военные знали, что враги получили значительное военное преимущество, но в сложившихся обстоятельствах, казалось, другого выхода не было. Имея предварительное соглашение в кармане, враг теперь начал черепашьими темпами расчистку и ремонт взлетно-посадочной полосы в Дьенбьенфу, но позволил французским вертолетам и легким самолетам прилетать, чтобы забрать нескольких раненых за раз.
К 25 мая аэродром все еще не был готов для приема С-47 и Вьетминь, который до сих пор отказывался от помощи французских специалистов по разминированию для расчистки поля, теперь потребовал, чтобы такие специалисты прилетели. Тем временем, внутри лагеря также усилилось давление, поскольку политические комиссары Вьетминя начали прибирать к рукам своих собственных врачей. Раненые были «переклассифицированы» в соответствии с тем, что называлось их «демократической срочностью», а не их медицинской срочностью, при этом нижним чинам неевропейского происхождения медицинская помощь оказывалась раньше, чем европейским солдатам, а те, в свою очередь, лечились раньше или лучше, чем унтер-офицеры или офицеры. Когда из-за нескольких неисправных парашютов некоторые медицинские грузы упали в лагере, Вьетминь запретил сбросы с воздуха, но разрешил эвакуационным вертолетам и легким самолетам доставлять любые припасы, которые те могли доставить с их небольшой грузоподъёмностью.
И прежде всего, поскольку французский медицинский персонал в лагере понятия не имел о результатах ведущихся переговоров, на них оказывалось сильное давление, чтобы они подписывали призывы о «милосердии», ради освобождения своих раненых. Две женщины, политические комиссары, были специально приставлены к мадемуазель де Галар, французской медсестре, чтобы заставить ее подписать серию специальных обращений, из-за их особого эмоционального воздействия, исходящего от единственной француженки в Дьенбьенфу. Позже, доктор Гровен подробно описал, как она сопротивлялась в течение десяти дней, но затем уступила по его приказу (он также подписал отдельное обращение) из-за их страха, что за ее стойкость придется расплачиваться раненым.
Все эти призывы пришлось писать и переписывать несколько раз, пока они не соответствовали пропагандистским требованиям победителей, и они, конечно же, были немедленно использованы в пропагандистских целях и появились в мировой прессе. Мадемуазель де Галар, таким образом, написала письмо Хо Ши Мину по случаю его 64-летия 19 мая, в котором она поблагодарила его за милосердие к раненым пленным и пообещала, что по возвращении во Францию она попытается создать «среди молодежи, которая меня окружает, атмосферу большего взаимопонимания между двумя нашими народами, чтобы помочь, насколько в моих силах, восстановить мир». Как только она написала это письмо, две ее комиссарши сообщили ей, что она будет освобождена, но она должна написать еще одно письмо Хо Ши Мину, и еще одно в женскую организацию Вьетминя. В своем втором письме она просила о том, что дорого ее сердцу, об освобождении ее товарищей по медицинским бригадам, и снова, затронув ту же тему борьбы за мир по возвращении во Францию, она также добавила что «… хотя моя радость от возвращения домой велика, она будет крайне неполной, если бы я уехала одна, оставив позади себя остальной медицинский персонал, врачей, а также санитаров, с которыми я неустанно работала, ухаживая за нашими ранеными. Поэтому я прошу Вас не забывать о них, и я уверена, что никто никогда не взывает напрасно к Вашему милосердию…»
Несколько дней спустя, сам Хо Ши Мин показал письмо мадемуазель де Галар российскому кинооператору Кармену и добавил:
— Генерал де Кастр сейчас тоже выступает за мир. Перед (битвой) он не говорил о мире.
К сожалению, 22 мая в 15.00 три самолета французских ВВС разбомбили и обстреляли шоссе №41, в двух километрах к югу от Коной, ранив и убив многих французских пленных вместе с их захватчиками. В отместку Вьетминь выслал оставшийся французский персонал, включая доктора Гровена и отправил их по шоссе №41 тем же путем, что и военнопленных. Это был ловкий психологический трюк. Они шли несколько дней, как и остальные военнопленные, но затем их погрузили на грузовики, отправили обратно в Дьенбьенфу и отпустили с последними ранеными в первую неделю июня 1954 года.
Для самых сложных случаев, был еще один путь эвакуации по воздуху. Соединенные Штаты в качестве последнего жеста благотворительности предложили лечить их в военных госпиталях Соединенных Штатов, и вскоре началась операция «Раненый воин», в ходе которой выжившие перебрасывались по воздуху из Сайгона через половину мира в Вестовер Филд, штат Массачусетс. Десять лет спустя, аджюдан Иностранного легиона Лидеке, в Ин-Эккере, одном из последних французских фортов в Сахаре, с гордостью вспоминал, как его обучали английскому языку американские студенты из колледжа Маунт-Холиок, учебного заведения недалеко от Вестовера, как только они узнали, что французы и легионеры из Дьенбьенфу были, по словам Лидеке «люди как люди».
Что касается мадемуазель де Галар, как и было обещано, она была освобождена 24 мая. Молодая женщина прибыла в Ханой в 20.30, все еще одетая в ушитую камуфляжную форму французских десантников. Она старалась поддерживать себя в чистоте, но когда она вышла из самолета, ее тропические ботинки все еще были покрыты коричневой грязью Дьенбьенфу. Уехавшая во Францию несколько дней спустя, Женевьева де Галар-Террауб провела в Индокитае более четырех лет и выполнила 149 задач медицинской эвакуации, включая сорок в Дьенбьенфу.
Мадам де Кастр выехала 23 мая из Ханоя в Париж, куда она прибыла 25 мая в 11.55. На аэродроме Орли, ее ожидали государственный секретарь Франции по делам Индокитая Марк Жаке и государственный секретарь Франции по вопросам национальной обороны Пьер де Шевинь. На ней было бежевое пальто и белая облегающая шляпка, и на этот раз она отказалась разговаривать с прессой. Автомобиль «Ситроен» французского генерального штаба, управляемый жандармом, увез ее за город.
Также 24 мая тяжелораненый старший сержант был вывезен из долины Дьенбьенфу в столицу Лаоса Луангпрабанг. Он был венгром, по фамилии Береш и служил в 1-м парашютном батальоне Иностранного легиона на «Югетт». 19 мая, когда Вьетминь праздновал день рождения Хо Ши Мина, Береш дотащился до палатки близлежащего командного пункта Вьетминя, где ранее он заметил вымпел Иностранного легиона, который по-видимому, попал в руки врага в целости и сохранности. Это был ротный вымпел 4-й роты 1-го батальона 13 полубригады Иностранного легиона, уничтоженной во время самой первой атаки на «Беатрис» 13 марта. Сержант Береш схватил зелено-красный вымпел с золотым шитьем и быстро засунул его под рубашку. К счастью, его не слишком обыскивали при отбытии, и, без сомнения, из соображений сохранения лица, Вьетминь никогда не признавал, что какой-либо пленный — и особенно тяжело раненый пленный — мог ускользнуть от их наблюдения настолько, чтобы украсть флаг. Таким образом, Иностранный легион стал единственной частью в Дьенбьенфу, которая спасла один из своих боевых флагов от уничтожения или захвата.
Пленные
Согласно заведомо неполной статистике французской армии (см. приложения А и Б), гарнизон Дьенбьенфу насчитывал 5 мая в общей сложности 8158 здоровых или легко раненых человек. С 21 ноября 1953 года, он потерял в общей сложности 8221 человека, включая 1293 подтвержденных погибших. Статистика за последние три дня сражения недоступна, так как части были уничтожены полностью, вместе со своими батальонными записями. Тем не менее, 165 человек из 1-го колониального парашютного батальона были сброшены с парашютом 5 и 6 мая, в результате чего общая численность гарнизона Дьенбьенфу составила 16 544 человека, не считая 1916 тай и французов из Ляйтяу, которые пытались прорваться из этого города в Дьенбьенфу в ноябре 1953 года, или 2440 военнопленных, которые были переброшены по воздуху.
Учитывая ожесточенность последних сражений, французские командиры обычно соглашаются с тем, что, по всей вероятности, погибло по меньшей мере еще от 600 до 800 человек и по меньшей мере, столько же было ранено. Высокая доля погибших на заключительном этапе была обусловлена тем фактом, что большинство из этих потерь были вызваны плотным обстрелом артиллерии, а не огнем из стрелкового оружия. Общие потери французов можно консервативно оценить примерно в 9000 человек, из которых 885 (включая 27 не раненых медицинских работников) были переданы французам в соответствии с перемирием на поле боя в мае 1954 года. Это, за исключением горстки беглецов, о которых подробнее будет сказано позже, оставило в плену почти 7000 военнослужащих. Многие из них были гораздо более серьезно ранены, чем те, кто был отобран для передачи французам, но они уже покинули поле боя компактными группами по пятьдесят человек в 500-мильном переходе в лагеря военнопленных к северу от Красной реки или на юго-восток, в комплекс лагерей в провинции Тханьхоа. Для измученных и в основном, раненых, выживших в битве при Дьенбьенфу, это стало маршем смерти.
Этот автор в другом месте подробно освещал жизнь в лагерях военнопленных Вьетминя, и поэтому он здесь будет касаться только событий связанных с судьбой пленных, взятых в Дьенбьенфу. В отношении военнопленных из Дьенбьенфу выделяются два факта: во-первых, их огромное количество и необходимость их транспортировки подальше от районов, где они могли быть освобождены французами, представляли невероятно сложную проблему для примитивной тыловой системы Вьетнамской Народной армии. Во-вторых, другие французские пленные обычно попадали в руки коммунистов всего через несколько дней боев и, за исключением тяжелораненых, не находились в состоянии общего физического упадка. От тридцати до шестидесяти дней марша со скоростью двадцать километров в день, при переноске рисовых пайков для колонны и многочисленных носилок, просто оказалось слишком много для большинства людей. Продовольственные пайки, выделяемые их захватчиками, сделали все остальное: четыреста грамм риса в день и десять арахисовых орехов каждый десятый день. Некипяченая вода и, в некоторых случаях, жидкий чай, составляли единственное доступное питье. Во многих случаях, наличие воды ограничивалось в сельской местности и вблизи шоссе №41. Обезвоживание из-за постоянной дизентерии и аномального потоотделения вскоре превратило военнопленных в «ходячие скелеты», напоминающие фотографии из немецких концентрационных лагерей.
