Рев рвал виски, обдирал каждую кость в голове, как точильным камнем. Это сводило с ума — но, по крайней мере, я не падал. Просто снизу, прямо подо мной, было не привычное бурое марево, а...

Прямо под моими ногами.

В каком-то локте. Самое большее, в полутора. Прямо подо мной....

В подошвы мне упирались окатыши, твердые, неудобные — я ощущал их под подошвами сапог. Камни по-прежнему были под моими ногами, как и миг назад, никуда не делись, конечно же. Но для созерцания их не было. От всех этих окатышей осталась лишь легкая тень, лежавшая поверх того, что скрывалось под ними.

Огромный хоровод изумрудных мертвецов...

Будто в воде, подернутой рябью...

Рябь — это и был тот рев, стачивающий мои кости. Ураганный ветер, полный дробленого стекла...

Он шел от самих мертвецов. От того, что было внутри них.

Я стоял на краю хоровода, над одним из тел. Их было тут... шесть, семь... еще какая-то женщина?.. другая... и замыкающий круг...

Десять мертвецов.

Они все лежали головами в середину, в одинаковых позах. Будто взявшиеся за руки перед смертью.

Я созерцал не сами тела.

То, что сейчас было в них. Заполнило их головы, тела, руки...

Словно на тонком льду — а снизу, прямо подо мной, из глубины медленно всплывало сплетение мертвой плоти, из подземного мира в наш. В трех местах уже вышло на поверхность, проломив лед — яркие, горящие изумрудным огнем пальцы...

Я созерцал плоть огромного, неимоверно разросшегося гохла. Он занял все десять голов, густо пророс в туловища — через шеи шли сплетенья изумрудных корневищ. Ветвились по рукам мертвецов, уходили в их ноги.

Слепяще-изумрудная аура гохла заполнила мертвецов до предела, словно залила пустые сосуды. И в этом свечении — маленькие черные дыры. Словно каждого мертвеца пришпилили к земле пятью черными болтами. В плечи, в колени и в живот.

Не черные болты, конечно. Просто капли жидкого серебра.

Сводящий с ума рев длился, не кончаясь.

Руна?..

Руна — здесь?..

Но... Но как... Все это...

Я вздрогнул. Что-то изменилось!

Какой-то словно бы... лишь через миг я понял, что это голос. Обычный человеческий голос, пробившийся сквозь агонию гохла.

— Что тут, Бример?

Я приоткрыл глаза. Сумрачный рассвет, серые окатыши под ногами — все это казалось каким-то нереальным, ненастоящим. Ведь там, под ними, в каком-то локте подо мной...

— Что тут, Бример? — повторил голос настойчивее.

Я оглянулся.

Граф, шедший ко мне, — он остановился.

Наверно, было что-то в моем лице.

По бокам от графа, громыхая сталью, шагали оба латника — они тоже встали. Пергаментный, тенью скользивший за ними, теперь выступил вперед. Наполовину прикрыл своего господина. Змеиные глаза застыли, нацелившись на меня. Затем его взгляд скользнул — вниз, туда, где из-под камней всплывали пальцы...

Я шагнул прочь от руны. И еще дальше.

С каждым шагом обдирающий кости рев спадал, будто его уносило на десятки локтей под землю. Всего несколько шагов, и я уже едва различал его — а может, это был уже и не сам визг, а та звенящая тишина, что остается в ушах после оглушившего вопля.

Мертвецы больше не хватали меня за ноги. Теперь я стоял не над ними.

Но бредовое наваждение, будто я замер на тонком льду, который вот-вот проломится, снова накрыло меня.

На тончайшем льду, который сейчас проломится — и то ли я обрушусь вниз, то ли то, что было внизу, вырвется на поверхность...

Торун всемогущий...

Я думал, это руна из мертвецов?..

Отсюда я созерцал их сбоку. И теперь изумрудное сияние чудовищного гохла, заполнившего тела, на закрывало того, что было ниже.

Гораздо ниже...

Там, куда из голов мертвецов тянулись хвосты гохла.

Один это гохл, чудовищных размеров, заполнивший их всех? Или все-таки десять разных, слившихся своими хвостами? Или когда-то это было десять гохлов, а теперь, сросшись через руки мертвецов, стали единым? Да есть ли разница вообще...

В нескольких локтях под мертвецами это был уже один хвост — толщиной с дубовый ствол. И он не кончался, как обычно кончается хвост гохла. Он все тянулся вниз, постепенно становясь... уже не изумрудный. Примесь небесно-голубого свечения была все сильнее.

Чем глубже, тем яснее, что там это уже не хвост гохла. Тыуновы зубы. Очень много тыуновых зубов, напитанных маной, и светящихся от нее.

Переплетенные в четком порядке, как пряди тугой косы. Каната. Он шел вниз, не кончаясь. В дюжине локтей под мертвецами он загибался витками.

И они все тянулись, тянулись вниз...

Чем больше камней разделяло нас, тем меньше доходило до меня сияния маны. Я мог созерцать локтей на тридцать в глубину. Сорок?

В самом низу, где я едва мог различить, канат висел бесчисленным числом витков, колец, лежал целыми бухтами — как свернувшаяся змея чудовищной, невероятной длины.

Это же тот жгут, что я видел протянувшимся через все небо?..

Так это не часть оплетуна?

Рукотворное?

Кто-то сделал это...

И потом этим пользовались как... когтем?

Можно такое назвать когтем? Коготь — это у меня в перстне! Кусочек янтаря, на котором закреплен один тыунов зуб! Демонист использовал их... Сколько их тут? Дюжины? Сотни?

И из этих тыуновых зубов мана не вытекала. Они светились ею. Были полны ею. До предела! Но мана не сочилась из них.

Потому, что закреплены не на янтаре, как в моем когте или ловушке, — а каким-то образом врощены в гохла? Как в гаант рохор. Мастер Ильрик говорил, что в орочьих рукавицах силы тыуновы зубы срощены в единую сеть с помощью гохла.

Значит, кто-то из шаманов...

Рох-шаманов. Сколько надо сил, чтобы управиться с этим гохлом? Он словно дуб, вросший вниз. А врастить в него тыуновы зубы? Сплести из них... Их тут сотни, наверно... А мана! Сколько ее тут, чтобы оживить все эти зубы? И сколько ее было потрачено, пока он все это делал...

Оплетун лишь воспользовался этим.

Оплетун умеет влезать в головы людям. А с когтем способен помыкать и демонами? Он даже запускал его в другие миры. Сам оставаясь тут, не вываливаясь из нашего мира. Ловил им, как неводом, ыбрук, и втаскивал их сюда... А может быть, не только ыбрук...

Шаман знал, что оплетуны на это способны?

— Эй! Здесь...

Вздрогнув, я поднял голову. По ту сторону за валуном кто-то махал факелом.

— Эй! Сюда! Тут...

Словно во сне — неужели этот кошмар еще не закончился, и меня ждет что-то еще? — я двинулся туда. Ноги были деревянные.

132

За валуном уже была толпа, но все молчали.

Это тело даже не пытались закопать...

Маленький, посиневший, он лежал на земле, раскинув ручки. Только на шее чернела запекшаяся кровь. Горло ему перерезали. И он был совершенно голый.

— Младенец?.. — пробормотал чей-то отказывающийся верить голос.

Кто-то осторожно ткнул тельце навершием топора, но плоть даже не промялась. Все тело сдвинулось по камням, будто кукла из дерева. Давно окоченел.

— Милорд, это, кажется, просто младенец...

— Но откуда он здесь?

Голоса людей казались какими-то игрушечными.

Прикрыв глаза, я пытался созерцать внутрь этого маленького трупа. Но здесь передо мной была лишь бурая муть.

Это была обычная мертвая плоть, и ничего больше.

Потом я понял.

— Бример, какого беса здесь... — пробормотал виконт.

Младенец...

Руна. Живой коготь. И младенец... Оплетун любит что?

Я обернулся к руне. К жгуту, вившемуся под ней, словно детеныш рахха.

Тот, кто это сделал, не просто знал, что оплетун сможет этим воспользоваться. Он не полагался на случай. Он был уверен, что какой-то оплетун сюда явится. Обязательно придет.

Он умеет делать не просто руну — манок на всех демонов подряд, — он умеет приманивать именно оплетуна.

Как-то использовал младенца, чтобы первым явился именно оплетун.

А когда оплетун, соблазненный обещанной игрушкой, явился сюда, — шаман перерезал младенцу глотку. Чтобы оплетун играл не с ним, а с тем, что найдет тут еще.

— Бример, Ношрины хляби! — возле меня был граф. — Что тут, Нзабар тебя дери, происходит?!

— В основном, — процедил я, — призвание демонов. Милорд.

Пока я искал в замке, что случайно стало маяком для демонов, — все это время кто-то занимался тем, что...

— Призвание демонов?

Граф моргнул. Потом, словно за помощью толмача, оглянулся на виконта. На своего пергаментного. На латников. На дружинников вокруг.

Усталые, хмурые, затравленные, испуганные... И ничего не понимающие, как и их хозяин.

Меня душила злость.

— Дело не в вашем замке, граф. Не он привлекает демонов. Кто-то призывал их здесь.

И не только здесь.

И не только этой ночью...

— Так тут руна? — просипел Шептун.

Я оскалился от досады и злости.

Руна...

Руна — это когда мертвец, на котором пророс гохл, сбрызнут жидким серебром! Вот что такое руна. Любому криворукому тупице такое по силам! Из всех умений — раскопать свежий труп, да раздобыть полнаперстка жидкого серебра. Ну, и кусок ожившего мертвеца, в котором теплится клочок от ауры гохла, — на рассаду... И все. Все!

А здесь...

133

— Здесь — руна? — со злостью сипел Шептун над моим ухом. — Тут, в камнях, руна?!

— Руна?.. — оцепенело повторял граф. — Так все эти твари были здесь не сами по себе... Не из-за замка... А потому что тут — руна?..

Он уставился на меня.

Я с трудом удержался от досадливо гримасы. Руна... Но уж ему-то точно не объяснить.

— Кто-то сделал здесь руну? — Теперь его глаза зло блестели. Голос обретал силу. — Здесь? У стен моего замка?!

Его голова вздернулась. Плечи расправились. В голосе был гнев:

— Я разворошу этот гадюшник!

С налившимися глазами, играя желваками, он двинулся назад — и чуть не рухнул на разъезжающихся окатышах. Он выдернул кинжал, нацелив его как жезл туда, где из камней торчали белые пальцы:

— Мерез! Пусть люди...

— Нет, — сказал я.

Граф, словно не сразу услышав, сделал еще пару замедляющихся шагов, прежде чем остановился. Недоуменно оглянулся. Шарил пьяными глазами, пока не нашел меня.

Оба латника, двинувшиеся было за графом, теперь развернулись. Надвинулись на меня.

А за их закованными плечами солдаты, обнажив мечи и выставив факелы, уже сходились к руне...

— Не трогать! — крикнул я.

Закусил губу.

Нельзя.

Против слова благородного — и так! — нельзя...

Но Вагл бы драл этих благородных! Обоих! Один встал у вала, как хоб пред погонщиком. А этот лезет под ноги, боевая мышь! Перегаром сильнее чем гнилью с болот...

Только земля, на которой я стою — его. И люди — тоже его. И все тут в его власти. Если от виконта еще можно найти защиту — у него, то у кого здесь искать защиту от него самого? Нзабар бы их драл...

Если я хочу остаться с языком и ушами...

— Милорд! — я почтительно склонил голову. Даже сгорбился от усердия. — Призывает демонов не руна. Призывает тот, кто ее сделал.

Дирк — я видел его злые глаза под открытым забралом, стиснутый окованный кулак. Коротко замахнувшись, он... но граф поднял ладонь. Латники замерли.

Беглого взгляда виконта хватило, чтобы остановились солдаты.

Сам граф, пьяно сопя, глядел на меня. Медленно не то спросил, не то повторил за мной:

— Кто... ее... сделал?..

В его глазах отражалась тяжелая работа мысли.

Я снова почтительно кивнул. Будто не вдалбливал ему очевидное, а получал от него приказ, горя рвением выполнить все, что ни скажет.

— Да, милорд. Тот, кто ее сделал. Шаман.

— Шаман... — пробормотал граф.

— Он призывал демонов не только сегодня. Он призывал их здесь и вчера. И в ночь до этого. Милорд.

— В прошлую, и позапрошлую?.. — отупело повторил он.

— На самом деле, милорд, призывать демонов он начал еще раньше.

Гораздо раньше.

Еще до того, как меня привезли сюда...

Когда это началось? Началось на самом деле?

Первыми была та стайка выползней на кладбище? Свора Сизого. Их шаман призвал еще несколько дней назад?

— Мои кузнецы... — пробормотал граф.

— И ваши пленники. И те хворые лошади, которых сэр Мерез приказал убрать из конюшни и увести в развалины деревни, а там они пропали... Первая руна была прямо у рва. Напротив пролома.

Чтобы брод из обломков был у них перед носом. Чтоб сразу могли перебраться внутрь стен. Где есть надежное убежище от солнца. Те склепы под статуями... Он хотел, чтобы демоны могли провести в нашем мире не одну ночь, а дольше?

Сизый и его ублюдки сидели там несколько дней, не уходя.

Призвал их, когда в замке захворали лошади, и виконт велел держать их отдельно от остальной конюшни?

Кляч увели за стены замка, в барак для хобов на краю той сожженной деревни, — выползни удавили их и перетащили через ров, по броду из обломков, обратно. Внутрь стен.

Пока люди графа искали своих лошадей снаружи, их останки были тут. В тех же склепах, где они сами прятались. Молодняк обгрызал ноги, папаша-рохурлул орошал своим семенем...

Днем отсиживались, ночью вылезали на охоту. Искали себе пропитание — но тихонько, осторожно. И не упуская случая поразвлечься. Такая уж натура.

Люди графа поймали ту пару бродяг, что крутились возле замка... а может, и не бродяг? Разобраться с этим не успели. Выползни отвлекли стражу и утащили связанных пленников прямо из темницы. Не забыв запереть ее снаружи, и намалевать внутри подобие малой руны...

Потом удавили пару кузнецов. Снова старательно запутав следы. Кузнецов из храма вытащили, спрятали в склепах, — но двери храма заперли изнутри. Будто это сделал человек, который остался в замке...

Для чего шаман их призвал?

Это ведь кто-то из тех недобитых орков, отступивших при штурме...

Месть? За тех, кто погибли в замке?

А сам он в это время что делал? Крутился где-то неподалеку? Приглядывал за тем, что происходит в замке?

Других демонов он не призывал...

Все его устраивало?

Потом граф привез меня.

Шаман видел, что граф куда-то поехал. А вернулся — вместе с солдатами за каретой тащился Эйк на нашем осле. Мальчишка, которого раньше в замке не было. И явно чей-то слуга...

Понял, что в замок кого-то привезли? И сообразил, для чего?

Или заметил, что ночью в замке кто-то использовал магию. Когда я в башне перегонял останки гохла в ману. Или потом, когда я использовал эти кристаллы...

Да хотя бы слышал вопли выползней и Сизого, когда я изгонял их с кладбища!

И вот тогда он вмешался?

Пока я изгонял — он уже...

— Пока вы, граф, — процедил я, душа ярость, — расплачивались со мной за тех, кого я изгнал из склепов, он уже призывал новых. Прямо под вашими стенами.

Те твари, которые шли через ров по обломкам стены, когда Джок слетел.