— Еще чего. — Алиса пренебрежительно фыркнула. — Пусть и ввела ты ее в творческий экстаз, что с того? И не вздумай больше экспериментировать с функциями управления, если твои друзья тебе, конечно, нужны. Подумай, кто она против меня?
— А вот мы и посмотрим. — Предложила Деф и уселась в кресло. — Прошу. Ваш выход, прелестная Лилит.
— С Вашего позволения, только после Вас. — Улыбающаяся Алиса сделала широкий жест рукой.
— Хорошо. — Деф легко встала и взяла у смущенной и не знающей, куда девать руки, Насти, микрофон. — Песня, Ангел. — Объявила она.
— Нет! — Алиса привстала с места. — Ты не смеешь! — Моя помощница с улыбкой отвесила ей шутливый полупоклон и запела: — В душе так пусто и темно и дождь в раскрытое окно...
— Перестань! — Вскричала ее подруга, вскочила с места и в гневе топнула ножкой. — Так нечестно! Пой другое.
— Хорошо. — Моя помощница снова шутливо поклонилась. — Песня придумана и исполняется одним из самых моих любимых Знаков. — Она посмотрела на меня и мечтательно улыбнулась. — Представляешь, я их помню. И их предназначение, тоже. И догадываюсь, в чем твое. — Я застыл, а она запела; — Убегай, возьми меня, я хочу туда, где ты дышишь... (Нюша. Выбирать чудо.) Алиса расслабилась и благожелательно кивала на слова Деф. Пела моя девочка не так, как оригинал, но хуже от этого песня не становилась. И я понял, что означает выражение: 'вкладывает душу'. У каждого исполнителя особенности души вносят в песню уникальные штрихи. Их можно повторить, если петь, не вкладывая свою. Но надо ли?
Мы похлопали, Колька даже свистел и орал 'браво'. Деф с шутливым поклоном передала микрофон Алисе. Она чуть сморщилась, отстраняя его от себя, вздохнула и села за забытый всеми синтезатор. Ее тоненькие пальчики с острыми, без какого либо видимого маникюра, ноготками, заиграли медленную печальную мелодию. И она запела. (Нюша. Hurt.) Постепенно в голос рояля вплетались звуки других инструментов. Переливы волшебного голоса исполнительницы завораживали, от них бегали мурашки по телу и шевелились волосы на голове. Его хотелось слушать еще и еще, и если надо, не задумываясь спрыгнуть с палубы корабля. Закончила Алиса петь, с печалью глядя на меня. Ребята ошеломленно выдохнули. Никто не хлопал, настолько все были потрясены.
— И это, — величественно произнесла певица, — я пела не на своем настоящем языке. Теперь вам понятна пропасть между перворожденными и подражающими нам родственниками обезьян? Ты что делаешь?! — Возмущенно вскричала она на мою помощницу при виде застывших манекенами ребят.
— Родственникам обезьян не стоит слышать твои откровения. — Пояснила Деф.
— Они забудут мое пение тоже. — Алиса негодующе смотрела на девочку.
— Разумеется. Ты прекрасно знаешь, как оно влияет на психику людей. Даже, если оно не на вашем языке.
— Никогда попугай не сможет повторить пение соловья, сколько бы он ни старался. — Горделиво произнесла Алиса.
— Это кого ты попугаем назвала? — Деф нехорошо прищурилась.
— Людей как вид, а что? — Девочка с белокурыми волосами невинно захлопала длинными ресницами. — Откуда у них тяга к пению, спрашивается? Скажите спасибо Объекту 622, что самовольно заменила им часть ДНК. Что бы она ни говорила в свое оправдание.
— Насколько я понимаю, — моя помощница едко улыбнулась, — она разрушила их генетическую зависимость к приказам перворожденных.
— Как видишь, не совсем. — Алиса с насмешкой обвела ладошкой застывших ребят. Деф посмотрела на меня.
— Даже тебя пробрало, так, любимый? — Я кивнул.
— А что, не должно было?
— Ты ведь не совсем человек. И эта маленькая 'не совсем' не дает тебе при звуках их голоса временно терять голову, как людям.
— Но ты сказала, Хозяйка Леса нарушила зависимость? — Не понял я.
— Зависимость полную и безоговорочную. — Моя помощница посмотрела на насупившуюся девочку с белокурыми волосами. — Как у животных, например. Вы ведь всё сделали подчиненным себе, не так ли?
— А ты желала бы иметь в своем доме периодически выходящий из повиновения пылесос? — С мрачным видом ответила она. — И давай сменим эту крайне скучную моему принцу тему.
— Ты будешь петь? — Ожившая Настя сунула отпрянувшей девочке под нос микрофон.
— Не буду. — Алиса оскорблено отвела его в сторону.
— Ха, я так и знала. — Победно объявила Настя. — А сколько было гонору. Ха.
Девочка с белокурыми волосами обижено посмотрела на Деф и промолчала.
— Тогда, ты? — Неугомонная Настя сунула микрофон мне. Я испугался.
— Ты что? Мне в детстве медведь на ухо наступил. Я...
— Он споет. — Моя помощница взяла из ее рук палочку с антенкой и весело посмотрела на меня. 'Я помогу'. Шепнула она у меня в голове. 'Не бойся. Расслабься и пой'. 'Тебе мои эндемики не дадут ничего сделать'. Мысленно возразил я. 'Они не возражают'. 'Ты спросила у них, что ли?' 'Узнала. Расслабься и пой'. 'Что?' 'Выбирай'. Я сдался и подошел ближе к лобовому стеклу и перепугано задергавшемуся водителю. 'А он пение Алисы слышал?' Спохватился я. 'Слышал'. Подтвердила Деф. 'И забыл?' 'Нет'. 'А кто автобус во время ее пения вел?' 'Я'. 'Ясно'.
— Хочу вот эту. — Я ткнул пальцем в светящуюся строчку на лобовом стекле. И запел: — На поле танки грохотали... — После бурных и продолжительных аплодисментов, по крайней мере, мне так показалось, и моих поклонов во все стороны, Алиса задумчиво повторила: — И молодая не узнает, какой у парня был конец. Сильно сказано. Или я совсем в русском языке не понимаю?
— Это другой конец, пошлятина ты белокурая. — Попеняла ей Деф.
— Фу, как грубо. — Подхватила Настя.
— Приехали. — Хрипло сообщил водитель и облегченно вытер лицо. С шипением открылась дверь и радостно гомонящие ребята повалили наружу. Выходящая передо мной Алиса протянула водителю толстую пачку денег. Он благоговейно поцеловал ей руку, и девочка победно покосилась на меня.
— Ладно. — Милостиво разрешила она. — Оставь запись моего голоса себе. Но если я услышу ее у кого-то еще... — Она грозно свела брови, и человек поспешно упал на колени, прижимая к груди деньги и телефон. — Мой принц, помогите мне спуститься. — Царственным тоном обратилась девочка ко мне и протянула руку. Я ее галантно поцеловал, а что, чем я хуже, и мы спустились по ступеням, словно пара Голливудских звезд, ступающая из собственного самолета на ковровую дорожку. И там я натолкнулся на неимоверно тоскливый взгляд Деф. Я выпустил ладошку Алисы, незаметно освободил руку от ее удерживающих пальчиков, шагнул к Деф и опустился на колено. Медленно взял ее ладонь в свою и поцеловал.
— А вот и предложение руки и сердца. — Прокомментировала Настя непонятным тоном.
— Нет. — Деф печально сверху вниз смотрела на меня. — Знак признательности, уважения. Дружбы, наконец. Но не любви.
— Если знак дружбы, — подхватила Настя, подошла и протянула мне руку, — тогда я тоже хочу поучаствовать в роли принцессы.
Я осторожно прикоснулся губами к ее ладошке и возмущенно оттолкнул от своего лица Колькину пятерню.
— А что? — Возмутился он. — Я тоже друг, и тоже хочу, этот, как его, знак.
Я посмотрел на Блонду. Она высокомерно задрала нос и не сдвинулась с места. Я печально вздохнул, встал и отряхнул колено.
— Куда теперь? — Вопросил я в пространство.
— На перрон. — Алиса выглядела самой невинностью. — Ведь так, ваше эльфийское высочество? — С почтительным реверансом поинтересовалась она у Деф. Никто из нас не засмеялся и даже прохожие не среагировали. Скорее всего, нас не видел никто, даже видеокамеры.
Глава 19. День пятый. День.
— Что за безобразие? — Возмущалась пожилая тетка. — Я точно помню, что мой билет в тринадцатый вагон.
— Что в нем написано? — Бесстрастно спросил стоящий перед ней человек в пятнистой форме, автоматом на животе и маской на лице.
— Двенадцатый вагон и место другое. — С негодованием сообщила тетка. — Мне его подменили.
— Тогда пройдемте в отделение. — Пятнистый человек поудобнее перехватил автомат. Тетка попятилась.
— Зачем еще? — Подозрительно спросила она.
— Напишете заявление. — Предложил владелец балаклавы.
— Поезд Москва — Новый Уренгой отправляется через пять минут с восьмого пути. — Послышалось из громкоговорителей. — Повторяю...
— Некогда мне по отделениям ходить, — забеспокоилась тетка, — сейчас поезд уйдет. И зачем он обратно в Москву вернулся, спрашивается?
— Антитеррористическая операция. — Пояснил представитель властей и аккуратно поправил на груди гранату. — Требования безопасности.
— Так в поезде террористы, что ли? — Тетка испугано вытаращилась на собеседника.
— В поезде террористов нет. — Успокоил он. — Если таковые и были, они обезврежены. Счастливого пути. И успейте проследовать в свой вагон. Отправление через три минуты.
— Вот мой вагон. — Угрюмо пропыхтела тетка. — С ночи там ехала, пока назад не вернулись и в другой вагон меня не отправили. И билет не мой, поддельный.
— Заявление писать будете? — Тоном автомата спросил человек с ним на животе.
— Обойдусь. — Недовольно проворчала тетка и покатила чемодан на колесиках к соседнему вагону. — Везде у них бардак, что в стране, что с билетами...
— Вам сюда. — Ее собеседник показал нам рукой на открытую дверь тринадцатого вагона. — Прошу.
Мы по очереди прошли мимо него и растеряно переминающегося с ноги на ногу проводника. На его испуганное: — Ваши билетики... — Не отреагировал никто, за исключением владельца балаклавы, доставшего пистолет и направившего его в голову посеревшему от ужаса проводнику.
— Документы! — Грозно рявкнул владелец не только автомата, а еще и пистолета.
— Мои? — Пропищал зажмурившийся от ужаса проводник.
— Так точно. — Весомо подтвердили ему. — Я жду. Стреляю на счет три. Один.
— Документы... — Запыхтел проводник и, не открывая глаз, принялся поспешно рыться у себя в карманах. — Вот. — Что было дальше, я не увидел, так как нетерпеливый Колька толчками кулаков в спину буквально втолкнул меня в вагон. Я вошел следом за девочками и заозирался. Узкий коридор, занавески, окна и куда дальше, спрашивается? Непонятно.
— Проходим вперед. — Принялась распоряжаться моя помощница. — Заходим в купе с открытой дверью. Коля, не открываем двери в купе, а заходим в открытое. Настя, опусти, пожалуйста, верхнюю полку. Спасибо. Мальчики, кто желает, поднимается наверх. На третью полку не надо, она для багажа. Кузенька, солнышко, иди сюда и помоги мне, пожалуйста. — Меня втолкнули внутрь пустого купе, и я увидел перед собой довольно улыбающегося друга Кузьку. — Усади его, если не сложно. — Попросила за меня Деф. Я изумился ее заботой и сделал нечто похожее на поклон в ее честь. Кузька мои флюиды не прочувствовал и грозно повернул ко мне свою веснушчатую физиономию. Я сделал виноватое лицо и пожал плечами. Опять мне что-то ввела, понял я, хотя сейчас и не может, вроде? Мои эндемики меня защищают, так? Или нет? Опять мне в уши вдули одно, а на самом деле происходит другое. Как мне надоело их неприкрытое вранье. Правильно дядя Сережа говорил, на лжи и обмане построена жизнь их. А что я могу сделать? Головы им оторвать? Могу. А дальше что? Непонятно. Судя по всему, польза от них все же есть, и немалая. По крайней мере, так думаю я.
— Ложись и спи. — Голос Деф прозвучал если не недовольно, то хотя бы, нейтрально. — Потом поговорим.
— О чем? — Я, если честно, испугался. — О чем поговорим?
— Обо всем. О многом. — Поправилась она, видя мою расплывшуюся от удовольствия физиономию. — Спи, давай.
— А ты? — Я положил под щеку ладонь.
— И я. — Согласилась она.
— Как ты... обошла... эндемиков... — Спросил я сквозь сон.
— Любимый. — Я почувствовал, что моя девочка ласково улыбается. — Не думаешь же ты, что в подобной ситуации ты первый?
— Не первый? — Я слабо встрепенулся. — Так что, у тебя...
— Дурак. — Деф улыбалась по-настоящему. — Спи.
— Я спать. — Сообщил я и заснул.
— Что тебе надо? — Я глядел на городские огни.
— Убить тебя. — Тихо ответил человек.
Банально и дешево.
Я вяло пожал плечами.
— Зачем?
— Чтобы освободить мир. — Глухо произнес он.
Было видно, что этот пожилой мужчина давно выучил фразу как заклинание и теперь твердит, давно забыв смысл.
Я вновь пожал плечами. Наш разговор все больше напоминал дурной спектакль.
Много лет он искал меня. И вот нашел.
Я поднял раскрытую ладонь на уровень своего лица и почувствовал в ней тяжесть несуществующего обломка. Скривившись, покачал головой, отгоняя видение.
— Ты сидишь здесь. — Я посмотрел на руку, будто действительно видел на ней собеседника, крошечного и дрожащего от чрезмерного нервного напряжения. — И твоя жизнь зависит лишь оттого, сожму я пальцы, или нет. А это так легко.
Я медленно стиснул кулак и повернулся к нему.
— А ведь возможны и куда более страшные вещи, — еле слышно сказал я. — Но я тебя не трогаю. Почему? Ответь мне.
Человек тяжело дышал, боялся, я видел, но не отступал. Столько лет он готовился к этой встрече, третьей по счету и первой, произошедшей намеренно, и я знал, что он не уйдет просто так.
— Ответь мне, — настойчиво повторил я, глядя ему в глаза. — Скажи мне, почему ты сейчас жив?
— Я не знаю образа твоих мыслей. — Сквозь зубы процедил мужчина. — Я думаю иначе, чем ты, и слава Богу. Может, ты придумал нечто поизощреннее, чем смерть, а может, не можешь. Я не знаю, но мне это не важно. Важно другое.
Его пальцы дрожали, судорожно сжимая в кармане ребристую рукоятку пистолета, но внешне он казался с спокоен.
— И что же это? — Спросил я, заранее зная ответ.
— Не должно быть никого, кто делал бы с другими то, что сделал ты. Только создатель имеет право на власть над своим творением. Но ты далеко не Бог.
— О, так ты философ. — Я взглянул на него несколько удивленно. Надо же, я не угадал. — Но ты поднимаешь тему настолько избитую, что даже нет желания спорить. Единственно, приведу лишь один аргумент из сотен. Ваш президент, например, имеет здесь куда большую власть, чем я. Но ты ведь не идешь убивать его?
— Его власть основана на доверии. Мы добровольно разрешаем ему пользоваться властью, и он использует ее нам на благо. А на что ее используешь ты? И такие как ты?
Я мысленно усмехнулся и покачал головой. Столь наивные ходы. Я чувствовал себя, словно сел за шахматную доску с игроком, не умеющим ничего, кроме как бессмысленно двигать фигуры. И тем не менее...
Ночь была прохладная, а капот теплый. Я лег на его гладкую поверхность, и моя кожа тихо заскрипела о нагретую краску. Я подпер щеку ладонью и с интересом взглянул на собеседника.
Невысокий пожилой мужчина с белыми как снег волосами. Бывший полицейский этого города. Бывший муж. Бывший отец. Обо всей его жизни можно поведать одним словом: бывший.
— Расскажи мне о чем-нибудь. — Мягко попросил я. — Все равно о чем, выбери сам. А потом, если захочешь, я расскажу тебе, что пожелаешь ты.
Человек вздохнул, я почувствовал его удивление и невольную волну радости, похожую на нетерпеливую жадность. Еще бы, он столько лет отчаянно нуждался в этом.
