Разбудил меня звук горна и солнце, бьющее в окна.
* * *
Из воспоминаний Касавира:
Тот ночной бой на стенах был на редкость тяжелым. Изматывающе-вязкий, почти безнадежный, когда остается уповать только на силу и стойкость духа. И лишь вера в собственные силы может укрепить тебя. Вера и еще — ожидание палящего, очищающего солнца.
Мы с честью выдержали бешеный натиск нежити. Крепость-на-Перекрестке выстояла. А вот ее капитан...
Я видел, как окаменело лицо Харн, когда следопыт начал обвинять ее в слабости, стоя перед разбитыми воротами. Говорить о том, что нам ни за что не победить и тем оправдывать свое предательство. Серые, хотя нет, не серые — бордовые раскосые глаза прищурились, а пальцы стиснули рукоять меча Гит. И я прекрасно помню ее ответное молчание. Выглядело так беззащитно.
Вот он — следопыт во всей красе. Смел и силен. Неужели Харн не замечала этого раньше? Или не желала замечать в упрямом ослеплении?
Я видел, как после боя она прошла в ворота, как долго, с упорством фанатика бродила по заваленному трупами пространству перед ними. Искала Бишопа. Предателя.
Мне было больно смотреть ей в глаза, когда она вернулась и молча прошла мимо. Дернула уголком рта, как будто хотела сказать что-то, но не проронила ни слова и ушла. Меня не покидало чувство, что именно сейчас она нуждается в помощи. Гораздо больше, чем в тот день, когда увидела разрушенную Западную Гавань.
В голове стали выстраивались "правильные", округло-доброжелательные фразы, из тех, что обычно говорят на похоронах. Разговор почти полностью сложился в моей голове, когда я подошел к двери в покои леди-капитана и взялся за массивное кольцо. Но здесь мне пришла в голову еще одна мысль, кристально четкая и едкая словно кислота. Мысль о том, что меня снова не правильно поймут. С нее станется решить, что мои слова — всего лишь попытка воспользоваться ситуацией и предложить свою поддержку и свое плечо — ей. Во второй раз, после Бишопа. Это неприятно и более того — унизительно. Меньше всего мне хотелось быть утешителем, жилеткой, в которую она будет лить слезы по сбежавшему подонку-следопыту. Прошлой ночью я хотел поговорить, понимая, что другого случая может и не быть и что на эту, возможно последнюю нашу битву, нужно идти с открытой душой и чистой совестью. Но ее мысли были заняты лишь рейнджером. И вот теперь я опять совершаю ту же самую ошибку, снова хочу помочь человеку, который не ценит ни помощь, ни искренние намерения. Человеку, которому важны лишь свой интерес, свои мотивы и свои игры. И по большому-то счету ей плевать на остальных.
Но если посмотреть на ситуацию с другой стороны — она не совсем чужая мне. Слишком много мы прошли вместе, плечом к плечу. И слишком много зависит от нее. Если ее воля сломается сейчас, то и меч Гит рассыплется на горсть бесполезных серебряных осколков. Исчезнет единственное оружие, которым можно сразить Иллефарнского Стража, и тогда погибнем не только мы, но и все Побережье Мечей. Непомерно высокая цена за мою щепетильность и возможную душевную боль. И хотя на языке вертится "Я же говорил, что этому следопыту доверять нельзя" — это единственно, о чем я промолчу.
Я толкнул дверь в комнату и замер на пороге. Харн спала на краю кровати, свернувшись калачиком и натянув одеяло на плечи. Просто хрупкая и очень одинокая девушка. Я попятился и тихонько прикрыл за собой дверь.
* * *
Мутное утро после больного дня. Тяжелая голова, ломота в так и не отдохнувшем теле. Пустота и тишина внутри. Совершенное равнодушие ко всему. Наверное, так чувствуют себя големы...
Когда в дверь постучали, я сидела на полу, прислонившись спиной к стене. Сэр Ниваль не стал дожидаться ответа и вошел в комнату. Прямо с порога царедворец начал, как и всегда, впрочем, хвалить сделанное мной. Вот только похвала похвалой не выглядела.
— Ты все же справилась с обороной крепости, хотя мы в это не верили. Ты...
Он не успел договорить.
— Убирайся.
Мне было трудно говорить, словно в глотку песка насыпали.
— Что?
Он не понимал, или старательно делал вид, что не понимает в чем дело, этот надменный Ниваль, начальник Девятки Невервинтера.
— Пошел. Отсюда. Вон.
Он лишь усмехнулся, обронив небрежное:
— Вам нужно как следует отдохнуть, леди-капитан.
И вышел, плотно притворив за собой дверь.
Тихо. Так тихо, что слышно как бьется в висках кровь. Как гонит сердце алую влагу по жилам. Зачем? Зачем все это нужно теперь?
Стук в дверь.
— Я же сказала — убирайся.
— Леди-капитан...
Нет, это не Ниваль. Такой голос может принадлежать только одному существу в этой проклятой крепости. Дикину. Кобольду-барду. И именно он сейчас стоял на пороге, сжимая в четырехпалых лапках потертую лютню.
— Заходи.
Он прошел по ковру и сел на низкую табуретку возле погасшего камина. Подтянул колки на лютне, задумчиво перебрал пальцами струны:
— Дикин однажды говорил, что будет петь для леди-капитана.
Я усмехнулась криво. До песен ли сейчас? Разве что погребальную по мечте затянуть впору.
Бард наконец-то настроил инструмент:
— Именно сейчас Дикин и будет петь. Сейчас песни нужнее слов, — струны зазвенели под пальцами, и отчего-то мне вдруг стало зябко. Я обхватила плечи руками.
— Это чужая история, — Дикин перебирал пальцами струны, — Старый босс называл ее "Ветер у костра".
Дрожа во мраке зимнего утра
Смотри, как пламя прячется в дыму—
И ты увидишь в отблесках костра,
Мой взгляд к тебе летящий через тьму.
"Дикин, за что?" В горле встал ком. Ни сглотнуть, ни выдохнуть. А песня звенела, плакала криками чаек, билась о ледяные скалы.
Пусть бьет о скалы ледяной прибой,
И стонет ветер на закате дня—
Ты различи сквозь долгий волчий вой
Ту песню, что я пела для тебя.
Воет вьюга посреди летнего утра. Воет, заметая цепочку следов и беги-не беги, все равно не догнать. И слова уже не различить в вое ветра.
И коль в снегах не отыскать следа,
Взгляни туда, где дремлют облака.
Пускай ведет тебя моя звезда
К таким родным, далеким берегам.
Звенят струны. Плывет незатейливая мелодия. Тает ледяной ком в горле.
В пещерах тьмы где затаился враг,
И на просторах, где струится свет,
Моя любовь, как пламенный маяк,
Пускай хранит тебя от всяких бед.
Ты не покинут — знай! — ты не забыт,
Ветрам и льдам тебя не покорить,
Пускай летят снега из-под копыт,
Нам боги скажут — так тому и быть!
Я поймала себя на том, что повторяю слова песни про себя, едва заметно шевеля губами. "Дикин, за что?"
Странно. Странно, да, но с каждым куплетом камень в моем сердце превращался в тающий лед. Я была благодарна маленькому барду, кобольду по имени Дикин. Единственному, кто не оставил меня сейчас, сославшись на ворох бесконечно важных причин.
И я приду, и стает вечный лед,
Водою вешней по реке сойдет,
Но до тех пор себя ты береги,
Ведь дни весны еще так далеки...
Жжет под веками, а слез нет. Я вздохнула и потерла глаза ладонями.
Дикин отложил лютню. Пристально посмотрел на меня ярко-желтыми с вертикальной прорезью зрачка глазами и тихо проговорил, на мгновение прикоснувшись теплой кожистой лапкой к моему плечу:
— Плачьте, леди-капитан. Люди боятся слез, но Дикин знать — бояться нужно лишь равнодушного сердца. Плачьте, когда болит душа. Плачьте, когда никто не видит ваших слез.
И кобольд ушел.
Странное дело, но... неужели там, в горней выси Малар и впрямь приглядывает за мной, посылая на моем пути не только кровь, боль и потери, но и — редко, да, но посылает ведь — таких удивительных существ как Дикин.
Я усмехнулась, резко вставая с пола.
Последний рывок перед свободой, а потом... Потом будет потом. Когда в моих руках будет главный козырь, я подумаю о...
Тупая боль, так что дыхание перехватывает.
"Стоп. Назад. Не. Сейчас".
Внутренний голос. Остатки здравого смысла. Что ж, он прав, мой единственный сейчас союзник.
А меня ждут неотложные дела. Крайне важные дела, да. И простые решения.
Я плеснула на голову ледяной воды из кувшина, встряхнула мокрыми волосами, проведя по ним пятерней.
Зеркало послушно отразило бесстрастное лицо правителя. Пора.
Кастеляна я нашла в зале, где проходил последний военный совет. Я уселась на один из стульев, закинув ноги на стол:
— Кана, кто стоял в карауле на втором барбакане перед штурмом?
Она на миг замешкалась, вспоминая.
— Валеккар и Осдор.
— Прекрасно, — я кивнула, покрутив на пальце кольцо-печатку, — Они выжили?
Короткий кивок в ответ.
— Да, капитан.
"Это ненадолго".
— Очень хорошо. Дай мне перо и бумагу, Кана. И сургуч тоже.
Восточника молча подала мне требуемое.
Я уселась поудобнее, побарабанила пальцами по столу, а потом вывела на листе:
"Рядовые Валеккар и Осдор приговариваются к казни через повешение за измену.
Приговор привести в исполнение немедленно.
Леди-капитан Серша Ах`Д`Харн".
Капля алого сургуча. Оттиск печатки.
Помахав листом, чтобы чернила скорее высохли, я протянула его Канне.
— Но... — восточница хмуро взглянула на меня, прочитав написанное.
— Повесить. На воротах, — я вновь закинула ноги на стол и добавила:
— Это приказ, Кана. Я хочу видеть, как вздернут этих предателей. Сегодня же.
Она ничего не ответила мне и ушла.
"Я хорошо усвоила твои слова, Кана. Ты сказала, что я рождена повелевать, а вы — подчиняться. Ну так подчиняйтесь же".
В комнате было холодно. По спине тянул сквозняк, от которого закрывавшие каменные стены гобелены едва шевелились.
Тихо. Пусто. Как в склепе. Уходить отсюда мне пока не хотелось. Равно как и видеть кого-то.
"Ну что, безглазая, сыграем еще раз?"
* * *
Вечером на решетке ворот болтались два мертвых тела.
Цена предательства — жизнь.
К оглавлению
24. Мерделейн. Конец игры.
"Расставляя по местам
Приготовленные души
Я расписан по часам
И во мне мое оружье".
Джем. "Нам нужен мир"
"Нас будет ждать драккар на рейде и янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим, —
Но только через танец на снегу, багровый Вальс Гемоглобин..."
О.Медведев. "Вальс Гемоглобин"
Удивительное дело, но никто из крепости не сказал свое веское слово против казни двух солдат. Никто. Разбаловались, да. Отвыкли думать своим умом и смотреть своими глазами. Тем хуже для вас.
Впрочем, мне не было дела до мыслей и терзаний моих спутников. Важнее иное — смог ли Алданон расшифровать фолиант и придумать способ открыть портал?
Мудрец ждал меня в библиотеке. И не только он, но и сэр Ниваль, и мои дражайшие спутники, все до единого.
— Этот фолиант... чудесная вещь, честное слово... я смог использовать его, чтобы... Думаю, дилетант назвал бы это "снимать оковы" между "здесь" и "там", — старец привычно вышагивал возле стола.
Ниваль нахмурился, потирая переносицу:
— Снимать оковы? А где именно эти "здесь" и "там"?
Мудрец кивнул растрепанной головой и продолжил:
— Видишь ли, этот фолиант имеет определенную двойственность — он похож на две страницы в книге... если ты откроешь книгу, они разделены, но если книгу закрыть, то страницы вместе. Понимаешь?
Царедворец кивнул.
Я рассеяно полировала лезвие Кровопийцы краем бархатной скатерти, сидя на краю стола.
Гробнар рассмеялся. Звонко, заливисто. Звук резанул по слуху.
— Это самая гениальная мысль из тех, что я когда-либо слышал!
"Чтоб тебе онеметь".
Алданон кивнул:
— Да... Фолиант может создать проход и переместить нас в определенную точку долины.
— На самом деле, он говорит о том, что с помощью этого "Фолианта Ильтказара" мы сможем телепортироваться в самое сердце Мерделейна. И, по неизвестной мне причине, это всем кажется отличной идеей, — пожал плечами волшебник.
— Отсидеться не выйдет, Сэнд. Ты пойдешь с нами, — я сказала это вполголоса, не отрывая взгляда от клинка.
— Не волнуйся... Фолиант должен отнести нас туда, куда мы хотим отправиться. Говорят, что в открытом состоянии фолиант весьма надежен, — эльф потеребил мочку уха.
— Тогда мы должны отправиться немедленно, пока Король Теней не оправился от поражения. Они с Гариусом не будут долго ждать, прежде чем нанести ответный удар, — хмурый взгляд Касавира и его слова. Такие правильные. Такие ожидаемые. Предсказуемые, как восход солнца.
— Знай, что королевство Короля Теней находится в глубине Топей, в руинах империи Иллефарн, которую он должен был защищать, — гитзерай не преминула вставить свое драгоценное "знай". Как будто имеет хоть какое-то значение, где засел Король Теней — в Мерделейне или в Яртаре.
Гробнар запустил пальцы во взъерошенные волосы:
— А портал не может перенести нас в другую долину, например заполненную лавой? Оттуда будет непросто выбраться...
Словесные излияния гнома прервал Джерро:
— Хватит разговоров. Нужно идти.
— Отлично, Если вы готовы, то я могу открыть портал прямо сейчас... — мудрец раскрыл Фолиант на заранее заложенной закладкой странице.
Я спрыгнула на пол, загоняя отполированный меч в ножны.
— Вечером, Алданон. Ты откроешь портал вечером.
* * *
Даже сказки сказываются не так уж и скоро. Чего уж говорить о делах. Но день, катившейся своим чередом, докатился-таки до вечера.
Пора.
Я затянула доспех, накинула на плечи рыцарский плащик. Рассовала по кармашкам на поясе зелья, самые сильные из тех, что были в храмовой лавке. Я забрала все, невзирая на слова отца Иварра о том, что зелья могут понадобиться и другим.
Кровопийца отправился в ножны за спину.
Лук и два колчана стрел, лично благословленных настоятелем храма.
Меч Гит, куда ж без него.
Кольца — перстенек Эксла и дворфийское.
Два амулета.
Фляга с водой и вторая, поменьше — со спиртом.
Дорожная сумка с необходимыми мелочами.
Я обвела комнату взглядом и привычно повязала скрученный в жгут платок вокруг головы. Талисман на удачу — этот кусок ткани прошел со мной долгий путь от самой Западной гавани.
Бросив на кровать монетку, я загадала вернуться.
* * *
Пахнущий гарью и мертвечиной ветер трепал волосы, пока Алданон чертил на камнях внутреннего двора сложный круг из множества связанных друг с другом символов. Мудрец был сосредоточен и на диво молчалив.
— Готово, — он отряхнул ладони, — Осталось сказать слово активации и портал будет готов перенести вас в долину Мерделейн. Возьмите этот фолиант, с его помощью вы вернетесь обратно, когда Король Теней будет повержен.
— Разумеется, мастер Алданон, — эльф осторожно принял реликвию и кивнул, — Я помню все, что необходимо сделать.
