Ничего, ничего! Под камнями десять тел. Довезти на лошадях прямо сюда их не могли. Слишком опасно, что заметят со стен. Значит, тащили на себе. Может быть, версту. Может, больше, от самого леса.

И наверно, не в одну ходку. Едва ли их там десять орков... Да даже если десять! Попробуй потаскай на себе тело. Пару-то верст. Значит — обливавшиеся потом. Оставили хорошенький след даже на этих камнях!

— А мертвецы в руне? — шепнул Эйк. — Они не помешают?

— Нет.

Когда в руне — окроплены жидким серебром так, что двигаться не могут, — на таких даже слизи не будет. Сейчас эти мертвецы пахнут не хуже любых других.

Псарь наконец поднялся.

— Искать!

Опустив носы к самым камням, псы двинулись.

Два шли поживее. Черный отставал.

Вдруг совсем встал. Задрав морду, замер на напряженных лапах, поводя носом поверху — будто ловил ветерок, донесшийся от добычи совсем рядом.

— Это с болота, птичек, — хмыкнул кто-то.

— Искать, искать! Пошел, ну!

Псарь, нагнав его, взял за ошейник, потянул вперед, но тут два других, семенивших вперед исправно на нижнем чутье, носом чуть не по самым камням, тоже встали.

Подняв головы. Косясь куда-то — не то на камни, где была, руна, не то за них, дальше, в сторону болота, — настороженные.

И, ворча, попятились назад.

Люди, начавшие сходиться обратно к руне, замерли.

— В чем дело? — раздраженно позвал граф.

— Не извольте беспокоиться, милорд! Эти с лучшей чуйкой. Хэй, хэй, со мной!

Только собаки не шли.

Черный пес крутил мордой, все норовя заглянуть куда-то за псаря — назад, на вал, через который они перешли. На громаду замка за ним. Тоскливо завыл, просясь.

— Эй! Ну-ка, со мной!

Подхватив за ошейник и рыжего, псарь потащил вперед обоих — попытался. Псы уперлись. Третий потихоньку пятился вбок, подальше от хозяина.

Псарь дернул псов сильнее. Рыжий вдруг обернулся и ощерился. Зарычав.

— Эт-то еще что?.. — еще утробнее прорычал псарь ему.

Пнув под зад, псарь рванул обоих так, что почти поднял на ошейниках. Как ни упирались, он протащил их пару шагов, и шел дальше — оба рвались и изворачивались, скулили все громче и отчаяннее, уже визжали, стонали, почти обезумев.

Он протащил их еще шагов пять, когда клыки рыжего ударили по запястью.

Псарь охнул и выпустил.

Рыжий отскочил от него — тут же распластался по земле, оглядываясь на хозяина. Сам не веря, что осмелился на такое. С мольбой о пощаде заглядывая в глаза и трусливо поскуливая, но все-таки отползая прочь. Назад. Обратно.

Не сводя виноватых глаз с псаря, он привстал и засеменил, бочком, как иноходец на выездке, назад ко всей своре.

Черный рванулся и тоже освободился. Не оглядываясь, помчался к валу.

Псарь, удивленно пялясь на свою прокушенную руку, медленно обернулся к своре.

Собаки, поскуливая и ворча, пятились.

— Ник! Тащи их...

Но едва мальчишка псаря шевельнулся, собаки раздались от него.

Одна из сук, отбежавшая уже почти к валу, задрала морду и тоскливо завыла. Ее вой подхватила другая, еще, еще... И уже вся стая. Похоронный стон повис над пустошью.

— Какого беса тут... — наливаясь от бешенства, прошипел граф.

— Они не пойдут, — донеслось от топей.

Джок стоял в стороне от всех, на самом краю, где камни уже уходили под черную жижу.

135

Не такая уж и черная вблизи. Поверхность воды устилала бурая ряска.

— Это что?..

— Словно бочки кидали...

В буром ковре блестели, как черные зеркала, оконца чистой воды. Дыры в серо-сизое небо, такое же как над нашими головами, только это рябое от капель.

У самых камней одна дыра. Подальше и чуть вбок вторая. Еще дальше третья... Шли лесенкой, одна за другой. Каждая размером с небольшой стол.

— От бочек бы собаки так не зашлись, — сказал Сова и сплюнул.

Грохоча и спотыкаясь на разъезжающихся камнях, появился граф.

— Что тут?

Дирк, опередив его на шаг, опустился на одно колено, — другим, согнутым, преградив графу путь, чтобы не слетел в трясину.

— Милорд, осторожнее! Здесь...

Граф досадливо оскалился на него, и тут заметил. Уставился на дырки в ряске. Его глаза вновь стеклянели.

— Что тут...

— Тролль, милорд, — сказал Джок. — Он прошел здесь. И был там, у руны.

— Но-ошрино чре-ево... — простонал кто-то сзади.

— Тролль... — эхом повторил граф, неподвижно глядя на след.

Даже пергаментный за его плечом, кажется, оторопел.

Виконт. Он стоял, не пророняя ни слова. За ним, словно привязанный, Шептун.

Эйк стал серый, как старая парусина.

— Демонов было мало, — прошипел Борс. Зло цыкнул сквозь зубы красной струйкой, целясь в ближайшее оконце.

Джок вытянул руку:

— Вон там он подходил.

Шагах в двадцати левее, от берега шла еще одна цепочка.

Дальше от берега отдельные следы сливались в сплошную полосу. Там было выше колен даже троллю.

— Как эта тварь тут прошла? — зло прошипел Муха. — Мы же тут, когда с этими клячами... Тут вязнешь, как в меду! Ног не выдрать!

Я медленно обернулся назад. К руне.

Кныш так и стоял там. Зачарованно пялился куда-то в разрытые камни. Может, налет на мертвецах все-таки успел проступить? Надышался, что ли? Встал там, идиот...

Далеко у вала выли собаки.

Тролля они чуют, — но как ты ни старайся, по его следу не пойдут. Это сильнее их. Глубоко в их крови. Так человек отдергивает руку от огня.

— Тролль... — просипел Шептун, не веря. — Рох-шаман?..

Это был уже почти вопрос. Мне.

— А ты чего ждал? — процедил я, с трудом сдерживаясь. — Что все то, что тут было — это мог устроить обычный шаманишка-подмастерье?!

Здесь был настоящий мастер. У такого уж точно должен был быть свой тролль.

И выходит, этот тролль все еще жив. Не погиб...

И все еще тут, вместе со своим хозяином...

Для рох-шаманов тролль — как для благородных конь и слуги-телохранители. Без свиты какой же из тебя благородный? Так, жалкий выродок некогда славного рода... И что ты за рох-шаман, если у тебя нет троллей? Хотя бы одного...

Почти разумный, выносливее любого животного. Заменит и коня, и телохранителей. Полдесятка коней! И дюжину отборных бойцов. И еще пса. Преданного до безумия.

Тролля тяжело приручить. Нужно владеть магией. Владеть по-настоящему. Созерцать как видеть, струить ману как дышать. Тролль это чует... А еще он чует волю. Сильную руку. Ничтожество тролля не приручит.

Но если уж его приручил, то приручил. На всю жизнь. Кони могут обезуметь от ужаса, людей можно перекупить, — тролль не предаст своего хозяина никогда. Ни за что.

Мне, впрочем, такой тварью не владеть...

Мало быть сильным магом, мало иметь железную волю. Это все потом. А вначале — кровь. Чтобы тролль признал хозяином, ты должен быть орочьей крови. Или хотя бы гоблинской. Ночной. Если человек — забудь. Тролля тебе не приручить никогда.

Падающая с неба вода заливала глаза. Я вымок до нитки. Пальцы коченели. От топей тянуло сырым могильным холодом.

Стоял, дрожа, как голый. Без плаща. Без кристаллов. Ни одного не осталось.

— Где сумка?

На плече Эйка ее не было. Он вскинул на меня глаза — пустые глаза гуляющего во сне.

Он был не здесь. Он был в далеком Себреге. В темноте, пульсирующей ударами боевых там-тамов, — когда остатки орков вышли из леса прямо под стены. Несколько рох-шаманов со своими троллями. Им было уже нечего терять. Ни надежды на победу, ни шансов даже просто уцелеть... У них осталась только месть. И честь умереть в бою, забрав с собой к Нзабару столько, сколько смогут...

— Эйк!

Я влепил ему по щеке.

Он ожил. Вскинул руки к плечу — словно сумка все еще висела на нем. Опомнился. Закрутил головой.

Зарычав, я отвернулся и побрел по разъезжающимся камням назад. Под нескончаемый трусливый вой.

Сквозь него пробился истошный визг. У самого вала псарь стегал поводком рыжего. Тот уже не убегал, лишь ползал в грязи, выскуливая пощады.

Эйк плелся за мной, как оживший мертвец. Движения заторможенные и деревянные, в лице не кровинки.

Я различил сумку у валуна, где стоял Кныш... уже не стоял. Медленно, как зачарованный, он опускался на колени, к разрытым камням.

136

— Кныш! — гаркнул Зик.

Я бросился вперед — свалить его! Сбить в сторону! Прочь! Пока накатившее помешательство не заставило его сделать что-то, чего потом уже не исправить!

С яростью и бессилием понимая, что мне не успеть. Я должен был заметить — понять! — что что-то не так. Что есть еще что-то там, в этой проклятой руне... Должен был! А теперь... проклятые окатыши разъезжались под ногами, я не успевал.

— Кны-ыш! — орал Зик.

Кныш стоял уже на коленях, а мне до него еще...

Из-за валуна вынырнула тень. Лисенок! Он был почти рядом с Кнышем!

Бросился к нему... и замер.

Это Кныш — резко, совсем не зачарованно, дернул головой и ожег таким взглядом, что Лисенок встал.

— Кныш! — крикнул виконт.

Кныш, не обращая внимания, расшвыривал камни вокруг белых пальцев.

Нет, это было не помутнение. У Кныша были сжаты челюсти, глаза горели — но он явно понимал, что делает.

Стоя на коленях, он двумя руками отгребал камни, — продвигаясь от скопления пальцев вдоль того запястья, что вело вправо. Уже раскопал руку почти до локтя, и раскидывал камни дальше...

Я зацепился взглядом за пальцы, что так притягивали Кныша. Две почти сросшиеся кисти. На правой, на тыльной стороне, был шрам. Изогнутый, со странно широкими краями, неправильно сросшимися. Я у кого-то видел такой, совсем недавно.

Я так и стоял — уже подняв руку, чтобы положить ее на плечо Кнышу, осторожно остановить его... не опускал. Не останавливал.

Он рыл камни, рыча сквозь зубы:

— Это же он, Бример. Это же...

Плечо.

Шея.

Лицо...

— Да что там! — раздался сзади голос виконта.

Зик и Було стояли рядом, но не приближались к нам. И остальные. Сходились, но останавливались в нескольких шагах. Будто живой частокол вокруг полураскопанной руны.

— Шибень? — пробормотал кто-то.

— Но как он тут...

Кныш больше не копал. Тяжело дыша, упершись руками в камни по краям от раскопанной головы, он стоял на четвереньках, будто высматривал в воде свое отражение, — глядя в мертвое лицо.

— Как он может тут?.. — бубнил кто-то. — Его же у моста убили... Те четверо...

Я тоже, застыв, глядел на мертвое лицо Шибня.

Как это возможно?

Когда вчера мы вернулись в замок... Ведь они сразу же выехали обратно к мосту! И добрались туда быстро. Гнали коней, потому что хотели обернуться до ночи. Они там были — не прошло и пары часов, как на нас напали!

Но там уже не было ни Шибня, ни тех троих...

Забрать тела так быстро мог только тот, кто знал, что там, у моста, что-то случилось. Тот, кто готовили ту засаду.

— Его могли забрать только те люди... — тихо пробасил Зик. Первый раз я слышал в его голосе неуверенность. Он оглядывался на меня. — Тот четвертый, который сбежал? Те, кто были с ними заодно... Люди.

Но...

В руне — которую сделал шаман?

— Тут, — прогудел Зик, дернув головой на руну, — все-таки был маг или чернокнижник. Не шаман.

— Тут были орки!, — просипел Шептун зло. — Только рох-шаман может так, чтобы с троллем!

— А как он, — еще злее процедил Зик ему, — твой рох-шаман, узнал, что там кого-то убили? Что тела надо искать именно у моста? Да точно когда! Добрался раньше нас... Хотя мы-то — сразу все знали!

— Люди не могут, — яростно сипел Шептун, стискивая шею и мотая головой. — Не могут с троллем! Только орки!

Да, тролль...

И он еще эту руну не созерцал... То, что под ней...

— Может быть, — раздумчиво проговорил Джок, — увезли люди. Которые заодно с теми, кто поджидал вас на мосту. Но потом они сами на орков напоролись? Если этот шаман не один, а с троллем... Может, с ним еще несколько орков... Людишки и разбежались. А тела, которые они везли, шаман тут в дело и приспособил.

По случайности?

Одни увезли от моста, а сюда привезли уже другие...

Случайный такой случай... Не хватало медяка, да два золотых нашли...

Но это хотя бы какое-то объяснение?

К тому же, в руне ведь много тел. Куда больше четырех. Если Джок прав, и все было так, что те увезли трупы от моста — но потом, где-то в лесу, случайно напоролись на этих недобитков-орков, с шаманом и троллем... И их там всех перебили...

Вытянув из ножен кинжал, я шагнул к Кнышу. Встал рядом на колени.

— Что ты делаешь, Бример? — холодно позвал виконт.

Цепляя лезвием, я разбрасывал камни. Правее головы Шибня. Там, где должна быть соседняя...

У этой головы лица не было.

В небо глядел обрубок носа, содранные до костей скулы и подбородок, обрывки жил, в застывшей крови и налипшей земле. Пустые глазницы.

— Но-ошрино чрево... — простонал кто-то за спиной.

— Это-то зачем? Для руны, что ли?..

Для руны?

Для руны — чем тело целее, тем лучше.

— Нет, Джок, — процедил я. — Не напоролись...

Лица не было, но эти рыжие космы вокруг... И такая же густая рыжая поросль ниже, по всей шее под срезанным подбородком.

— Это тот, мастер, — прошипел Эйк за моим плечом. Теперь он был собран и зол. — Это он! Точно! Это ему я поджилки... Эй!

Он пихнул Кныша в плечо. Кныш, неотрывно глядевший на Шибня, медленно перевел взгляд на то, что осталось от лица рыжего. Потом протянул руку со скрюченными, словно сведенными в судороге пальцами, и разодрал камни над его шеей, над грудью.

Окатыши тут же засыпали все обратно, но на миг под рукой мелькнула рваная рубаха, черная от крови, — и дыры от глубоких ударов в груди.

— Да, — Кныш выдернул руку из камней. С изодранных пальцев капала кровь. — Тот ублюдок.

— Это кто-то из тех троих? — прогудел Зик над нами.

— Кто-то, — процедил я.

А еще кто-то срезал ему лицо. Не хотел, чтобы этого рыжего опознали, даже если руну найдут и разроют...

Только зачем шаману тревожиться о том, что кто-то мог узнать его?

Я расковырял камни еще правее. Над третьей головой.

Тут лицо было. Юное, почти смазливое. Парнишка чуть старше Эйка.

Явно не из тех, кто на нас нападали... В этом дело? Поэтому остался с лицом? Шибня ведь тоже не тронули.

Я двинулся дальше. От ударов о камни с лезвия слетали искры.

Четвертая голова. Дырка вместо носа, выступы костей между обрывками жил, пустые глазницы... И дыра от арбалетного болта, проломившего скулу куда-то под глазницу. Я оглянулся на Эйка.

— Это мой... — прошипел он.

Тот второй у моста. Ему Эйк точно всадил из нашего арбалетика.

Пятая голова была целая. Женское лицо. Большое, мясистое, раздавшееся, как морда закормленной дойной коровы. Только на щеке большой синяк, и застывшие струйки крови под носом.

Следующая тоже женская, но эта головка маленькая, личико скуластое, с тонкими чертами, — наверно, красивое было. Пока его не разбили чьи-то нетерпеливые кулаки. В волосах еще угадывались остатки изысканной прически...