— Скудоумие! — процедил мужик с хлыстом. — Вот к чему приводит безбожие!
— Вы напрасно иронизируете! — настоятель удобнее устроился в своем кресле. Именно это мы и собираемся сделать — отвезти артефакты в Руславию и отдать их Правителю. Да-да, я говорю серьезно. Удивлены? Тогда я вам сейчас кое-что поясню, а вы уж сами поймете, какое это благо — наша встреча с вами.
Олея в растерянности уставилась на настоятеля и на Бела, который все так же молча сидел на стуле, по прежнему не говоря ни слова, а синяк под его глазом все больше и больше наливался синевой...
— Уж не собираетесь ли вы сказать, что просто так...
— Ну, не буду лгать — не просто так. Нам бы хотелось получить некие блага, которые не значат ничего по сравнению с тем, что потребуют другие. В данный момент я понимаю ваши чувства — вы испуганы и обижены, так как мои люди были вынуждены применить по отношению к вам некие меры насилия. Увы, но по-иному вы с нами не стали бы не то что говорить, но даже выслушивать, что я пытаюсь донести до вашего сознания, а Двуликий не возражает против той истины, что в исключительных случаях для достижения неких благих целей иногда можно использовать меры физического воздействия.
— Но я все равно не понимаю...
— Знаете, это меня нисколько не удивляет... — тонко улыбнулся настоятель. — Но сейчас я пытаюсь втолковать самые очевидные истины вашему молчаливому приятелю, который внимательно слушает нашу затянувшуюся беседу. Надеюсь, он внемлет голосу рассудка. К тому же следует учесть и то, что сами вы вряд ли сумеете добраться до Руславии — за вами обоими идет настоящая охота. А при нашей помощи вы очень быстро окажетесь на родине — дадим охрану и вы враз домчитесь до своей страны, но, естественно, в сопровождении наших людей. Так вот, как только артефакты окажутся в наших руках — мы их сразу же вернем вашему Правителю, а в благодарность попросили бы самую малость: выстроить в Руславии несколько храмов Двуликого. Разумеется, речь идет о нескольких городах вашей огромной страны.
— И это все?! — Олея в недоумении смотрела на настоятеля.
— Разумеется, все. Для нас этого вполне достаточно.
— Милость Двуликого бесконечна, но грешники, погрязшие в заблуждениях, не в состоянии ее оценить! — снова встрял в разговор отец Вал. — Но Двуликий знает, когда озарение снисходит на их души, уставшие от бесконечной жадности и суеты.
— Молодые люди, согласитесь, что за возвращение артефактов это даже не плата, а так, небольшая благодарность! — продолжал настоятель. — Так почему бы нам с вами не помочь друг другу? Давайте договоримся так: мы доставляем вас вместе с артефактами в Руславию, а уж там мы сумеем договориться с Правителем. Думаю, он пойдет нам навстречу в такой малости.
— У нас в Руславии есть свои Боги.
— Ну, от нескольких дополнительных храмов в вашей стране ничего не поменяется.. — пожал плечами настоятель. — И все же давайте придем к соглашению. Мне бы очень не хотелось, чтоб с вами стал беседовать отец Вал. Его методы выяснения истины несколько... негуманны.
— Все, что делается во имя и во благо Двуликого — все освещено его волей! — никак не мог успокоиться отец Вал. — Поверьте, отец настоятель — в моем подвале эти грешники не утаят ничего!
— Ну вот видите! — настоятель с сочувствием посмотрел на растерянную Оленю и все еще молчащего Бела. — Что я могу сделать в этой ситуации? Вы, молодой человек, по-прежнему не желаете со мной разговаривать? Знаете, это просто некрасиво — не поддерживать беседу, и не отвечать тому, кто значительно старше вас по возрасту! Вы так не считаете? А, понимаю ваше состояние, и даже соболезную — как оказалось, риск себя не оправдал, и вы заразились... Но, поверьте, все решаемо! Мы поможем вам, но и вы должны пойти нам навстречу! Более того: вы даже должны это сделать, если стремитесь как можно быстрей доставить артефакты в Руславию. К тому же, если вы хотите жить, то нам следует столковаться по всем остальным вопросам. Кстати, по моим наблюдениям, жить хотят все, даже самоубийцы. Не забывайте — мы вылечим вас от проказы, будете здоровы, в вашу страну вернутся артефакты... Мне непонятно, отчего вы колеблетесь?! Ведь все будет хорошо...
— Ложь! — спокойно произнес Бел. Ну наконец-то он открыл рот, а не то Олея уже не знала, на что и думать! — Ложь! Проказа неизлечима, и вы это прекрасно знаете. Я все никак не мог понять ваших целей, с виду столь благородных, и только оказавшись здесь, стал кое-что понимать. Мерзкий, и потрясающий своей циничностью замысел... Знаете, господин настоятель монастыря Святых Дел, язык у вас подвешен неплохо, а тот цинизм, с которым вы действуете — он просто поражает! Мне пришлось поломать голову над тем, что тут происходит, хотя все очень просто и ответ лежит на поверхности.
— Простите, но я не понимаю сути ваших обвинений, и не давал вам никакого основания... — начал, было, настоятель, но Бел перебил его.
— Знаете, что я вам скажу? В своей жизни мне довелось видеть разных людей, и пусть они не были праведниками, но таких отпетых мерзавцев, как вы, мне доводилось встречать нечасто.
— Ах ты, богохульник... — начал, было, отец Вал, и поднял свой хлыст. Олея, глядевшая на него во все глаза, подобралась — сейчас есть возможность отобрать хлыст!
К великому разочарованию Олеи, настоятель остановил начавшего, было, замахиваться отца Вала.
— Погоди. Пусть этот человек пояснит, в чем дело, и отчего он пришел к столь ужасным выводам.
— Что ж, можно и пояснить! — согласно кивнул головой Бел. — Причем пояснить более подробно... Вы мастер плести словесные кружева, головы можете задурить многим, но не мне. С самого начала я никак не мог понять, отчего это церковь Двуликого так заботится о неизлечимо больных людях, зазывает их к себе, обещая бесплатную заботу и лечение. Если это делается от души, то подобное заслуживает самого горячего восхищения и одобрения, только вот я в такое бескорыстие и беспредельную святость плохо верю. К сожалению, в жизни мне куда чаще приходилось сталкиваться как раз с противоположным — с желанием нажиться на чужом горе, то есть с тем, что сейчас творите вы.
— Грешник нераскаявшийся... — проскрипел отец Вал.
— Может, я и набрался грехов в своей жизни, но такого цинизма, и такой мерзости, какая имеется в этом монастыре — такого даже мне ранее было сложно представить. Вся ваша напускная доброта и участие — это маска, прикрывающая сущность шакала и пиявки, и понять это совсем просто.
— Достаточно оскорблений, переходите к более конкретным фактам... — настоятель выслушивал слова Бела с видом оболганной добродетели.
— Ладно, перейдем к деталям. По миру давно ходят слухи о том, что здесь, в храмах Двуликого, лечат самые сложные и тяжелые заболевания, причем делают это совершенно безвозмездно, и в оказании помощи не отказывают никому — ни бедняку, ни богачу. Не спорю: сюда, без сомнения, заглядывают и очень богатые и обеспеченные люди, но сейчас разговор не о них — с богачами вы вряд ли осмелитесь поступить так, как поступаете с остальными. Мы говорим сейчас о тех беднягах, кто в надежде на помощь стекается сюда со всего мира. На границе, в строго определенных местах, вы их встречаете, и везете в нужное место. Думаю, в Вайзине хватает монастырей, подобных этому.
— Это верно — милость Двуликого беспредельна! — настоятель благодушно кивнул.
— Тем не менее, заразы вы опасаетесь... продолжал Бел. — Недаром больных, приходящих в Вайзин, вы доставляете до монастырей так, чтоб они не имели возможности уйти, а на отдых останавливаетесь лишь в тех местах, куда местным жителям, без сомнений, соваться нельзя. Ну, а по дороге жрец, сопровождающий этих людей, постепенно выясняет всю их подноготную: кто они такие, откуда пришли, кем были раньше, и многое, многое другое... Это сторонний человек не поймет, а я враз понял, к чему ведут эти разговоры — по сути, с самого начала там был почти что установлен фильтр по отсеиванию нужных людей...
— Я по-прежнему не понимаю сути ваших обвинений...
— Поясняю: в толпе прокаженных было тридцать человек, включая нас двоих, то есть меня и мою спутницу.
— Тридцать один... — внезапно вмещался в разговор тот улыбчивый жрец, что встретил прокаженных на границе. — Не тридцать, а тридцать один человек.
— Значит, опять ошибся — к сожалению, с цифрами у меня не очень, и считаю я скверно... Так вот, в той толпе прокаженных собралось немало несчастных — тридцать один человек. После визита вашего лекаря из общей толпы сразу же забрали двоих мужчин — как сказали, для лечения. Дело хорошее, только вот в отношении этих двух парней у меня с самого начала возникли некоторые сомнения. Вернее, в отношении их болезни — у этой парочки вряд ли была проказа. Я сталкивался с самыми разными заболеваниями, повидал в жизни немало больных людей, и, взглянув на этих ребят, был почти уверен — у них иные заболевания, не имеющие к проказе никакого отношения. У моего друга была волчанка, правда, наш лекарь называл ее иначе — туберкулез кожи. Так вот, внешние признаки — точь в точь, как у одного из этих парней. Что же касается второго парня, сплошь покрытого белыми пятнами... У нас подобное называется песь, или витилиго. И та, и другая болезнь — обе запущены, смотрятся весьма неприятно, но, по счастью, обе они совершенно не заразны. Лечатся, правда, сложно, но это уже другой вопрос. Удивительно другое — то, что оба эти парня, проведя довольно долгое время среди прокаженных, не заболели. Как видно, они не подвержены этому заболеванию, или, как вы выразились, у них хороший иммунитет.
— И как же они оказались среди прокаженных? — поинтересовался настоятель.
— Внешние признаки проказы и кожного заболевания этих двух парней — кое в чем они внешне очень схожи, а хорошего лекаря рядом с этими парнями не нашлось, вот этих ребят и изгнали — решили не рисковать, а парни потом и сами уверились в этом страшном диагнозе. Сейчас судьбу этих парней предугадать проще всего: думаю, вы сумеете их вылечить, но скажете им, что это произошло только при помощи истинной веры и помощи Двуликого. После этого парни навсегда останутся в полной уверенности, что при помощи этого Бога излечились именно от проказы, и в этом мнении их уже никто не сумеет поколебать. Они вернутся домой не просто так, а став ярыми приверженцами и сторонниками Двуликого, и восславляя его направо и налево. К тому же эти парни от счастья, что их миновала долгая и мучительная смерть — они теперь ради Двуликого не только пойдут на все, но и своими постоянными разговорами и восхвалениями невольно начнут вербовать все новых и новых сторонников Двуликого. Умно.
— Не вижу в этом ничего недостойного! — развел руками настоятель.
— Еще бы! — неприятно усмехнулся Бел. — Да они теперь ради Двуликого горы свернут! Ни один проповедник или миссионер не сумеет с таким жаром и искренностью убеждать людей в силе и величии Двуликого, и в его способности творить чудеса! Вольно или невольно, но такие люди способствуют распространению веры в Двуликого далеко за пределы этой страны.
— Это всего лишь один из путей распространения истинной веры! — настоятель и бровью не повел. — Вам что-то не нравится? Должен сказать: в этом нет ничего запрещенного. Как говорят у вас в Руславии — капля камень точит.
— Не спорю. Теперь я понимаю, отчего вы этих парней забрали самыми первыми — пусть ваш лекарь сказал, что у них нет проказы, но все одно им не помешает какое-то время посидеть отдельно, в карантине. На всякий случай.
— А разве мы поступаем неверно?
— Согласен: ничего особо криминального здесь нет... — чуть нахмурился Бел. — В этом случае можно говори лишь о желании увеличить подобным способом свое влияние, значимость и популярность.
— Что ж, неплохо... Молодой человек, мне нравятся ваши медицинские познания... — удобнее устроился в кресле настоятель. — Да, вы правы: иногда люди путают внешние проявления иных заболеваний с проказой. Для того, чтоб расширить ваши знания в этой области, сообщаю: кроме уже упомянутых вами волчанки и витилиго, я могу назвать еще несколько болезней с похожими внешними признаками — слоновая болезнь, экзема, нейродермит...
— А также некоторые срамные болезни, которыми гулящие бабы награждают невоздержанных мужчин! — провозгласил отец Вал, не сводя обличительного взгляда с Олеи.
— Теперь поговорим о втором человеке, которого вы увели чуть позже... — продолжал Бел, не обращая внимания на высказывания отца Вала. — Помню его, он очень интересно рассказывал о пирамидах. Насколько я успел понять, это очень высокообразованный человек, прекрасно разбирающийся в истории и искусстве. Неудивительно — ведь до того, как заболел, он был художником, и, по его словам, довольно знаменитым. Я в искусстве плохо разбираюсь, но, послушав его, понял, что те, кого он рисовал, были очень богатыми и знатными людьми, а такие господа к рыночному мазиле не пойдут. Похоже, что этот человек очень талантлив, и, возможно, даже знатен, только болезнь не выбирает, а жизнь художника, как правило, не дает возможности скопить деньги... Вот так и вышло, что это парень, заболев, оказался на улице, как говорится, без кола и двора, а заодно и без единой монеты в кармане — а откуда деньги у творческих людей, которые живут одним мгновением? Однако каждый из нас живет надеждой, вот и художник пошел в Вайзин за излечением. Ну, вылечить его вы, конечно, не вылечите, но вот работать на себя сумеете заставить. Сунете парня в мастерскую с красками, кистями и холстами, будете поить какой-нибудь подкрашенной водичкой, и утверждать, будто это и есть лекарство от проказы, только — вот беда!, на него оно что-то слабо действует... Парень же все это время будет работать, как проклятый, только чтоб хоть на какое-то время отвлечься от тяжелых мыслей, а работа на износ — это самое лучшее, чтоб забыться.
— Не запрещено... — хмыкнул настоятель. — Что плохого в том, если человеку позволили заниматься любимым делом?
— Да, в таких случаях творческие люди выкладываются полностью. Он будет рисовать до тех пор, пока его руки сумеют удержать кисть. Правда, не знаю, сколько он протянет у вас, и что вы сделаете с ним, если он вдруг откажется работать, или же будет не в состоянии трудиться. Ну, тут у всех конец один... Во всяком случае, когда его не станет, у вас на руках окажется немало дорогих работ мастера.
— Как раз наоборот: мы облегчаем последние месяцы или годы его жизни! — настоятель выглядел оскорбленным. — Возможно, с этической точки зрения в этом вопросе существуют небольшие шероховатости, но и только. Если кто-то из благодарных почитателей Двуликого решил посвятить последние годы своей жизни его возвеличиванию, то что в этом плохого? Желание остаться в монастыре Святых Дел может говорить лишь о том, что человек перед уходом принял ту веру, которая оказалась ему наиболее близка.
— Вы забываете о том, что картины, написанные прокаженным, могут представлять реальную опасность...
— Это уже наша забота. У вас все? Больше сказать нечего? И из-за этого вы обвиняете служителей Двуликого в обмане, лжи и...
