Пыль полей, щебень городов. Пашни стали пустыней, города потеряны в забвении.
Это суть цивилизации, расцветать, сжигая всё вокруг и умирать в пепле и нечистотах, чтобы воскреснуть вновь, прорастая на останках предшественников. Это то, что заставляло людей подниматься вновь и вновь, бросая вызов судьбе, природе, чудовищам, богам, планете... идти по трупам, сражаться, умирать и убивать. Пока однажды цивилизация, вобравшая в себя льды Йотунхейма и благословения Ханаана, ветра Острова Дубов и раздолье Великих Степей, не вырвалась, чтобы покорить весь мир.
Цивилизация, произраставшая из общих корней, соединённая вместе стволом генетики, редких сохранившихся языковых корней и осколками полузабытых легенд.
У него не было ворот — первые города их не имели, просто оставляя извилистый проход в защитных стенах, что реинкарнировал много, много раз. Полумесяц и Аравия, Двуречье и Греция, болота славян и леса германцев.
Подниматься с колен, пробовать вновь и вновь, пока створки ворот не станут ненужными, сменившись змейкой бетонных конструкций.
Идти вперёд, сохраняя корни, сражаясь друг с другом, вставая плечом к плечу, против порождений жестокого мира, и идти вперёд сквозь дикие земли.
Да, тюрки некогда отбросили этот ход, преградив путь за пределы Степей, но где они теперь? Всё также присягнули цивилизации, обошедшей их по морям.
Да, татары некогда прошли её владения насквозь, казалось, покорили больше половины ареала, и где они теперь? В составе одной из индоевропейских империй.
Срази врага, перешагни его труп и срази следующего. Умри, вернись и попробуй снова. Умори его голодом, зарази болезнями, убей издалека пулей. Не важно как — победи.
Ибо таков путь успешной цивилизации.
Он ничего не говорил, идя вперёд на древнего властителя города, что потерял даже реку, на которой стоял. Слова были не нужны. Да и не было их.
Символ власти ацтекских богов, обсидиановый меч вылетел из Врат великого града — и рассыпался в пыль, унесённую ветром вокруг конкистадорских сапог.
Грам вильнул в сторону, огибая его, окружая его, подчиняясь тому, кто воплощал предков его хозяев.
Многочисленные Гаэ воткнулись в землю, чтобы взлететь, когда он поравнялся с ними, воспаряя и направляя свои острия на того, кто был кельтам соседом, но не предком.
Арондайт, благородный меч отклонил свой удар, не в силах бросить вызов тому, кто был до того, как поданные сузерена его владельца отделились от единой прежде общности.
Кусанаги, меч, что скашивал врагов, как траву, меч, что сразил одного из великих Змеев, рассыпался со стеклянным звоном. Как рассыпалась вера его народа, дважды разбитая кораблями потомков тех, чья Воля шла на Гильгамеша. Разбилась в пыль под рёв падающих на цель пикировщиков Мидуэя.
Китайские, японские, индейские, Фантазмы маори и банту, легенды Меконга и Алтая...
Повернулись башни канонерок и дредноутов Великого Флота.
Откинулись порты в бортах галеонов и линкоров.
Хищно ощерились усатые лица казаков, прильнувших к пищалям.
Он прошёл через их обломки, как шли солдаты, матросы, конкистадоры и колонисты сквозь руины и трупы тех, кто должен был нести веру в их неодолимую силу.
Кельтские копья, ирландские, английские, греческие, германские, славянские, римские... меч этрусков и косы европейцев, топоры и молоты, булавы и луки...
Как они могли бросить вызов тому, чья правая рука тонула в Ирии, а правый глаз смотрел из источника Мимира?
Как они могли не склониться перед тем, в чьей глазнице горел взор Ваала ещё до того, как тот стал Баалом, Беллуром и Балором?
Как они могли отрицать силу того, кто отдал глаз и руку, чтобы быть как каждый из их верховных владык?
Красные глаза Гильгамеша встретились с пылающим оком древнего Лиха.
Правую рука, покрытая серебристым металлом, скрывающим пожёванную волком плоть, легла на лицо древнего царя.
Молнии Тора, мощь Аргетлама, мудрость Одина и смертоносность Балора.
И слово — простой ключ для легенды, из которой родился миф о сожжении башни, чье положение молва перенесла в Вавилон.
— Мохенджо-Даро.
И небесное пламя испепелило царя города.
Ибо нельзя бездумно собирать легенды, наследуя их уязвимости.
Морок 6
Меня зовут в"?"ў????, и я...
Ох, точно. Средний представитель человечества неспособен воспринять моё имя.
Пожалуй, лишь два человека более-менее приблизились к тому, чтобы услышать и понять его.
Широ, мальчик, дважды призвавший меня, зовёт меня Найтом.
С его точки зрения, я — уникальный Героический Дух, призываемый через родственную связь наших душ и Метку, вышитую на перикарде моего человеческого напарника.
Дух, что был призван в Четвёртую Войну Святого Грааля как Кастер совместными усилиями одного мальчика и одного маньяка. Первый заплатил за призыв своей личностью. Второй сохранил только ёё, улетевшую к Истоку Сущего.
Дух, что был призван для Пятой Войны и воплощён в сосуде класса Сейбер, к которому сверху налипло наследия прошлого призыва.
Теперь этот мальчик повергает Мировое Зло, запечатанное в своей подружке... ладно, ни слова об этом хентае, хорошо? Японцы стра-анные, я вам так скажу. Очень, очень странные.
Другой была дочка священника, давно и прочно утонувшего в своём безумии и шёпоте того, что сидело в Кубке. Человек, которого трясло от вида даже ножен меча, что я держал в руках.
Ничтожный обыватель, пыль дорог, быль легенд людских, паук Узора из Связей Знаков и Смыслов, ничтожный потомок великих корней. Слишком серый, слишком пустой, чтобы быть осквернённым своим мечом.
О, что это за меч! Стальная арматура, сваренная вместе, чёрная изолента, оплетающая рукоять и центр перекрестья. Идеальный баланс, тусклый серый цвет. Простое, рабочее оружие, заурядное, как труд каждого из обладателей слабых, но многочисленных рук серых людишек, вроде меня, что вместе, не зная этого, не осознавая, да и не особо стремясь, перестроили эту реальность под себя.
Angry Man. Так его зовут. По крайней мере, ту полую заточенную стальную заготовку, что скрывается в ножнах меча. Полую, но залитую до краём, подпираемую изнутри давлением древнего, как Гильгамеш, и немного созвучного...
Без подробностей, ладно?
Скажем так, эта сущность вполне способна довести до истерики или декомпенсации психических расстройств любого разумного человека. Поэтически выражаясь, любая тёмная черта будет усилена до полного падения, любая святость осквернена.
Видимо, я слишком серый, невзрачный и пустой человечек, и меня не получается осквернить. Не за что зацепиться и нечего загрязнять.
В любом случае, однажды, когда я стоял на краю парка и понял, что кроме меня больше некому, я собрал растекающуюся чёрную лужу непонятной едкой субстанции, стягивая её внутрь своего самодельного меча, как железную стружку к магнитному стержню. И именно тогда, держа краткий миг в руках не меч, но Зло Всего Мира, я увидел.
Древние города, залитые светом двух лун и плазменных зарядов, применяемых обеими сторонами конфликта.
Стальные машины, горящие, выбрасывающие воздух, капли воды и человеческие останки на орбите гиганта с пылевыми кольцами и десятками лун.
Девушку, выводимую в цепях из ворот дворца на пусковую террасу, под свет багрового карлика, тусклый, но горячий, чтобы она бросила взгляд своих прекрасных глаз на флот, подступающий к планете.
Я видел войны, бойни, акты геноцида. Жестокие и бессмысленные безумства, что творились на обочинах пыльных тропинок далёких планет.
Людей под разными знамёнами, сражающимися под светом далёких звёзд.
Горящие флоты, планеты, рассыпающиеся в пыль.
Чёрные технологии, высокая магия.
Разумные машины, в ложементах которых медленно росли человеческие тела и люди, отринувшие оковы плоти.
Империи, республики, ульи, общности, столкнувшиеся в жестокой, безумной бойне за право называться человеком только тому, кто имеет две руки, две ноги, или только одну пару глаз, или только радужную чешую, или только две пары крыльев, или только дышащие кислородом, или хотя бы каким газообразным окислителем.
Я видел карту галактики, расчерченную линиями границ и стрелками вторжений одних человеческих государств в другие. Я видел людей, бросающих взгляд на эту карту в рубке флагмана флотилии, улетающей в другую галактику, прочь от этой войны.
Я видел, и кое-что понял.
Прежде, чем древние человеческие города были разрушены в свете двух лун людскими же армиями, они были построены.
Человеческие флоты горели на орбите звезды или в свете окольцованного газового гиганта в системах, одинаково чуждых обоим флотам.
Не то, чтобы я одобрял желание моего меча нести людям зло.
Но мы едины в том, что для того, чтобы существовать духу Зла Людского, нужно, для начала, иметь человечество.
А значит... ?
Мара 7
Какой прекрасный кошмар — увидеть галактику в огне.
Эпилог
Куда ни кинь взгляд — всюду серый камень и пыль. Смертный покой великой скуки, выражаясь поэтическим слогом бесталанного зануды.
В такой глуши, в такой тиши, глядя на окружающий пейзаж, не испытываешь ничего. Совершенная пустота во мне, которую не могут поколебать ни стук пульса в висках, ни звёздное небо над головой.
Я сижу, и смотрю вперёд, на окутанный невидимой сетью шар вдалеке, отстранённо отмечая некую иронию предшествовавших событий.
Любят ли люди человечество? Любят ли они ближних своих?
Я задался этим вопросом не так давно, причём с весьма простой, пракитческой целью, далёкой от философской схоластики абстрактных размышлений и людях, мире и судьбе.
Это было на следующий день после того, как я понял, чем стал, и какая передо мной стоит задача.
Что испытывает человек, превратившись в чудовище? Быть может, страх перед неизведанным? Ужас, перед расправой над ним недавними соплеменниками? Быть может, воодушевление от падения тех барьеров, что зовутся моралью? Отчаяние от того, что вся прошлая жизнь потеряна, перечёркнута так странно выпавшими костями судьбы?
Отрицание.
Гнев.
Торг.
Принятие.
А затем я просто сел и начал думать, как мне жить с выпавшими картами.
Легко ли убить человека?
Если подумать, в целом, просто. Человеческое тело — довольно своеобразная конструкция, изобилующая уязвимостями. Несовершенная анатомия, экспериментальная физиология, "сырая" биохимия, не говоря уже о не самом лучшем программном обеспечении.
Возможно, именно поэтому эволюция человеческих сообществ неразрывно связана с внедрением в молодых членов негласного и непреложного запрета на убийство того, кто считается "своим".
Жизнь одного человека, с точки зрения вида — ничто. Жизнь популяции, то есть, общества, социума — многократно выше.
Легко ли уничтожить человечество?
Если подумать, это всё равно, что полностью избыть грипп.
Люди разные, хотя и притворяются одинковыми, штампованными, под те формы, в которые их пыталось спрессовать общество, желающее от своих членов унификации и предсказуемости. Люди страшаться своего вынужденного однообразия и прикрывают его сверху внешними различиями. Причёски, татуировки, украшения. Рудиментарные части стандартной социальной гонки в попытке стать альфой внутри общества.
Словом, ложь, завёрнутая в обман, присыпанный неправдой и отлакированный откровенным враньём — вот что такое средний элемент Зверя, что мне заказан.
Как ни парадоксально, если сообщества людей нуждаются в кодификации и унификации своих элементов, то человечество как вид, стремится к максимальному разнообразию.
Лебедь, рак и щука. Классическая проблема взаимно противоположных векторов приложения, обеспечивающая системе зыбкое, непрочное, но такое устойчивое динамическое равновесие.
Человечество не раз, если подумать, уже оказывалось на краю гибели. Погибали до девяносто процентов популяции, но оставшиеся оказывались более приспособленными к новым вызовам, и порождали мутации, позволяющие возродить отброшенные прошлой чисткой вариации.
Биохимии, генетики, анатомии, психики — нет разницы, какой спектр характеристик рассматривать.
Природные катастрофы могли сократить численностью людей, но они также расчищали жизненное пространство для выживших. Недостаточно избирательное средство, выжившие после извержения супервулкана придавят экологических конкурентов и будут жрать растительность, выросшую на вулканическом пепле.
Суперхищники, воспринимающие людей как добычу, как оказалось, плодятся медленнее, чем люди их истребляют. Или же поддаются приручению, мутиря в собак.
Микроорганизмы либо слишком эффективны, и заражённые не успевают разнести инфекцию, создавая пандемию, так как вымирают слишком рано. Или же оказываются недостаточно смертоносны, лишь меняя генетический состав популяции, но не унитчожая её в достаточной мере. Освободившееся в ходе эпидемии жизненное пространство восстанавливается буквально за несколько поколений.
В моей власти было попытаться спровоцировать ядерную войну. Однако, как полагаю, не я первый, кто попытался решить проблему таким образом. Очевидно, техногенная имитация природной катастрофы, вроде падения метеорита на супервулкан, будет не более эффективна, чем старая добрая Тоба.
Всепланетная пандемия? Не смешно. Ни испанка, ни гонконгский грипп, ни чума, ни ВИЧ, не возымели сколь-либо значимого эффекта. Хотя и иронично, что все эти инфекции, кроме последней, происходят с территории Китая.
Чудесный мне достался Главный Квест, правда?
Словом, задача выглядела трудной, почти нерешаемой.
Более того, из вполне разумного предположения, что я не первый смертный, превращенный в демона, коему должно унитчожить всех людей, следовал логичный вывод.
Я бы даже сказал, элементарный.
Именно по этой причине, я сижу здесь, в тиши, слушая стук своего сердца, и ничто не нарушает моего отстранённого, мерного спокойствия. Ни серый горизонт впереди, ни чёрная дыра в звёздном небе над моей головой.
Не та чёрная дыра, о которой можно подумать, полагаю.
Просто круглое пятно цвета нигредо. Радиус этого круга составляет 42 156 километров, и, полагаю, при желании и инструментах, можно найти крошечные металлические объекты, вращающиеся у самой границы этой фигуры.
Бедные одинокие спутники на высоких орбитах, вам отныне не суждено услышать зова с родной Земли.
Самое классное — я точно знаю, что там, внизу, вряд ли что-то заподозрили.
Если и правда, на планете есть какой-то фактор, что уничтожает таких, как я, то ему следует добраться до меня. До небесного тела, на котором успело побывать не так уж и много людей. По крайней мере, современных. Что там было в далёком, покрытом пеплом и забвением прошлом — кто знает?
Но, если подумать, двенадцать — это красивое, милое, освященное ещё древними шумерами, магическое число.
Символично, полагаю, что я здесь сижу после всех них, после того, как все они упокоились на своей родной, не ненавидящей, но искренне желающей им смерти, планете.
