— Я не понимаю. Вы проделали весь этот путь, чтобы подарить мне это?
— Да, я так и сделал.
— Значит, слухи были верны, — говорит Неша. — Вы все-таки сошли с ума.
Падая внутрь, "Прогресс" начал преодолевать еще один ряд препятствий, возникающих в свободном полете. Как и компоненты оболочки-1, компоненты оболочки-2 были практически невидимы невооруженным глазом — темные, как сам космос, и лишь на долю градуса теплее космического микроволнового фона. Изображение на экране стало размытым, как будто у компьютера возникли проблемы с расшифровкой данных, полученных с радара. Объекты были крупнее и имели форму, отличную от тех, что были на внешней оболочке — они больше походили на округлую гальку или полностью закрывающие черепашьи панцири, широкие, как города. Они были покрыты чешуйками или бляшками, которые двигались странным, текучим образом, как континенты на планете с интенсивной тектоникой плит. Их также связывали смертоносные силовые линии, но на этом этапе предсказательная модель становилась гораздо менее достоверной.
Ни один китайский зонд никогда не сталкивался с оболочкой-2, поэтому мы не имели четкого представления о том, насколько хрупкими были объекты. При втором появлении зонд, управляемый Европейским космическим агентством, попытался совершить посадку и взять пробы с одного из препятствий оболочки-2, но безуспешно. Это не помешало Галенке предпринять собственную попытку.
Она выбрала цель, обогнула границы поля и подошла достаточно близко, чтобы запустить липкие якоря в одну из сочащихся пластин. "Прогресс" завертелся на электрических лебедках, пока не подошел достаточно близко, чтобы выдвинуть свои инструменты и манипуляторы.
— Чертова камера снова заедает. И антенна плохо фиксируется.
— За это тебе и платят, — сказал я.
— Пытаешься быть полезным, Дмитрий?
— Стараюсь изо всех сил.
Она снова запустила руки в "уолдо". Ее взгляд метался от экрана к экрану. Я никогда не тренировался выполнять операции с "Прогрессом" и сам не мог разобраться в показаниях. Казалось, что она играет в шесть или семь невероятно абстрактных компьютерных игр одновременно, манипулируя символами в соответствии с загадочными и постоянно меняющимися правилами. Я мог только надеяться, что она знает что делать.
— Режущая головка не может зацепиться. Что бы это ни было, оно тверже алмаза. Когтям тоже не за что ухватиться. Собираюсь попробовать лазер.
Я напрягся, когда она пустила в ход лазер. Как отреагирует "Матрешка" на то, что мы прожжем в ней дыру? С таким же космическим безразличием, какое она проявила, когда китайский робот протаранил ее, или когда американский зонд пересек ее силовые линии? Ничто из того, что мы видели, не давало нам никаких указаний. Возможно, до сих пор она терпела нас и восприняла бы лазер как первое по-настоящему враждебное действие. В этом случае потеря "Прогресса" могла бы быть наименьшей из наших забот.
— Улавливаю продукты абляции, — сказала Галенка, глядя на дрожащие показания газового хроматографа. — Лазер что-то режет, что бы это ни было. Много углерода. Какие-то благородные газы и металлы: железо, ванадий, еще кое-что, в чем я сейчас не очень уверена. Давай посмотрим, смогу ли взять образец.
Лазер вырезал круг на поверхности пластины. Направив луч под углом к поверхности, в конечном итоге удалось выделить конусообразный фрагмент материала. Галенка использовала присоску с липким эпоксидным наконечником, чтобы извлечь этот образец размером с кулак, который, казалось, уже был в процессе врастания обратно в основную конструкцию.
— Молодчина.
Она улыбнулась мне. — Давай сделаем еще несколько попыток, пока нам не изменяет удача, хорошо?
Она отключила пульт управления уолдо, отключила липкие фиксаторы и применила поступательную тягу, переключая "Прогресс" на другую пластину.
— Не хочешь сделать перерыв? Мы можем продержаться здесь часами, если понадобится, особенно с якорями.
— Я в порядке, Дмитрий. — Но я заметил, что костяшки пальцев Галенки крепко сжимали джойстик, и стало заметно, с каким усилием она управляет кораблем. В уголке ее рта появилась складка, похожая на зубило, которая появлялась только тогда, когда она сосредотачивалась. — Отлично, но, если хочешь знать, я немного проголодалась. Если можешь, принеси мне немного еды.
— Это я могу, — сказал я.
Я оттолкнулся от места пилота, умело переключившись на траекторию полета в невесомости, которая заставила меня пролететь через одно из узких соединительных отверстий, ведущих из одного модуля "Терешковой" в другой.
По любым меркам, это был большой космический корабль. Нас к "Матрешке" привела ядерная энергия. Основным двигателем "Терешковой" была "магнитная ракета с переменным удельным импульсом": двигатель "ВАЗИМИР". Это была старая конструкция, с которой стерли пыль и заставили работать, когда стали ясны требования нашей миссии. Суть "ВАЗИМИРА" (это была американская аббревиатура, но по-русски она звучала вполне уместно) заключалась в том, что он мог функционировать в двух режимах, что давало нам не только возможность покинуть околоземную орбиту, но и месяцы низкомпульсной маршевой тяги, чтобы долететь до артефакта и обратно. Это позволило бы нам вернуться домой, после чего мы сели бы в наш спускаемый аппарат "Союз" и отстыковались от корабля-носителя. "Прогресс" спускался бы на автопилоте, нагруженный инопланетными богатствами — во всяком случае, таков был план.
Как и все космические корабли, "Терешкова" внутри выглядела как разграбленная лавка старьевщика. Любая часть корабля, которая еще не использовалась в качестве экрана, панели управления, люка для оборудования, аналитической лаборатории, раздатчика пищи или системы жизнеобеспечения, была чем-то, за что можно было держаться, или отталкиваться, или упираться, или привязывать что-то к чему-то. Технические руководства висели в воздухе, прикрепленные к стене. Части компьютера путешествовали по кораблю, совершая свои собственные паломничества, пока кому-то из нас не понадобится какой-нибудь кабель или разъем. Фотографии нашей семьи, рисунки, сделанные нашими детьми, были прикреплены к стенам между панелями и поручнями. От всего этого воняло, как из подмышки, и было так шумно, что большинство из нас вставляли затычки в уши, когда нам не нужно было разговаривать.
Но это был своего рода дом. Вонючая, шумная дыра, но все равно лучше у нас не было.
Я не видел Якова, когда проходил по кораблю, но это не было поводом для тревоги. Как у специалиста, отвечающего за системы управления полетом "Терешковой", его служебная нагрузка снизилась с тех пор, как мы прибыли на станцию-артефакт. Он был занят во время полета, так что мы не могли отказать ему в небольшом отгуле, тем более что ему предстояло снова вести корабль домой. Таким образом, хотя Байконур нагружал Якова определенным количеством хозяйственных дел, сейчас у него было больше времени для себя, чем у Галенки или у меня. Если его не было в своей каюте, на корабле была дюжина других мест, где он мог найти уединение, если не тишину и покой. У каждого из нас были свои любимые места, и мы старались не мешать друг другу, когда нам нужно было побыть наедине.
Поэтому у меня не было причин чувствовать что-либо необычное, когда я выбирал и разогревал блюдо для Галенки. Но как только микроволновка подала сигнал готовности, по всему кораблю раздался гораздо более громкий сигнал тревоги. Замигали красные аварийные огни. Общее предупреждение о бедствии означало, что судно обнаружило что-то аномальное. Без дальнейших объяснений это могло быть что угодно: неисправность "ВАЗИМИРА", пробоина в корпусе, отказ системы жизнеобеспечения, сотня других проблем. Все, что сообщил мне сигнал тревоги, это то, что корабль счел проблему критической и требующей немедленного решения.
Я ухватился за поручень и подтолкнул себя к ближайшему монитору. На нем уже прокручивался текст.
Незапланированная активность у третьего люка, гласила надпись.
Я застыл на несколько мгновений, не столько из-за паники, сколько из-за необходимости остановиться и сосредоточиться, оценить ситуацию и выбрать наилучший курс действий. Но мне не понадобилось много времени на размышления. Поскольку Галенка все еще была на своем посту, все еще управляла процессом, было очевидно, в чем проблема. Яков пытался сбежать с "Терешковой".
Как будто мы все еще были в Звездном городке.
Не было автоматического предохранительного механизма, который предотвратил бы открытие этого люка. Предполагалось, что если кто-то попытается открыть его, у него есть веская причина для этого — например, выпустить воздух из помещения для тушения пожара.
Я протиснулся через модуль, через соединительную горловину, через следующий модуль. Тревога сверлила мне мозг. Если Яков действительно думал, что корабль все еще в России, он бы не беспокоился о декомпрессии. Его бы не волновало, одет он в скафандр или нет.
Он просто хотел уйти.
Я подошел к красному шкафчику, отмеченному вспышкой молнии, и отодвинул тяжелые защелки. Ожидал увидеть три электрошокера, обернутых защитной пленкой.
Электрошокеров не было — только остатки фольги и углубления из пенопласта, в которые было вставлено оружие.
— Дело дрянь, — сказал я, осознав, что Яков опередил меня; что он открыл шкафчик — вопреки всем правилам; к нему можно было прикасаться только в случае крайней необходимости — и взял оружие.
Я протиснулся через другое соединительное отверстие, до крови ободрав руку об острый металл, затем развернулся на девяносто градусов, чтобы добраться до второго прохода, который вел к люку номер три.
Якова уже было видно в конце коридора. Прислонившись к стене, он поворачивал желтое колесо, которое открывало замок люка. Когда закончит, ему останется только повернуть ручку, чтобы открыть люк. Давление воздуха перед ним мгновенно распахнет его, и нас обоих затянет в открытый космос задолго до того, как аварийные переборки защитят остальную часть корабля. Я попытался сообразить, в какую сторону мы сейчас смотрим. Будет ли это долгим возвращением к Солнцу или бесславным полетом к "Матрешке"?
— Яков, пожалуйста, — позвал я. — Не открывай люк.
Он продолжал крутить колесо, но оглянулся на меня через плечо. — Плохо, Дмитрий. Я понял это, даже если ты еще не понял. Все это нереально. На самом деле мы не здесь, не припарковались рядом с "Матрешкой". Просто репетируем это, прогоняем очередную симуляцию.
Я попытался внять его логике. — Тогда давай посмотрим симуляцию до конца.
— Неужели не понимаешь? Это все проверка. Они хотят увидеть, насколько мы бдительны. Хотят убедиться, что мы все еще способны улавливать детали, которые выпадают из общей картины.
Кровь стекала по моей руке, образуя цепочку алых капель. Я поднес рану ко рту и пососал ее. — А как невесомость? Как они вообще могли ее подделать, Дмитрий?
Он отпустил колесо одной рукой и коснулся затылка. — Импланты. Они воздействуют на наше внутреннее ухо, заставляя нас думать, что мы плывем.
— Это же наши транспондеры ГЛОНАСС. Они для того, чтобы наши тела можно было отследить и забрать, если при возвращении что-то пойдет не так.
— Так нам сказали. — Он продолжал крутить колесо.
— Если откроешь эту дверь, ты покойник. Ты убьешь меня и, возможно, Галенку тоже.
— Послушай меня, — сказал он с яростной настойчивостью. — Это нереально. Мы в Звездном городке, мой друг. Мы все еще в России. Весь смысл этого упражнения в том, чтобы измерить нашу бдительность, нашу способность видеть сквозь бредовые конструкции. Побег с корабля — это цель, конечное состояние.
Разумные доводы явно ни к чему меня не приведут. Я изо всех сил рванулся в его сторону, надеясь сокрушить его одной инерцией. Но Яков был быстрее. Его рука метнулась к карману и вынырнула с одним из электрошокеров, направленным прямо на меня. Шипы выскочили наружу и вонзились мне в грудь. Так как меня раньше никогда не били электрошокером, то я даже отдаленно не был готов к такой боли. Казалось, она раздавила меня, превратив в маленький шарик концентрированного огня, как насекомое, скручивающееся под воздействием жара, исходящего от увеличительного стекла. Я коротко вскрикнул, прикусив язык, а потом у меня не осталось даже сил кричать. Шипы все еще были во мне. Согнувшись пополам, с текущей от руки и рта кровью, я потерял всякую связь с кораблем. Дрейфуя, я увидел, как Яков оставил электрошокер висеть в воздухе, а сам вернулся к штурвалу и удвоил усилия.
— Тупой ублюдок, — услышал я голос Галенки у себя за спиной.
Я не понял, кого она имела в виду — Якова за то, что он пытался сбежать, или меня за то, что я пытался остановить его в одиночку. Возможно, нас обоих.
Боль от разряда начала утихать. Я уже начал подумывать о том, чтобы снова заговорить.
— У него электрошокер, — услышал я свой голос словно издалека.
— Хорошо. У меня тоже. — Я почувствовал, как Галенка протиснулась мимо меня, держа в руке что-то твердое. Затем услышал треск другого электрошокера. Я продолжал кружиться в воздухе, пока люк снова не появился в поле зрения. Затуманенным взором я увидел, как Яков дергается, прижимаясь к металлу. Галенка выпустила в него несколько разрядов; теперь она прижимала наконечники электрошокера к его животу, а между ними извивался голубой червячок искры.
Я протянул руку и сумел остановиться. Боль почти прошла, но меня охватила тошнота и покалывание во всем теле, как от булавок и иголочек.
— Теперь можно остановиться.
Она в последний раз ткнула электрошокером и убрала его. Яков остался неподвижным, привалившись без сознания к люку.
— Говорю, убьем этого ублюдка сейчас.
Я вытер кровь с губ. — Понимаю, что ты чувствуешь. Но он нужен нам, чтобы доставить нас домой. Если возникнет хоть малейшая проблема с двигателем...
— Если что-нибудь случится, центр управления полетами может нам помочь.
Я направился к люку. — Он больше так не будет. Можно дать ему успокоительное, обмотать клейкой лентой и, при необходимости, поместить в один из модулей. Пока не поступят рекомендации с Байконура.
Галенка сунула свой электрошокер обратно в карман, оставив шипы болтаться на пружинистых проводах. Она начала поворачивать колесо в противоположном направлении, сначала кряхтя от усилий.
— На волосок от гибели.
— Ты была права — следовало бы беспокоиться о нем больше. Я не думал, что он всерьез относится ко всей этой истории о Звездном городке. Имею в виду, не настолько серьезно.
— Он не в себе, Дмитрий. Значит, на этом корабле осталось только два здравомыслящих человека, и это я еще великодушна.
— Как думаешь, Байконур сможет помочь?
— Лучше, чтобы помогли. Если на этом корабле что-то пойдет не так, нам нужно, чтобы он его починил. А если его накачать наркотиками по уши, от него будет мало толку.
Мы с трудом втащили оглушенного Якова обратно в основной отсек "Терешковой". Уже было понятно, что он находится всего лишь в полубессознательном состоянии, и нам придется нелегко, если он сейчас придет в себя. Он что-то бормотал себе под нос. У меня на лбу выступили капельки пота. Почему, черт возьми, это должно было случиться с нами?
