Рита дотЮллэ немного ошиблась. Они встретились еще раз. Как бы ей — Ндан Лан-нян — хотелось, чтобы этой последней встречи никогда не было... Как бы ей хотелось...
Все шло как надо. Пали городские укрепления, и армия сопротивления, не спеша, занимала улицу за улицей. Все шло, как надо. Пока Рита не узнала, что улицу Сливовых цветов занимает вторая бригада. Та самая вторая бригада. Ту самую улицу, где стоял дом ее отца, Ндан Бяо. И Лан-нян поняла, что никакая сила не помешает ее отцу отомстить. Она побежала туда, через улицы, еще контролируемые врагом.
Когда она ворвалась во двор, старик был уже мертв. Его рука сжимала меч. А над его телом стоял Ндан Выонг с двумя клинками в руках.
Может быть, Рите дотЮллэ следовало просто отдать приказ. Его бы исполнили: никто на свете не посмеет не подчиниться приказу начальника разведслужбы спецназа. Но решение принимала Ндан Лан-нян. И она обнажила меч. Безнадежный бой — двое против двух сотен. Только через несколько мгновений жуткий, нечеловеческий вопль раскатился над городом. Теперь их стало четверо — два соседа присоединились к ним, двое байжэней. А еще через несколько минут Медведь, капитан спецназа, привел на вопль "Баньши" сотню своих бойцов. И бой закончился.
Они лежали рядом, чернокожий воин и его белокожая сестра. Такие разные... И остававшиеся врагами до самой смерти, даже стоя спина к спине. Его кожа была черна. Ее кожа была белой, как горный снег. И только их кровь оказалась одинаково алой, навеки смыв вражду.
Медведь не понимал... Не то даже, почему Рита вступила в бой со своими! Он не понимал, почему двое опытных воинов принимают бой против двухсот человек во дворе дома? В доме защищаться легче!
Он не понимал этого до тех пор, пока не вошел в дом.
Маленькая чернокожая девочка сидела на полу в гостиной. Она была испугана и растеряна. Но не плакала.
-Как тебя зовут? — зачем-то спросил Медведь, спешно убирая меч в ножны, и стараясь не напугать малышку.
-Ндан Сяолю! — охотно ответила девочка. — Дочь Ндан Выонга и Ху Мэйхуа.
С тех пор прошли месяцы, изменившие мир. Маленькая чернокожая девочка учится говорить на языке байжэней. Она уже уверенно ходит и бегает, норовя забраться, куда не следует. Она уже знает, что у нее нет ни папы ни мамы. Ни даже дедушки. Но она не плачет. Она носится сломя голову, залезает на деревья, падает с них. И не плачет. Никогда не плачет. Ее белые родственники очень любят ее, очень о ней беспокоятся. Она не понимает — почему. Ей это не интересно. Маленькая чернокожая девочка иногда жалеет, что она — не оборотень. И поэтому иногда завидует родичам... Иногда удивляется, почему они говорят на незнакомом языке...
Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она глядит на картину, что висит на стене. На картине — она, маленькая чернокожая девочка. Она глядит на картину, и машинально сжимает амулет, висящий на шее — белый волчий клык. Она привыкла к амулету. Когда ей становится одиноко или страшно, она касается этого амулета. И страх уходит. И ей кажется, что на ее плечи ложатся ласковые лапы, а мокрый и холодный нос тыкается ей в щеку. И маленькая девочка чувствует, что уже не одна.
Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она не может уснуть без истории про белого оборотня. Она помнит белого оборотня. Она ее видела дважды. Живой. И еще один раз — мертвой. Маленькая чернокожая девочка уже знает, что это такое — смерть. Она слишком близко ее видела. Она помнит звон клинков за дверью, дикие крики врагов, яростное рычание... Она не знает — что там творится. Но она знает одно — они не пройдут! Потому, что дверь защищают ее папа и ее белый оборотень.
Без этого рассказа девочка не может уснуть. Она в сотый раз слушает его, сжимая в кулачке волчий клык. И не плачет. Она никогда не плачет.
Глава 26. Длань закона
Отречение
(44 год Победы)
Никто бы не сказал, что князю Мунэмори уже девяносто лет. Для князя его возраст был не так уж и велик — в погибшем мире, откуда он был родом, жили лет по двести. Его годы выдавали разве что морщины и седина. Он ничуть не ослабел. Когда он выходил на спарринги с гвардейцами, то они сражались с ним всерьез, боевыми клинками, по трое против одного князя. Мунэмори голыми руками управлялся со всеми за считанные минуты.
-Не спорь, Киемори! Я все равно уйду. — Мунэмори уложил в рюкзак пару рубах, несколько книг, с которыми не мог расстаться, письменный прибор и стопку листов бумаги.
Княжич расхаживал по залу, на ходу обращаясь, то в волка, то в медведя, то обратно в человека. Это был вернейший признак его отвратительного настроения. Он уже понимал, что переубедить отца не удастся. Мунэмори уходил и раньше, еще при жизни мамы. На месяц, на два. Странствовал по континенту вместе с неким бродягой с диковинным прозвищем Брат Ве. Наводил порядок, где только мог. Получил прозвища Длань Закона и Дампошей. После победы, когда остатки черных, кто не сдался, были сброшены в море, по всему континенту осталось множество народу, умеющего только воевать. Они объединялись в разбойничьи шайки, численностью до двух-трех сотен человек. Дружинники сбивались с ног, пытаясь их выследить и уничтожить. Когда умерла мама, Киемори стало ясно, что теперь отец уйдет окончательно. Он еще надеялся, что Мунэмори удержат хотя бы внуки и правнуки, но ...
Правнуков Медведь обожал. Их у него было четверо. И все называли его Медведедой, чтобы отличать от прочих дедов. Его внучка Вальма была замужем за Сосланом, царем нертов. Ее дети, Сатана и Давид, месяцами гостили у Мунэмори, играя со своими кузенами, Рейнаром и Лайни, детьми Арвира, сына Киемори. Никто не мог удержаться от смеха, когда все четверо затевали борьбу с Мунэмори. Князь делал вид, что сердится, затем пытался сбежать от буйствующих правнуков, потом отбивался от них, как медведь от собак. На помощь правнукам приходила Арьерэ, и вот тогда Мунэмори радостно сгребал в охапку всех пятерых.
А полгода назад Арьерэ умерла. Ей было всего пятьдесят девять лет.
Когда умерла жена, мир Мунэмори рухнул.
Нет, он не впал в отчаяние, не запил... Его лицо не отразило никаких эмоций. Его с детства учили, что воин должен владеть собой. Он был буши, более того — он был дайме древнейшего рода. Он чуть не покончил с собой, подчиняясь древним обычаям своей родины, но Брат Ве, непонятно как очутившийся рядом, отобрал меч и дал Мунэмори в ухо. От столь увесистого аргумента Мунэмори отмахнуться не смог. Мунэмори просто перестал улыбаться. Он постепенно передал дела наследнику Киемори и ушел.
Он шел по свободной земле. По стране, за которую сражался семнадцать лет. По стране, которую очищал от бандитских шаек еще много лет после победы. Его узнавали, звали погостить, в каждой деревне его окружали дети и подолгу шли за ним, провожая. Редкие теперь разбойники без слов бросали оружие, едва завидя грозного Дампошея.
Все это было неважно сейчас. Важно было то, что Брат Ве, он же Игг, он же Хрофт и т.д., не появился. Впервые! И мир окончательно опустел для Мунэмори Ватанабэ.
Медведь дошел до Окружных гор и построил там хижину. Рядом росла сосновая роща, небольшой водопад день и ночь играл камешками в ручье, бежавшем мимо его хижины. А из оконца всегда было видно море. Море!
Стол его украшали "Четыре сокровища кабинета ученого", на книжных полках лежали рукописи его книг, на стене висели два клинка, выкованных некогда им самим.
А на второй стене висел портрет его же кисти. На портрете была Арьерэ. Счастливая, смеющаяся... Ветер трепал ее волосы...А на ее руках был месячный медвежонок — Киемори.
Дни ручьями стекались в месяцы — реки. Месяцы впадали в моря — годы. Мунэмори жил, никого не желая видеть. Бродил в облике медведя по горам и лесам, возделывал огород. Писал книги. Иногда он уходил на неделю, редко на месяц. Окрестные жители, уважая его одиночество, не беспокоили его. Только иногда Медведь находил под дверью свежую рубашку или сапоги, стопку бумаги или коробку драгоценного в этих краях чая. Медведь старался платить свежеубитой дичью или дровами, которые он относил к деревне.
Лишь однажды его одиночество было нарушено: он нашел мальчика лет пяти и трехлетнюю девочку, заблудившихся в лесу. Что тут было делать? Он привел перепуганных детей к себе, накормил вареной форелью и ягодами, напоил чаем. Девочку звали — Спако, ее брата — Берт. К вечеру Мунэмори отнес их домой. Их мама буквально обмерла, увидев своих детей, спящих на спине огромного черного медведя.
Кто хозяин на этой земле?
(40 год Победы)
Деревня пряталась в лесах на северной границе Олтеркаста. Проселочная дорога вела от деревни к се-верному тракту. Это была самая обычная деревня. Сто дворов, трактир на площади. Летом жители деревни выращивали овощи, зимой охотились. Жизнь текла, как вода в ручье. Нередко заезжали в деревню купцы. Покупали меха, соленую рыбу, излишки урожая, травы лекарственные. А продавали муку, соль, сахар, изделия из металла, ткани.
Традиционным местом бесед и встреч был трактир. Пиво хозяин варил знатное! Все необходимое для этого ему привозили из Олтеркаста. Еще он гнал превосходный самогон. И, хоть и немного приезжих бывало в его трактире, но и пустым трактир оставался нечасто. Вечерами собиралась там вся деревня. Пили, пели песни, танцевали.
Однажды зашел в трактир высокий чернокожий человек в белом плаще. Он был очень немолод, заметно хромал, опираясь на внушительное копье с ремнем, чтоб на плечо вешать, если надо, и с ручной петлей, чтоб руку не занимать. Опять же, если надо. Войдя, он на приличном северном диалекте поздоровался со всеми, прошел к стойке и заказал кружку пива и что-нибудь поесть. Зная обычаи, заплатил гость вперед. Разговоры смолкли. Люди разглядывали гостя, в котором узнали себека. А, разглядев, вернулись к обычным делам и беседам. Эка невидаль — оборотень! Ну и что, что черный? Ну и пусть в этого... как его там?... каркадила умеет обращаться! Заплатил? Заплатил. На людей не кидается? Не кидается. Ну и пусть себе сидит. Доброго ему аппетита.
Да и не единственным гостем он был. В полдень подвалила какая-то компания невесть откуда. Вон, в углу устроились все трое — пивко попивают, в кости играют. Еще пара вейров пришла. Армейские вейры, с мечами. От пива отказались, зато ужин заказали двойной! Тоже сидят, только в другом углу.
-Эй, ты! Чего это ты тут расселся? Это мое место!
Себек поднял взгляд. Перед ним стоял один из трех типов, что играли в кости в углу. Донельзя подозрительный тип, одежда его была дорогой, новой, но мятой и грязной.
-Это место было свободно! — спокойно возразил себек.
-Видали? — картинно обратился тип к приятелям. — Эта образина даже по-нашему говорить умеет!
И снова повернулся к себеку.
-Ты! Бродяга черномазый! Я только отошел, а ты уж и рад занять место приличного человека! Пошел вон!
-Ты сидишь в углу, — не проявляя ни страха, ни волнения, заметил себек.
-Ты еще и хамишь? Ты ведь на нашей земле! Это мы тут хозяева. А мы умеем вправлять мозги пришельцам, которые не уважают хозяев! — заорал тип.
-Оставь меня в покое! Я не буду с тобой драться, — все так же спокойно сказал себек.
Но оба вейра вскочили с мест и мигом оказались рядом с заморским гостем.
-Извинись перед гостем и сядь на место! — резко сказал один из них.
-Буду я еще перед всякими бродягами извиняться!
-Да ты, никак, ссоры ищешь? — удивился вейр. — Ну, давай! Я даже меч сниму, если хочешь.
Хам стушевался. Он узнал в этих двоих вейров. А с ними ссориться — себе дороже будет.
Оба вейра с усмешкой смотрели, как вся компания убирается из трактира.
-Спасибо! — поблагодарил себек. — Вы не подумайте! Я не боюсь. Просто я у вас действительно гость! Я не хочу, чтобы у вас говорили, что пришелец напал на хозяев...
-Хозяев! — зло сказал вейр. — Это — мразь, а не хозяева. Ты, почтенный, не думай, что у нас все такие.
В это время второй вейр заметил татуировку на шее себека и, указав глазами на нее своему спутнику, почтительно обратился к гостю:
-Поверь, почтенный! Любой, понимающий узор на твоей шее, не сочтет тебя трусом! Среди вас не было трусов. И не считай себя гостем! Ты — хозяин на этой земле, ибо сражался за нее, за ее свободу!
-А что означает его узор? — спросил трактирщик.
-Морская пехота, первый призыв! — торжественно объявил вейр. — Из сотни первых бойцов морской пехоты в живых осталось всего восемь. И лейтенант Мериамон — один из них.
Огромная фигура загородила дверной проем. Новый посетитель шагнул в трактир, который сразу показался всем очень маленьким.
-Дампошей! — пронеслось по трактиру.
-Привет честному народу! Эх! Опоздал я, малость, — провозгласил посетитель.
-А что до этих, — мотнул он головой в сторону убравшейся троицы, — так они — уж точно не хозяева этой земли. Они обычные бандиты, и по ним давно скучает петля.
-Бандиты? — огорчился один из вейров. — Жаль, что мы их отпустили!
-Не волнуйся, приятель. Сейчас тут будет вся банда. Эти храбрецы чувствуют себя куда увереннее, если их много. Ты, уважаемый Мериамон, в таких случаях не стесняйся! Никто не пожалеет бандитов. Люди скажут, что ты избавил палача от труда вешать их. И все! Еще и спасибо скажут. И так и следует поступать каждому, кто хозяин на своей земле. Пойдем, парни! Встретим их на свежем воздухе. Трактирщик! Веревка найдется?
-Для такого дела — отыщу! — хохотнул трактирщик. — Нам тут этой сволоты не надо. Может, помочь вам? Так мы мигом! Их ведь много, наверно?
-Нет! — покачал головой Дампошей. — Сорок голов, не больше. Вейры бы и сами управились, но со мной выйдет скорее. Сейчас эта шелупонь припрется, мы их всех повяжем и — в Олтеркаст. Графу подарок сделаем.
-А не разбегутся?
-Догоним. Только тогда они пожалеют, что их не вешают. Я ж медведь.
Все дружно расхохотались.
Выходя, Мериамон спросил:
-Скажи, повелитель! Почему тебя Дампошеем называют?
Мунэмори усмехнулся и показал свою ручищу себеку.
-Представляешь, что получается, если я по шее кому-нибудь отвешиваю? Меня еще Дланью закона называют.
Год проверки чувств
(49 — 51 годы Победы)
Совсем юная девушка... Наверно, лет семнадцать ей всего. На косулю похожа: такая же тоненькая, и глаза — большие, тревожные... Кажется, шевельнись — и испугается, убежит.
Нет. Не испугается она. Ишь, натянута, как тетива. В пол глядит. А не убегает. Спросить, что ли?... Нет, нельзя. Спугну. Кто она? Зачем пришла?
Не поднимая глаз, тихо:
-Я люблю тебя, мой князь. Пожалуйста, не отвергай меня.
И, посмотрев прямо ему в глаза, порывисто:
-Я все понимаю, мой князь! Ты не любишь меня, и никогда не сможешь любить. Я это знаю и ни на что не претендую. Но не прогоняй меня, пожалуйста. Я люблю тебя, я хочу быть с тобой, сколько позволишь!
