— Что же это ты, тепленькое ведь местечко.
— Не люблю я тепленькие места.
— Так я и думал, что ты не согласишься, — Гвоздь подошел к Нообсту и дружески похлопал его по плечу. — Не для нас с тобой это дело, сидеть за спиной у Праведника. Мы с тобой не эльфы какие-нибудь, чтобы штаны в канцеляриях протирать.
— Действуем по-прежнему, как решили! — подтвердил Нообст.
— А куда нам с тобой еще деваться. Действуем, как решили. — Пойдем к нашим, расскажем, что к чему. Может быть, кто-нибудь из них пристанет к монаху. Ты не возражай.
— Гномы? — задумался Нообст. — А что: почему бы и нет. Он гном, и они гномы, может быть, даже, и родственники... А гномы всегда друг за друга держатся. Вполне могут клюнуть.
— Вряд ли, — не согласился с ним Гвоздь. — У этих, понимаешь, идея, — гоблин поднял руку и двумя пальцами постучал себе по лбу. Хотел, видимо подчеркнуть, что идея дурацкая.
Нообст и без него знал, что идея у гномов дурацкая, что ничего дельного у гномов вообще быть не может.
Когда походили мимо связанных эльфов, Ленкорион снова стал извиваться и призывно мычать, стараясь привлечь к себе внимание.
— Чего мычишь, — приостановился возле него Нообст. — Купить нас хочешь. Нет, остроухий, ничего у тебя из этого не получится. Сержанты городской стражи не продаются! Нет у тебя столько золотых монет, чтобы купить меня, — а рассмотрев шпоры добавил: — На шпоры свои посмотри, позолота сошла, а там простая сталь. Вождь липовый... Ха-ха, — и не задерживаясь пошел дальше.
— Ну, чего там? — спросил Деляга.
— Гонец отцу Кресску послание от самого Хоанга привез, — сообщил Хитрый Гвоздь.
— Монах стал Праведником, — Нообст уселся рядом со старшим Пекисом.
— Лихо! — оценил тот. — Вчера еще был просто монахом, а сегодня уже Праведник. Как это у них делается?
— Иди в монахи, узнаешь, — посоветовал Нообст. — Может и сам в Праведники попадешь.
У Деляги было пять мастерских по изготовлению сукна, и ему не было никакого смысла идти ни в монахи, ни в Праведники.
— Я в монахи не рвусь, — отказался он. — Мне и так хорошо.
— Отряд рыцаря в Веселом лесу варвары прижали, так святой Фестоний их выручил, — стал рассказывать Гвоздь. — Перебил всех, до единого. И зачем-то всю скотину, что у варваров была, тоже перебил... Не пойму я что-то этих святых: варваров — дело ясное, бить надо, дикие они и нечего им в наши земли ходить. Тут и без них есть кому грабить. Но скотину зачем уничтожать? Это уже лишнее. А монаха Буркста, что с рыцарем идет, Фестоний тут же Праведником назначил. Вроде бы, за особые заслуги. Святому Фестонию, из монаха Праведника сделать, все равно, что тебе два раза чихнуть.
— Все это хитрые штучки, чтобы закабалять народ, — тут же разоблачил неведомо кого Крагозей.
— Идет закабаление по всем фронтам и всем уровням, — сообщил Умняга Тугодум, который к этому времени проснулся. С глубокого похмелья, он еще толком не понял, о чем шел разговор. Но о том, что народ постоянно закабаляют, и о том, как его закабаляют, Умняга Тугодум мог рассказывать даже с глубочайшего похмелья. — По этому поводу имеется пять основных тезисов.
— Ладно болтать, — не дал Умняге сообщить основные тезисы закабаления народа Хитрый Гвоздь. — Монахи пошли за сокровищами. Что делать станем?
— Так решили ведь, — напомнил Деляга. — Пива у нас — почти полный бочонок. А когда посмотрим, что за сокровища, и сколько их, так окончательно и решим, кому куда подаваться.
— Правильно, — поддержал Крагозей. — Сокровища должны стать оружием в борьбе против узурпаторов и сатрапов.
Для Крагозея все было ясно и понятно с самого начала. И цель свою он видел лучше всех остальных.
— Всем нам светиться нет смысла, — напомнил Гвоздь. — С пивом надо послать кого-нибудь одного.
— Верно, — поддержал Деляга. Уж ему то светиться не имело никакого смысла. Как и Нообсту.
— Путь кто-нибудь из коротышек остается с пивом, — предложил Младший Пекис.
Нообст с удовольствием подсунул бы монахам, кого-нибудь из гномов, а еще лучше — всех троих. Но он то, как раз и возразил:
— Нет. Гному в красной рубашке монахи не поверят. Они не дурней нас. Знают, что такие рубашки только смутьяны носят. А на кону сокровища. Нет, гномам нельзя.
— Может ему рубашку заменить, — предложил Младший. Он тоже все продумал и решил: если монахи поймут, что в бочонке, то проще всего пожертвовать одним из гномов. Но вслух говорить этого не хотел. Союзники все-таки.
— Нет, — снова возразил сержант. — Где на такую хлипкую мелочь рубашку найдешь? Не твою же. В чужой рубашке его монахи, не думая, раскусят.
— Чучело из Нуидыры послать надо, — предложил Деляга. — Местный, и на идиота подходит. Такой вполне мог с пивом появиться.
Это понравилось всем.
— Ты про которого? — попросил уточнить Нообст.
— Который трепло. Он, если захочет, так их заболтает, что у них мозги поплывут, и они, окромя пива, ничего увидеть не сумеют.
— Думаешь, поверят? — усомнился Младший. — Монахи сами, кого хочешь, вокруг пальца обведут.
— С ними еще и отец комендант, — напомнил Гвоздь. — Этот каждого насквозь видит.
— Угу, — подтвердил Нообст. — Здесь и дороги настоящей нет. Как это чучело сюда появилось, да еще с бочкой пива?
Сержант Нообст был опытным стражником, его этой бочкой обмануть было бы трудно. А отца коменданта он не считал глупей себя. Вот и искал такой поворот, чтобы сам поверил. Тогда можно будет надеяться, что поверит и отец комендант.
— Значит так, — решил он, основательно подумав. — Наш чучел, ни про рыцаря, ни про монахов ничего не знает. Просто везет бочонок пива дракону. Договоренность у них такая, чтобы доставлять ему раз в месяц бочонок пива. Бабы сварили, а он везет. Монахи почуют, что в бочке пиво и им непременно попробовать захочется. Такие вот дела.
По-умному распланировал Нообст. Все как надо. На такое монахи непременно должны будут клюнуть. Но было в предложении сержанта одно слабое место: сам Кашлентий, на которого возлагалась тяжесть выполнения этого плана. Об этом Младший и напомнил.
— А если чучело откажется? — спросил Младший.
— Он умный, зачем ему отказываться от хорошего дела, — заступился за Кашлентия Хитрый Гвоздь. — А если что, я его уговорю. Эй! Писарчук, иди-ка сюда, — позвал он Кашлентия.
Писарчук подошел, поглядел на Гвоздя. Хотел что-то спросить, но промолчал. Не просто промолчал, но крепко сжал губы, чтобы сами чего-нибудь не брякнули. Они, Кашлентий хорошо об этом знал, вполне могли сами брякать, если за ними не присматривать. А сейчас присматривал, потому что боялся Гвоздя. Тот ведь, как что — с разу уши резать.
— Я с тобой сейчас разговаривать буду, а ты молчи, — предупредил Гвоздь. — Говори только да, или нет. А от твоих разговоров у моего друга, — он кивнул на Нообста, — в ушах звенит. Вы ведь ехали травить пивом рыцаря, чтобы сокровища забрать. Так?
Кашлентий умоляюще уставился на Гвоздя.
— Ладно, не травить, а в сон вогнать.
— Да! — с облегчением выдохнул Кашлентий.
— Хочется в сокровища ручки опустить?
— М-м-м... Да, — решился Писарчук.
— Тебе ведь все равно кого спаивать, рыцарей или монахов, лишь бы до сокровищ добраться?
— Да, — признался Писарчук.
— Нам тоже. И если ты мое задание выполнишь, то сможешь взять из драконовой кладовой столько золота, сколько унесешь. И твои подельники тоже.
Пока до башни не добрались, Гвоздь свободно и щедро распоряжался сокровищами дракона.
— Дело простое. Когда монахи и рыцарь выйдут оттуда, — Гвоздь кивнул на Серые скалы, — ты, со своим бочонкам, к ним подкатишь и пивом угостишь.
Кандибоб жалобно посмотрел на Гвоздя, открыл рот, хотел что-то сказать, но спохватился и снова его закрыл, так ничего и не вымолвив.
— Чего рожу скорчил? Чего молчишь?
— Так это... — Писарчук попыхтел собираясь с духом и выпалил: — Ты же, господин Гвоздь, мне категорическое вето наложил на выражение соответствующего мнения. Как же это я, в таком угнетенном положении, высказываться стану? — и он с опаской посмотрел на Нообста.
— Ладно, разговаривай, — разрешил Гвоздь. — Только коротко.
— Ежели коротко, то должен выразить конкретное сообщение, что пиво на сон-траве бабами-знахарками обстоятельно и в соответствующей консистенции настояно. Как же я его? — постарался как можно короче высказаться Писарчук. — Они же всей братией несвоевременно поснут самым натуральным образом.
— А нам и надо, чтобы они все несвоевременно поснули, — объяснил "чучелу" Гвоздь.— Они поснут, а сокровища — наши. Ну, как, согласен?
Кашлентий, с тех пор, как вырос и овладел грамотой, занимался бумажками. Читал, писал, считал и опять писал. В Нуидыре, лучше него никто ни писать, ни считать не мог. Потому и назначили его на важную в Поселении должность Писарчука. Но, в глубине души Кашлентий был человеком отчаянным и решительным. Мечтал о рискованных положениях, из которых выпутаться можно только за счет смелости и находчивости. Но это в глубине души. В должности Писарчука, не было места ни подвигу, ни отчаянному поступку, ни даже, просто риску. Какой подвиг он мог совершить в своей Нуидыре, чем рискнуть?! Поспорить с Бандуреем? Так спорил же. И никакой это оказался не подвиг, а совершенно дурное дело... Потому как башка у Бандурея совершенно дубовая и в споре с ним никакой реальной перспективы не предвиделось. Жизнь в Нуидыре протекала медленно, размеренно, тихо и ни разу не представилось Кашлентию какого-нибудь по-настоящему Великого Дела, чтобы мог он совершить свой Подвиг, о котором мечтал, к которому стремился всю жизнь. И вот, наконец, настало его время.
— Да! — ответил Писарчук. Но не ограничился этим простым "Да", как приказал ему Хитрый Гвоздь. Потому что это был уже совершенно другой Кашлентий, Это был уже не Писарчук при Кандибобе. Теперь это был Кашлентий готовый к Подвигу.
— И имею решительный характер размышления по преодолению подозрений с точки зрения монашеских предосторожностей, — уверенно заявил он. — Значит кредо свое добровольно предлагаю.
Хитрый Гвоздь удивился. Не понял, отчего это Писарчук вдруг стал таким смелым. Но посмотрел на Кашлентия, который вдруг выпрямился во весь свой немалый рост, развел плечи и вскинул голову. Гвоздь хмыкнул себе под нос и пожал плечами.
— Так что я, в определенной прострации, высказать свои конкретные размышления должен! — глаза у Кашлентия горели, дыхание стало тяжелым, и весь он выглядел так, будто сейчас повернется и пойдет крушить что-то опасное, громадное и неведомое. Попробуй, заставь, такого молчат.
— Говори, — разрешил Гвоздь. — Давай, выкладывай, какие у тебя размышления?
— Так я же определенными мыслями думаю, постоянно размышляю и соображаю о разносторонних коллизиях. И от этого задания возникла у меня озарительная идея. Не дам я им пива! — Кашлентий гордо вскинул голову и смело посмотрел в глаза Хитрому Гвоздю. — Ни глотка не дам, с полным категорическим отказом. Грудью встану поперек их желания и руки расставлю, вопреки их движению к бочонку.
— Ну и чего? — нахмурился Гвоздь. — Мы же тебя не для того, к ним посылаем.
— А того! — не оробел Кашлентий. Таким отчаянно смелым он себя сейчас почувствовал, что самому Гвоздю так ответить смог: — А того! Когда они с настоятельствами пристанут и ультимативные требования предъявят, заявлю, что пиво на сон-траве настояно, чтобы дракона хищнического травить! Потому и является для этих монахов категорически невозможным и неприкасаемым. Вот так я их!
И посмотрел на Гвоздя уверенно и даже гордо.
" До чего же барахольный народ в этой Нуидыре живет, — подумал Хитрый Гвоздь. — Ему о деле говоришь, а он, чучело огородное, какую-то дурацкую канитель завел".
— Это зачем? — спросил Гвоздь, с тоской рассматривая Писарчука. — Этак ты все дело провалишь, — объяснил он.
— В перспективном мышлении я это идеологическое сражение выиграю, — разулыбался Кашлентий. — Да какой дурак мне проверит? Какой мыслящий индивидум меня послушает?! Каждому ясно, что через такую лживую резолюция, я планирую свое индивидуальное пиво с глубокой жадностью сберечь. Они его и отберут, через жестокую единовременную конфискацию.
Гвоздь не то, чтобы обрадовался, но удивился
— А ты не дурак, — отметил Гвоздь и улыбнулся Кашлентию, как своему. Даже, чуть было не похлопал его дружески по плечу.
— Так живем же один раз! — воскликнул Кашлентий. — Надо ведь, когда-то существенно воспрянуть и достичь! А?!!
— Надо, согласился Гвоздь.
Точку на горизонте заметил и Сигруд.
— Подожди, — попросил он Каланта, который, не дождавшись нападения, похромал к дракону. — Кто-то к нам торопится. Может быть что-нибудь интересное.
Калант оглянулся, увидел что-то темное далеко в небе и сразу понял, кто спешит к ним. Как благородный рыцарь, Калант решил предупредить дракона.
— Это святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний, — сообщил он противнику и посоветовал: — Спасайся пока он далеко. Святой Фестоний не знает пощады к драконам, — оглядел внушительную громадину дракона и добавил: — Может совершить чудо.
Сигруд, как и всякий дракон, был наслышан о святом Фестонии, но в чудеса не верил.
— Не ради тебя ли? Что ты за шишка такая, на ровном месте, что из-за тебя святой мчится в нашу глушь, чудо совершать?
— Шишка не шишка, а пророчеством мне предсказано, победить дракона. У меня Предназначение. Святой Фестоний, наверно, и хочет посмотреть, как это будет сделано.
— Ты что, серьезно? — обеспокоился Сигруд. — Насчет Предназначения?
— Серьезней не бывает.
— Предупреждать надо, — упрекнул рыцаря дракон. — Если Пророчество и Предназначение, то предупреждать надо. Что же мне теперь, со святым Фестонием драться!?
— Да ты чего... Со святым драться... Тоже скажешь... Святой Фестоний в наш поединок ввязываться не станет. Он постоит в сторонке, посмотрит.
— Знаем мы, как ваши святые в сторонке стоят, — не поверил дракон. — У него дубина, говорят, молниями шибает. Ни один дракон не выдержит. Убираться мне отсюда надо. Приезжай другой раз, тогда и сразимся.
— А принцесса?!
— Принцесса подождет, ей тоже торопиться некуда. Без ключа ты дверь в башню не откроешь. Там такой замок, что и святой не поможет, а ключ у меня надежно спрятан.
Сигруд посмотрел на приближающегося святого и застыл.
— Глянь-ка... Это что такое? — спросил он.
Калант глянул на запад, откуда приближался святой, и тоже удивился.
— Это что такое? — спросил Мичигран.
Буркст и не попытался ответить. Буркст был потрясен.
С запада приближался не святой драконоборец Фестоний, которого настойчиво призывал монах, и даже не ворон, появление которого предсказывал Мудрец, а дракон. Даже не дракон, а дракончик. Если Сигруд был побольше лошади, то этот был размером с кошку. Ну, может, чуть-чуть побольше кошки.
— Святой Фестоний воплотился в дракончика? — Мичигран не мог поверить в такое.
— Не-е-ет... Не может такого быть... Это пещерный дракончик. Не может святой драконоборец воплотиться в такой нечистый образ, — пробормотал Буркст. — Что-то не так...
