Его я поймал на, ставшей для него привычной комбинации: удар с верху, переход в скользящий вниз и резаный удар с разворота на пятке. Однако в концовке я не стал разворачиваться на пятке, а повел своё оружие вверх и в сторону с нажимом на его меч, и резким дожимом-ударом в области гарды, выбил его оружие из рук. И не дожидаясь, не разрывая дистанции, не замедляя темпа, рукоятью меча нанес удар в подбородок противника. Кинжал он задействовать не успел. Целую секунду рус простоял с осоловелым взглядом, а затем рухнул на палубу. Поединок закончился.
Во время боя постоянное многоголосие болельщиков отсутствовало, но все же ощущалось, что люди реагируют на выпады и контратаки. Однако после падения вождя, секунд пять стояла мертвая тишина. Затем, последовал взрыв ликования моих воинов, и отчаянный вопль проигравших. Из осторожности я приготовился к сражению, но мои опасения были напрасны. Для русов слово было дороже свободы. Никто из них не посмел сделать даже попытку предпринять какие-то враждебные действия.
Молча, четыре воина подошли к распростертому телу вождя и подняли его, чтобы вынести с ристалища. Однако я, приняв боевую стойку, воспрепятствовал им сделать это. Они повиновались. Тогда я, движением меча, приказал им складывать оружие рядом с телом их вожака. И началась сдача. Сбрасывая в одну кучу мечи, кинжалы, секиры, ножи, луки, сулицы, шлемы и щиты, варяги отходили к борту 'Барса' и застывали в позе непобежденных витязей, но вынужденных подчиниться судьбе и данному обету.
Я с интересом наблюдал, кто и как сдается в плен. Ни один из напавших на нас, не выказал раздражения поражением своего вождя, не опускал голову, не прятал глаза. Но все они были словно зомбированы уговором, потому что во взглядах читалась покорность, не противнику, а воли богов.
К тому времени подбитый и полузатопленный третий или первый корабль русов, благодаря остаткам своего экипажа, догрёб-таки до четырёх сцепленных судов. Он, пришвартовался к 'Волку', и его воины высадились на палубу нашего корабля. Никто из наших не стал препятствовать их высадке, а, расступившись перед ними, дали рассмотреть картину поединка. Этим ребятам никто ничего не объяснял, они всё поняли сами и, несмотря на то, что не участвовали в решении о поединке, подчинились свершившемуся.
Когда сдача пленных была окончена, я наклонился к своему противнику и стал приводить его в чувства. Мне это быстро удалось сделать, потому что уже через минуту он открыл глаза и смог осмысленно посмотреть на меня.
— Давай, паря, вставай! Нечего валяться и отдыхать, не у бабы в покоях, — сказал я ему первое, что взбрело в голову.
Он, как и полагалось нокаутированному, был страшно бледен, но попытался приподняться, однако сильная головная боль заставила его сморщиться и зашипеть, как разозленного кота.
Тогда я взял его голову в свои руки, и через них вогнал в него необходимое количество биоэнергии. Херопунктура оказала на вождя самое благоприятное воздействие. Его лицо порозовело, боль и тошнота ушли, пришло понимание действительности, которое, конечно, не доставило ему никакой радости.
Я протянул витязю руку, чтобы тот поднялся. Он с достоинством принял мою помощь, затем, поискав глазами свой меч, подошёл и поднял его. Повернувшись, он сделал два шага вперед, в мою сторону, опустился на одно колено и, склонив голову, протянул его мне. Я принял его меч в свои руки, но в мои планы не входило ущемлять его самолюбие, поэтому, взяв его за плечи, я поднял воина на ноги и протянул ему его меч назад со словами:
— Правда сегодня на моей стороне, именно поэтому я смог победить, но твоё умение сражаться заслуживает уважения и восхищения. То, что ты рус и принадлежишь варяжскому братству, не позволило мне убить тебя и не позволяет мне считать тебя своим пленником, поскольку я сам варяг. Извини, что не сказал тебе это сразу, до поединка, хотя я думаю, что ты и твои вои все равно бы не поверили в это. Только поэтому мне пришлось сойтись с тобой в бою, чтобы ты понял, что прежде, чем бросаться в сражение, узнай, кто перед тобой, потому что ты вождь и прекрасно знаешь, что варяжское братство запрещает нам сражаться друг с другом.
Ты не захотел прислушаться к моим словам, что на моих кораблях есть русы, ты нарушил закон, погубил многих своих людей, поэтому все, кто принадлежит к братству варягов, должны решить, быть тебе и дальше вождём или передать свои права другому.
Я говорил громко, чтобы мои слова слышали все его вои и чувствовал, что они падают в благодатную почву, что все напавшие на нас признают мою правоту. Вождь стоял с опущенной главой, не смея возражать. Тогда я обратился к его дружине:
— Вас я также не считаю своими пленниками, но вы должны решить судьбу своего предводителя, который преступил варяжский закон. Вы знаете его лучше меня, и вам судить, было ли это его случайной ошибкой, или такое может повториться вновь. Он ваш атаман и, именно вам, надо принять решение, сможете ли вы доверять ему в дальнейшем свои жизни. Я отдаю его на ваш суд. Как большинство из вас решит, так и будет. Хочу сказать одно, он прекрасный боец, но для предводителя одного этого мало. Если вы посчитаете, что это была случайность, и он занимает своё место по праву, то кликните — 'любо!'. Если же это уже не первая его ошибка, то... а, впрочем, решайте сами.
Остатки всех трёх экипажей перешли для совещания на ближайший из своих кораблей, а вождь остался на 'Барсе'. Мне на него не хотелось смотреть, настолько он был подавлен своим промахом. Чтобы как-то отвлечь его от напряженного ожидания, я спросил:
— Тебя, как звать-то?
— Бусом, или Буслаем, — ответил он мне.
— Как же ты так оплошал, Буслай? Что тебя толкнуло сражаться с братьями? Ты же слышал мои слова.
— Слышал, но я был настолько разгневан разрушением одного из своих лучших дракаров и гибелью своих воев, что решил, зная коварство византийцев, что ты кривишь в словах о русах и русинах. Эти имперцы кривят душой по любому поводу, а поскольку ваши пентеконторы никак не походят на лодьи и дракары, а явно принадлежат Византии, то и не поверил твоим словам. Кстати, ты же знал, что мы варяги, что же ты сам-то начал нас топить?
— Во-первых, мне показалось, что ты не собираешься вести переговоры. А, во-вторых, я подумал, что, оставшись при двух судах, ты немного поостынешь.
— Значит, и ты ошибся в выборе действий?
— Выходит, что так, только не я преследовал и нападал на тебя, а ты, поэтому моя Правда выше твоей, а моя ошибка спасла моих воев от возможной гибели. Хотя признаю, что, если бы мы оба действовали менее поспешно, то, скорее всего, сражения не было бы вообще.
— Да, ты прав! Но, всё-таки, ты ромей, так ведь?
— Так, да не так. Ромей я только наполовину, да и какая разница кто я! Варягом может стать и хазарин, и словен, и лех, и чех. Любой, принявший клятву варяжскую. Я правильно излагаю?
— Да правильно, правильно! Только, порой, на расстоянии очень трудно бывает отличить варяга от не варяга, особенно перед боем, когда дорого время.
— Правильно, ты действуешь по правилам, — бей, а затем разберемся. А уж, коли, рожей кто не вышел, так и думать не след, не токмо спрашивать!
— А, чего разговоры-то разговаривать! Тут я, намедни, на нурманах споткнулся. Подумал, что свои, стал переговариваться, а они, тати, по-нашему стали отвечать, да за разговорами, как по нам саданули! Хорошо я в последний момент заподозрил неладное и моргнул своим, чтобы не расслаблялись...
А так бы, кормили бы мы рыб своими телами. Ты же знаешь, нурманы пленных не щадят, только перед тем, как прирезать ещё и напытаются всласть.
— Нет, такого я не слышал, а свеи, а даны?
— Свеи своих пленных не губят, но продают в рабство. Даны же, отпускают за выкуп, как и мы. Их рексы и конунги ничем от нас не отличаются, да и в бою так же свирепы и беспощадны, как и мы, русы. Потому, когда мы с ними встречаемся в бою, пленных с обеих сторон бывает мало.
— Глянь, твои идут, что-то решили.
— Может, уже и не мои?
— Авось, обойдется! Ну, а нет... На то ты и атаман, чтобы даже такое пережить с достоинством. Главное лица не потерять, а то уже никогда в атаманах не восстановишься.
Тем временем, русы окружили нас, но не спешили выносить свой вердикт. Чего-то ждали. Наконец из их числа вышли трое, видимо, самые старшие и уважаемые вои. Один из них остался на месте, остальные разошлись по кругу, образовав вписанный в окружность равносторонний треугольник. Первый, кто стоял ближе к нам, повернулся к своему сектору и возопил:
— А, что, братцы, ответим мы Буслаю на его атаманство, Любо!
— Любо, любо, любо! — ответили ему.
То же самое повторилось и в двух других секторах.
Получив вотум доверия, Буслай с облегчением вздохнул. Я по-приятельски улыбнулся ему и сказал:
— Конечно, такое дело надо бы спрыснуть, как следует, но ты уж не обессудь, спешим мы в Трапезунд и так задержались, звеня мечами. Надеюсь, виру за убиенных, раненных и ущерб, причиненный твоему дракару, ты требовать не станешь?
— Нет, сами разберемся, кто кому должен. А корабль наплаву, дотащим до берега, восстановим. Будет не хуже прежнего.
— Просьба у меня к тебе. Сообщи всем варягам о наших пентеконторах, чтобы и другие не ошибались, и не тратили своего времени на преследование.
— Добро! — согласился Буслай, но, что-то, вспомнив, замялся...
— Тебя, как называть-то?
— Называй Никитой.
— Вот, что, Никита! Прости за любопытство, но откуда у тебя такие мечи?
— Ты хочешь спросить, откуда у меня акинак?
— Да.
— Из оружейной киевского князя. А этот оберег мне передал один Волхв в вятских лесах.
— Тогда ты, действительно, герой из племен русколанов!
— Ты знаешь, Буслай, только прожив сорок лет, стал подозревать об этом, да и то, иногда сомневаюсь.
— Не сомневайся, потому что в твоих руках святые предметы, которые не обманешь, не украдешь и не завоюешь. Верь и гордись их выбором! Я обязательно расскажу всем варягам о тебе и твоей дружине, — и Буслай с уважительным поклоном отошёл к своим.
Там он, что-то им сказал, показывая на меня, а, затем вернулся и попросил:
— Ребята просят посмотреть на акинак и оберег, уважь их просьбу. Им, может, раз в жизни представился такой случай, не лишай их такой возможности.
Я не стал возражать, и все русы с благоговением прошлись мимо меня, разглядывая легендарные артефакты.
На том и распрощались с ними.
Мы возобновили, прерванный было путь, а варяги отправились ремонтировать корабль и добирать дружину.
Через некоторое время я подошёл к Тимору и спросил:
— Ну и что, как думаешь, капитан, оставшийся путь пройдет без приключений?
— После таких событий, вся дружина надеется на это.
Всеобщие надежды сбылись, и через пять дней мы уже были в порту Трапезунда.
Боже, что это был за город! Уже от порта начинались торговые ряды с морепродуктами. От огромного количества рыбы стояла такая вонь, что даже видавший, казалось, всё капитан, повелел встать на рейде, а в город отправляться на местных лодках, которые шныряли повсюду.
В город с кораблей нас отправилось всего пятеро. Пятерка состояла из меня, Борислава Мирослава, Богумила и Венеда. Оказавшись в порту, близ стен Трапезунда, я, наконец-то увидел, что такое малоазиатский базар. Базары в Херсонесе показались мне молчаливыми и строгими перед крикливостью и роскошью Трапезунда. Мы были просто оглушены зазывалами торговых лавок, которые на все лады прославляли местные товары, стараясь, перекричать друг друга. Нас хватали за руки, за одежду, и не дай Бог, было проявить, хоть малейший интерес к какой-нибудь лавчонке.
Однако мы достойно выдержали все искусы и добрались до ворот города. Воротная стража учинила нам форменный допрос о цели нашего прибытия в Трапезунд. Я, единственный, который имел истинные представления об этом, рассказал, что мы из Херсонеса, прибыли только что на кораблях, с желанием следовать далее в город Карс. Но, поскольку мы предпринимаем такое путешествие впервые, хотели бы расспросить здешних купцов или тех, кто водит караваны, о наезженных путях в этот город. Услышав, что наши суда не собираются разгружаться в их порту, стражники мгновенно потеряли к нам интерес, но, всё же любезно подсказали к кому лучше обратиться по нашему вопросу.
О городе особенно рассказывать не хочется. Он мне, после Херсонеса, не показался. Во-первых, грязноватый, во-вторых, разношерстный. Иногда встречались интересные строения, но, в основном, попадались похожие, как две капли воды жилые постройки, обнесенные глинобитными заборами. Даже христианские церкви имели азиатский вид. Античных строений в городе не было совсем, хотя Анестис предупреждал, что эллинские храмы сохранились здесь только вдали от Трапезунда.
Через полчаса мы, всё-таки отыскали караван-сарай, где, по словам стражников, обитал нужный нам человек, по имени Вазген. Там нам заявили, что Вазгена сейчас нет, но он скоро вернется, и предложили обождать его. Ожидание, как я и предполагал, затянулось, и мы решили немного перекусить. Тем более хозяин близ стоящей харчевни или таверны, или трактира, давно намекал нам, что у него готовятся самые лучшие в городе сувлаки. Когда нам принесли эти самые сувлаки на длинных деревянных палочках, и мы попробовали, то поняли, что хозяин этой забегаловки честный человек. К тому же перекус оказался на удивление сытным и дешевым. Мы уже намеревались повторить заказ, когда появился ожидаемый нами субъект.
Вазген ворвался, как ураган, наделав столько шума и суеты, что оказался в центре всеобщего внимания. Однако уже через секунду все успокоились, увидев, кого принесло. Я же, продолжал наблюдать за ним, стараясь понять, с кем мне придется иметь дело и насколько такому человеку можно доверять.
Черноволосый, носатый, небольшого роста, пухленький, — все казалось бы, говорило о добром, покладистом и мягком характере. Лицом он походил на актера Мкртчана, но не фигурой. Телосложение было женским, зато энергия в этом человеке скрывалась дьявольская.
Честно, я от такого несоответствия духа и тела, обалдел. Правда, через пять минут его дух подавил мои зрительные чувства, и когда я заговорил с ним о деле, мне стало наплевать, какие у него руки, живот, задница, а предпочитал слушать, о чем вещает Вазген.
А беседу он вел только по делу.
Первое, что сказал Вазген:
— Если вы думаете, что я вам выложу маршрут каравана до Карса задаром, то вы глубоко ошибаетесь.
— Сколько?
— Три серебряных дирхема.
— За три серебряных дирхема я могу здесь нанять проводника до самого Карса. Не принимай меня за провинциального дурачка, Вазген!
— А где гарантия, что этот проводник не наведет вас на засаду разбойников пустыни?
— Во-первых, мы не боимся никаких засад и разбойников, а, во-вторых, проводник будет с нами, и наказать его станет возможным прямо на месте. В отличие от тебя, если твои слова окажутся сплошной выдумкой.
— Хорошо, один серебряный и по рукам!
— Какие твои гарантии, и кто в этом городе из известных чиновников или людей сможет подтвердить твои слова?
