— Ясно. Как я и предполагал, у неё это было лишь для виду.
Беседа со Слоистым Кварцем состоялась через несколько дней. Как и в тот раз, Инти предпочёл обойтись без секретаря и записывал всё сам. Хотя все, кто помнил прежнего юпанаки, описывали его как полного сил мужчину, перед взором главы Службы Безопасности сидел сгорбленный, дряхлый старик, так что впору было сомневаться, что доставили именно того, кого нужно.
— Как твоём имя? — спросил Инти.
— Глупый Вор, — ответил старик.
— Но ведь когда ты был юпанаки, у тебя было другое имя? Кажется, Слоистый Кварц?
— Да, прежде было, да сплыло, а теперь меня зовут именно так.
— Послушай, но ведь история, которая с тобой случилась, она действительно глупая. Твоё положение по службе было таково, что ты ни в чём не нуждался, и ты честно служил нашему государству много лет, а потом вдруг украл сущую мелочь, сам признался в этом и пошёл за это на рудники. Всё-таки, может, ты объяснишь мне, зачем ты на самом деле это сделал?
— Я боюсь. Моя жизнь кончена, но они могут расправиться над моими родными.
— Не бойся, твоим родным ничего не грозит. Если ты имеешь основания считать, что кто-то может угрожать их жизням, то их будут охранять.
— И среди охраны окажутся убийцы. Они всемогущи, они везде... — старик говорил, и его голос дрожал.
— Вот что, я вижу, что они тебя запугали. Но поверь, что мне ты можешь доверить свою жизнь и жизнь своих родных без опаски. Если ты имеешь в виду Куйна, то он мёртв. Только расскажи мне, кто такие "они" и чем они тебя запугали.
— Значит, Куйн мёртв? Ладно, тогда я поведаю то, о чём молчал много лет. Конечно, "они" — это Куйн со своими людьми, но не только. Я так понимаю, что в заговоре, где он состоит, есть два слоя. Верхний — это такие люди, как наместник, занимающие высокие посты в государстве и потому способные в нужный момент его парализовать, а низший слой — это исполнители, делающие всю чёрную работу. Я так понял, что исполнителей набирают из тех людей, которыми движет ненависть к Тавантисуйю. Это или потомки тех, кто пострадал ещё до прихода испанцев во время присоединения их земель, или потомки тех, кто служил испанцам и был за это наказан, или люди, которые хотели бы заняться частной торговлей, и потому их раздражают наши законы, которые запрещают это.
— Откуда ты всё это узнал?
— Однажды мне по службе потребовалось зайти к наместнику в неурочное время. Так как я был юпанаки, я имел право входить в его дворец в любое время суток. Я не обнаружил его в спальне, хотя это была ночь, и почти весь дом был погружён во тьму, но в одной из дальних комнат шло что-то похожее на совещание. Я очень удивился, и поскольку дверь была приоткрыта, подошёл и прислушался. По разговору я понял, что приехали очень высокопоставленные персоны, Куйн перед ними всячески лебезил. Он представлял им своих воинов, и говорил, почему каждый из них ненавидит Тавантисуйю лютой ненавистью, и готов ради этой ненависти на всё... Высших он низшим не представлял, только объяснял, какие высокие посты эти люди занимают и каким могуществом обладают. Поняв, какую страшную тайну я ненароком узнал, я страшно перепугался — ведь если они меня обнаружат, то наверняка убьют. Я попытался отступить, уйдя незаметно, но всё-таки невольно выдал себя скрипом половицы, войны-исполнители погнались за мной, и привели, точнее, притащили к наместнику. Я поначалу пытался сделать вид, что ничего не видел, но я плохой актёр, и потому убедить их мне не удалось. Поначалу они хотели убить меня, но наместник отговорил их от этого, так как даже если бы они надёжно спрятали труп, сам факт моего исчезновения возбудил бы в городе различные кривотолки. Стать одним из них я тоже отказался, поэтому наместник сказал мне, что если мне дороги жизни моих родных, то я должен взять на себя обвинение в краже и пойти на золотые рудники.
— Почему ты согласился на это?
— Поначалу я отверг его предложение с негодованием. Хотя до того меня сутки продержали взаперти, и я уже был изрядно измучен голодом, жаждой и страхом, я ещё не потерял мужества. Тогда наместник приказал жечь меня раскалёнными щипцами. Вот, до сих пор остались следы, — старик скинул тунику и штаны, и взору Инти предстало страшное зрелище. Грудь, живот и бёдра несчастного до сих пор хранили следы ожогов. Инти невольно побледнел.
— Когда со мной делали это, наместник приговаривал, что меня ему жаль, но себя жаль ещё больше. Я гордо ответил, что не нуждаюсь в его жалости, и что вытерплю боль и умру, как подобает мужчине. Но потом... потом всё стало бессмысленно. Тот человек, которым я был раньше, всё равно умер. То что осталось — лишь жалкая пародия на меня прежнего. Я же понимал, что после того, что со мной сделали, меня всё равно ничего хорошего в жизни не ждёт. Зачем семье жалкий и бессильный старик, который уже не может быть мужем и отцом? Кроме того, они угрожали моим родным...
— Да, я понимаю, что тебя запугали и сломали пытками. Но ведь ты — умный человек, и мог бы потом сообразить, что так же поступить с твоими родными они бы не рискнули, потому что тогда, скорее всего, их бы накрыли.
— Если их люди даже в суде и у тебя...
— Насчёт судей я сомневаюсь, ведь недаром по нашим законам судей специально вызывают из другого места, и предсказать заранее, которого именно судью пришлют, невозможно. Так что насчёт того, что судья обязательно окажется его человеком, Куйн никак не мог быть уверен. Но даже если бы он и не врал, всё равно, публично рассказав о заговоре и пытках, ты бы просто припёр их к стенке, тем более что доказательства всегда при тебе. Почему ты этого не сделал?
Старик покачал головой.
— Я боялся. Конечно, я должен был так поступить, но так легко говорить тому, в чьих жилах течёт кровь Солнца, враг может только убить тебя, но никогда не решится пытать.
— Глупости. Случалось, и меня пытали. Это война, и война жестокая. Ты на ней струсил, но наказание своё уже отбыл. Теперь ты можешь вернуться к своим родным.
— Как я вернусь? Я ведь осуждён судом.
— Но теперь дела всех, кто пострадал от Куйна, будут пересматриваться. А у меня есть в таких случая право и до суда вернуть человека домой. При условии, что он и сам требует пересмотра дела.
— Ну, пересматривайте дело, если хотите. Я старик, и мне уже всё равно как доживать.
— То есть как это — всё равно? А твои родные?
— Да нужен я им, — старик только рукой махнул, — они ведь от меня, как положено, отреклись.
— Они отреклись от вора, а ты же не вор. Когда узнают правду, они будут рады тебя простить. В конце концов, ты и за них страдал.
— Я ведь больше не тот, кого они любили и знали. Они помнят меня ещё полным сил мужчиной, я ведь сыновей-подростков на руках таскал, а теперь я старик и калека. Зачем я им?
— Все мы рано или поздно становимся стариками и калеками, однако наши родные не отрекаются от нас из-за этого. Вот что, Слоистый Кварц, ты просто боишься взглянуть в глаза себе прежнему. Но преодолей этот страх, попробуй... хуже тебе уже не будет, а лучше... кто знает. Но ты точно ничего не потеряешь.
Через несколько дней Инти встретил Слоистого Кварца на улице.
— Спасибо тебе, Инти, — сказал тот, — мои младшие жёны, правда, не стали меня дожидаться и теперь замужем за другими, но моя первая жена, оказывается, все эти годы в тайне ждала меня и, встретив, была без ума от радости. До сих пор не понимаю, как может женщина любить того, кто уже не мужчина, но она приняла меня так, точно я не из ссылки, а с войны героем вернулся. "Я всегда знала, что ты не вор", — говорила она. И сыновья... простили меня. Конечно, это позор, что я тогда сломался, но они меня просто поняли... Спасибо тебе ещё раз, и пусть боги помогут тебе найти наших врагов.
Инти только улыбнулся в ответ. Из официальных донесений он уже знал, что при пересмотре дела удалось вывести на чистую воду пару мелких мерзавчиков, работавших на Куйна. Знавших, что человека сажают не за то, в чём он виноват, но, тем не менее, нарочно закрывавших на это глаза.
Заря медленно поправлялась. Поскольку её, можно сказать, раскрыли, то прятать свою причастность к Службе Безопасности не было смысла, оттого она отлёживалась у Инти дома.
В постоянном уходе она не нуждалась, просто нужно было время, чтобы раны зажили. Чтобы поменьше беспокоить девушку, Инти поселил её наверху, в той самой комнате, где находился портрет его покойной жены. Может быть, он сделал это даже с некоторым умыслом — теперь, когда Заря знала, что пережила эта женщина, ей было бы стыдно и неловко отчаиваться и раскисать в её присутствии.
Ожоги довольно скоро стали подживать, тем более что Заря смазывала их специальным снадобьем, но всё-таки неловкое движение или случайное прикосновение причиняли боль. Заря не думала о будущем — об этом можно будет подумать потом, когда она выздоровеет. Первое время она вообще ни о чём не думала, просто отсыпалась.
Она знала, что пленники освобождены, Пушинка жива, хотя тоже отлёживается, и с женихом она вроде бы помирилась. Знала также, что негодяев судят, но в подробности вникать не хотела — не было на это сил. Но однажды Инти пришёл ещё более измождённым и осунувшимся, чем обычно:
— Что случилось? Кого-то ещё убили?
— Ветерка нашли, — ответил Инти.
— Где?
— В подземельях под дворцом наместника. До этого я понять не мог — у Куйна, по моим предположениям, должен был быть подземный ход, однако он предпочёл покончить с собой, но не бежать. Отчего? Я терялся в догадках. Потом мои люди тщательнейшим образом обыскали его спальню и всё-таки нашли очертания крышки и рычаг, замаскированный в стене. Кстати, механизм довольно хитрый, я и не знал, что такие бывают. Там открываются сразу два люка, наверху и на потолке, да ещё и лестница выдвигается. Но только мы рычаг дёргали-дёргали и хоть бы хны. Предположили, что заклинило. Но ошиблись. Оказывается, Куйн попутно использовал помещение под ним в качестве подземной тюрьмы, и у него там было в тот момент не пусто. Кроме Ветерка, там ещё и Якорь оказался. Люди наместника его схватили и держали в качестве заложника, видно, Куйн и впрямь собирался с его дядюшкой поторговаться, но ждал чего-то. Косвенным образом Броненосцу дали понять, что его племянник жив и тот может его спасти, но никаких конкретных условий ему не выдвигали. Может быть, Куйн ждал моей смерти... пока я возле Тумбеса был, на меня тут очередное покушение было, но, как видишь, всё обошлось. Короче, Якорь взял да перетёр верёвки на руках, а потом запер подземный ход изнутри. А потом со связанными ногами прополз по подземному ходу. Когда вылез, жалко смотреть было. Но там нашли его добрые люди, помощь оказали, да и мне всё донесли. Так что я Ветерка в подземельях нашёл.
— И как он?
— Несколько дней без пищи и воды, конечно, не красят, но телесно Ветерок вроде бы в порядке. Однако... его будут судить.
— За то, что он выдал меня?
— Да, но и не только. Сама понимаешь, то, что он натворил, оно не может оставаться безнаказанным.
Внутри у Зари всё похолодело.
— Его могут казнить? — спросила она.
— Да, могут.
— И ты... ничего не сможешь сделать?
— Я не имею на это права. Чем он лучше любого другого? Да и он, по сути, от меня отрёкся.
— Прямо тебе в глаза? — спросила Заря безнадёжно.
— Напрямую он этих слов не говорил. Но он знал, что выдавать наших людей нельзя, но поставил безопасность христиан выше безопасности наших людей, а что это, как не переход на сторону врага? Причём переход добровольный. Ведь он же не под пыткой сломался даже. А когда я сказал ему, что тебя пытали кипящим маслом, он в лице переменился, но своей вины не признал. Не из гордости не признал даже, а... ну сама понимаешь...
— А что-нибудь он сказал?
— Он сказал: "Господи, я так хотел, чтобы никто никого никогда не пытал и не убивал, да только вот что-то не получается".
— Он обратился к христианскому богу?
— Да, но это даже мелочь на фоне всего остального. Помнишь, я рассказывал тебе про Иеро Капака и его опытах по созданию искусственных птиц. Так вот, Ветерок, похоже, рассказал христианам, где это находится.
— Но как он узнал место?!
— Он лазил по моим документам тайком от меня. Да, я не давал ему ключи, но, оказывается, он снял слепок с замочной скважины, и по этому слепку ему сделали ключ. Я знал, что в голове у него каша, но всё-таки надеялся, что у меня честный сын... следующим шагом было бы только зарезать меня во сне! А самое ужасное, что он при этом считает себя правым.
— Он сейчас под стражей?
— Разумеется.
— Инти, я бы очень хотела посмотреть ему в глаза. Мои раны уже слегка поджили, и я думаю, что смогу дойти. Это далеко?
— Откровенно говоря, я и сам хотел бы, чтобы он посмотрел на тебя. Лучше, когда преступник увидит последствия своих действий. Другое дело, что ты могла не хотеть этого, и была бы в своём праве. Но раз ты сама этого хочешь, то можно привести его сюда. Я буду вести допрос в твоём присутствии.
— Ты будешь допрашивать собственного сына?
— Да, буду. Конечно, это не совсем по правилам, но допрашивать его ещё кому-то тоже нельзя. Да и знают все, что я ему спуску давать не буду.
— И казнить его тоже будешь?
— В глубине души я надеюсь, что дело закончится для него только каторгой. Но приговор буду выносить не я. Если казнят, так казнят. В конце концов, я тоже заслужил, как минимум, выговора, что не смог предотвратить беду. Надо было его ещё после той истории с Джоном Беком к ответственности привлечь. Или выслать его отсюда куда подальше.
Этим же вечером сына Инти привели к нему в дом под конвоем. Воины, приведшие Ветерка, сразу же удалились, взглянув на Инти с каким-то печальным пониманием. Юноша был хмур и бледен. Он глядел на своего отца исподлобья, и в этом взгляде не было ни отчаянья, ни даже ненависти, а скорее мрачное осуждение. И не следа раскаяния.
— Ну что? — спросил Инти, — ты ведь уже знаешь, что Зарю пытали, поливая её раскалённым маслом. И что эта беда с ней случилось лишь потому, что ты раскрыл её!
— Я счёл своим долгом предупредить христиан, что Заря работает на тебя, и потому рассказал об этом отцу Андреасу. Я не виноват, что так всё вышло.
— То есть не думал, что христиане могут оказаться палачами, убийцами и насильниками? Но теперь, когда ты это знаешь, чем ты можешь оправдать себя?
— Пытали её не монахи, а тумбесцы. А как тебе то, что люди, выросшие в нашем мудром государстве, оказались способны на такое? Разве это не свидетельствует против нашего государства?
— Ветерок, где логика? Почему среди миллионов тавантисуйцев только тем, кто принял христианство, приходит в голову обращать в рабство своих братьев, пытать и насиловать своих сестёр? Впрочем, я убедился, что спорить с тобой бесполезно, тем более что раз ты от меня отрёкся, то считай, что я больше не отец тебе, а следователь, ну а ты преступник.
Сказав это, Инти сел за стол, взял тетрадь и демонстративно обмакнул перо в чернила. Ветерок сказал, гордо глядя на отца:
