Я метнулся на второй этаж, сначала даже не сообразив, нагими или Хирайшином. Но когда дверь ванной распахнулась передо мной от перепада давления, я сообразил, что надо было бы попридержать коней, потому что...
Тен-тен, стоявшая перед зеркалом, обернулась ко мне, удивленно округлила карие глаза и выпустила изо рта резинку для волос
— Айдо, что случилось?..
А я застыл как вкопанный. Да-а-а, если такое пряталось под свободной, но глухой по ворот робой и короткими широкими штанишками, то...
Штанишки, впрочем, как и бинты, уже были на девушке и теперь. Но если раньше широкие разрезы почти до колена и замотанные бинтами бедра вызывали лишь недоуменные вопросы, которые я старался держать при себе (ну да, еще шишки на голове, полученные после ликвидации в очистительном огне знаменитой фиолетовой веревки, к дождю болят), то сейчас становилось понятно — и хорошо, что молчал. Потому что то, что вижу я, никогда не видел никто до меня...
Робы же на девушке не было, сверху на не оказался вполне себе минималистичный шелковый розовый топ, который в данный момент плотно прилегал к влажной девичьей коже и рельефно обрисовывал довольно крупную грудь...
В голове сказочным Змеем Горынычем родилась трехглавая мысль. 'Вау!' — безыскусно восхищалась одна. 'Рассмотрел! Заметил! Знал!' — хвасталась вторая. 'Вообще-то, хотя бы из вежливости надо что-то сказать, а не просто неприлично пялиться. Потому что неприлично пялиться надо непросто!' — прагматически призывала третья. Но парадоксальным образом все три вектора совпадали и вели в одном направлении.
— Я... это... Подумал, тут же везде печати, тебе будет сложно, — промямлил я.
И чего это на меня нашло?
— Ну ведь это же твои печати, — тихо ответила девушка и опустила руки, державшие прическу.
Ее влажные каштановые волосы свободно упали на спину, открывая передо мной совсем другую Тен-тен, которую я никогда раньше не видел.
— А я немного задержалась, — так же тихо продолжила она, зябко обхватывая себя руками. — Пока убирала масло с одежды, вся снова вспотела. А запасной не захватила... Ты ведь не против?
Какая-то часть меня педантично отметила, что на фоне расчески в руках Тен-тен и того, что подавляющее большинство обитателей этого дома не признает эти самые расчески как класс, предпочитая ходить растрепанными, но в очках, затягивать хвост на затылке симпатичной черной ленточкой или укладывать волосы силой перераспределения псевдоматерии, заявление об отсутствии запасной одежды граничит с изощренным коварством, а мои глаза в это время скользили по нежной коже, покрытой мурашками от струи холодного воздуха из коридора и Хирайшина, до безумия стройной талии и приподнявшим тонкую шелковую ткань бугоркам сосков.
— Айдо...
Я сделал один шаг вперед... еще один... и и остановился вплотную к ней.
— Айдо...
Я поднял руки и провел ладонями по ее груди, талии, бедрам... и вслед за моими движениями на пол упали разрезанный шелк, распавшиеся на части штаны, куски бинтов... 'Мне почему-то кажется, что, когда Кабуто изобретал Чакра но Мес, он предполагал, что ее будут использовать немного для другого... Впрочем, наплевать! Пусть завидует!'
На мою грудь легли узкие ладони, а Тен-тен подняла голову и встретила мой взгляд. На ее лице, показалось, остались только ставшие огромными и черными глаза.
— Айдо... Я ждала тебя... У меня это в первый раз... Пожалуйста, позаботься обо мне!
— Ну я все-таки ирьенин. Так что, не беспокойся, — ответил я, подхватывая ее на руки.
Тен-тен неожиданно хихикнула, устроившись у меня на руках и обнимая за шею. Ее губы вдруг оказались близко-близко.
— Айдо, за все это время ты ни капли не изменился. Не такого ответа на этот вопрос ждет девушка. Но... это даже хорошо, потому что... я люблю тебя именно таким!
Она закрыла глаза и чуть приоткрыла губы. А я улыбнулся, ничего не став отвечать, шагнул вперед через мрачную бездну, показавшуюся мне сейчас ласковой и уютной... И на этот раз ветер от Хирайшина, сдувший с кровати одеяло, оказался удивительно уместен!
* * *
...Я снова сидел на кухне, разглядывал зеленый абажур и следил в окно за вставшим над лесом солнцем. Почему-то, впервые за все мои жизни, очень хотелось курить. Наверное, потому, что было скучно. Ведь никто не торопился составить мне компанию...
Тен-тен спала. Эта ночь слишком ее утомила. Ну еще бы, первый раз... И, хоть я приложил все силы, которые оставались под контролем моего затуманенного мозга, есть в природе вещи, которые неподвластны любому ирьенину. Ведь боль всегда идет рядом с наслаждением...
Много раз за эту ночь я собирался прекратить... Но тихие стоны, от которых заходилось сердце и шепот: 'Айдо... Еще... Пожалуйста, не останавливайся... Ведь я так сильно тебя люблю!' каждый раз полностью гасили мои глупые порывы.
Теперь Тен-тен спала на моей кровати, в полусне смущенно завернувшись в одеяло целиком (нет, ну скажите на милость, как можно смущаться после того, что мы устроили? Девчонки!..). Меня в первый раз в жизни для кого-то оказалось слишком много.
А сам я сидел на кухне и лениво размышлял, что бы такого устроить, чтобы внешняя реальность соответствовала моему внутреннему состоянию? Вызвать, что ли, Шинигами, воскресить Асуму и попросить у него сигаретку? Асума всегда хорошо ко мне относился, так что поделиться не откажется. Прекрасно, полдела сделано, осталось уговорить принцессу!
Вдруг позади меня скрипнула дверь. Я обернулся... и сам не заметил, как оказался на ногах. Потому что в комнату вошла Таюя.
Сегодня она снова выглядела такой, какой я привык ее видеть — черные облегающие шорты; платье с разрезами, перетянутое поясом, дабы вся сокрушающая мужские разумы мощь облегающей ткани не вырывалась на свободу; черная лента в красных волосах... Но в то же время что-то было не так.
Девушка в упор смотрела на меня, я не отводил от нее взгляд, а в голове царила пустота. Абсолютный вакуум, в котором останавливаются все физические процессы. Дыхание. Движение. Жизнь.
— Привет, Айдо, — сказала она, и я машинально ответил:
— Привет...
Некоторое время царило молчание, а затем Таюя прошла вперед и остановилась в шаге от меня.
— Значит, ты был сегодня... с ней? — произнесла она, не допустив в свой голос никаких эмоций.
— Таюя, я... — начал было я, но девушка подняла вверх ладонь.
— Молчи! Ничего не говори, не нужно оправдываться или чувствовать вину. Позволь мне запомнить Айдо сильным, уверенным и никогда не сомневающимся в том, что он делает, даже когда выводит брошенную, одинокую и никому, кроме него, не нужную девочку из темноты к свету. Молчи, дело не в тебе, а во мне. А я объясню, почему так решила и почему я сегодня уйду.
Я отрицательно покачал головой, выражая отношение сразу ко всему что она сказала, но Таюя продолжала в упор смотреть на меня. Наконец, после секундного молчания девушка продолжила:
— Ты никогда не обращал внимания, что, когда мы занимались с тобой... этим, — девушка порозовела и опустила взгляд, — мы не особо задумывались о последствиях?
— Но... ведь... — ошарашенно пробормотал я бессмысленный набор звуков, но Таюя поняла.
— Да, верно, я сама никогда с тобой об этом не говорила. Потому что для меня этот вопрос не существует — у меня не может быть детей.
— Как? — помимо воли вырвалось из груди. Я ведь уже начал было думать о совершенно противоположном...
— Орочимару, — ответила девушка. — Я ведь говорила тебе, что он подобрал меня не просто так... Самих опытов я не помню, но вскоре после того, как он вышвырнул меня из лаборатории и позволил отработанному материалу стать служебной собачонкой, Белый Змей заполз в женское тело. Наверное, он смог придумать, как ему комфортно существовать в такой оболочке. Знаешь, Айдо... А я ведь сначала даже не поняла, что со мной что-то не так. Ну мало ли, не было... определенных неудобств, но я ведь и не знала, что они должны быть и считала, что все как надо!
Таюя повысила голос и вдруг резко утихла почти до шепота.
— Все изменилось, когда мы с Саконом... Меня просветила Кин. Никогда не забуду тот день, я ведь сначала только презрительно усмехнулась. Но потом... О, как бы мне хотелось удавить ее собственными руками! Только то, что эту ядовитую тварь принесли в жертву и сделали сосудом для чужой души, сохраняет во мне веру в справедливость!.. А потом меня окончательно выбросили, посчитали за вещь, приняли за игрушку и попытались эту игрушку сломать. И тогда в моей жизни появился ты. Постепенно из друга, спасителя и... учителя ты стал для меня особенным, единственным... Светом во тьме, мостом над пропастью. О, как же мне хотелось быть такой же для тебя! И с тобой я была счастлива. Но потом... Наш остров перестал быть только нашим. Я знаю тебя лучше, чем ты сам, я вижу, как тебе кажется, что все могли обойтись и без тебя, но это не так. Ты стал особенным и для них тоже, ты даль им толчок, новую цель, ради которой эти люди стали способны на все. Без тебя Шин так и умер бы простым рыбаком, завещав Акире лодку с дырявой сетью, а Гекко выколачивал бы мотыги и штамповал ведра, пока не выронил бы молот от старости. Клан Узумаки, который столько сделал для всех нас, должен сохраниться. А я... Я не могу тебе этого дать. Твои печати мне не помогут. Помнишь, как фуин залечивали малейшие царапины? На это печати не реагировали никак, а, значит, Орочимару сделал так, что мое тело забыло, что когда-то имело... возможность рожать. Поэтому я уйду. Не беспокойся, недалеко. Больше никогда не видеть тебя — выше моих сил. Я просто не буду больше вам мешать и тебе не придется испытывать неловкость, глядя на меня. Ведь я не могу допустить, чтобы тебе было больно...
Таюя начала отворачиваться и я. Простоявший все это время неподвижно, словно громом пораженный, рванулся вперед, схватил ее за руку и резко дернул к себе. Девушка вскрикнула, но ничего сделать не успела, поэтому мы потеряли равновесие и упали: я — на стул. А она — на меня. Таюя дернулась, но я обнял ее и прижал к себе, и девушка затихла.
— Ю, ты никуда не пойдешь, — прошептал я в пушистый затылок. — Никуда. Потому что я тебя люблю. Вот видишь, я все-таки это сказал. Спасибо тебе, что заставила меня сделать это... и прости идиота, что я сделал это так поздно, заставил тебя так долго страдать. Ты никуда не уйдешь от меня... Просто потому, что мой дом — не старые развалины и не скопище деревянных зданий. Именно ты сделала из груды камней посреди моря — тот Узушио, который принял нас всех. Потому что все это я создал ради тебя.
Таюя расслабилась, а затем вдруг откинулась назад, до боли в ребрах вжимаясь в меня, и прошептала:
— Я верю...
На моем лице расцвела улыбка:
— Конечно, веришь, ведь Узумаки всегда выполняет свои обещания! И, насчет этого, — моя ладонь пробралась в разрез накидки и аккуратно прошлась по девичьему телу, погладив нежную кожу от пупка до ремешка шортиков, — не знаю, как и когда... Но я верну тебе все, что отнял Орочимару. Обещаю.
Девушка извернулась на мне, вынудив отодвинуть ногу, чтобы дать ей место, а затем мое ухо обжег горячий выдох:
— Тебе нужно меньше возиться с железками самому — у тебя руки шершавые!
А затем она опустила мне голову на плечо и умиротворенно замерла.
Так мы и сидели некоторое время — уж не знаю, как ей было удобно в такой позе, не иначе Нан но Каизо у Орочимару все-таки стащила... да и остальные ее, хм, позы об этом же говорят — но все когда-нибудь заканчивается: скрипнула открывшаяся и закрывшаяся дверь... И в комнату вошла Тен-тен.
Мою попытку встать на корню пресекла Ю, даже не пошевелившись на моем колене. А Тен-тен подняла ладонь, останавливая мой порыв.
— Я все слышала, — напряженным голосом сказала она, — и, Айдо, я хочу знать только одно. Не обманывай меня, прошу... Скажи... твои слова и то... что было между нами... Это была правда?
Я твердо взглянул ей в глаза, насколько твердо можно было смотреть в глаза одной девушке, держа на коленях другую:
— Да. Все правда. От первого слова до последнего жеста. Тен-тен, я понимаю, как это выглядит, но... Когда я целовал тебя, я не обманывал. Равно как и сейчас.
— Айдо Узумаки, ты просто невозможен, — покачала головой она. — Каждый раз, года я начинаю привыкать к тебе, ты что-нибудь выкидываешь. Хотя... Именно поэтому я тебя люблю и никогда не перестану любить.
Она вдруг подошла к нам, наклонилась... положила руки на плечи Таюе и заглянула ей в глаза.
— Я понимаю тебя. Понимаю так, как только девушка может понять другую. И не виню. Он действительно для тебя свет жизни, причина просыпаться утром и идти вперед, несмотря ни на что. И я прощаю тебя. Но... Не рассчитывай, что Айдо Узумаки достанется тебе одной!
С этими словами она вдруг со всего размаха уселась мне на свободное колено и навалилась на меня спиной. Так непринужденно, как Ю, Тен-тен это проделать не смогла, но, тем не менее, девушки переглянулись... и вдруг улыбнулись друг другу. Без особой теплоты, но, тем не менее, заключая если не мир, то уж точно прочное перемирие, основанное на общих интересах и духовной (и не только, прямо скажем) близости к одному несчастному красноволосому парню.
А я попросту охренел. Это что, скажите на милость, вокруг творится-то?.. Это на что такое я подписался?! Это мне придется?!. Придется?.. Придется... Мур-р-р...
— Хей! — вдруг раздался за спиной знакомый голос. — Это вы его уже поделили? А про самого умного, красивого и замечательного ребенка в семье Узумаки — забыли?! Так нечестно, я тоже хочу!
Мою шею в нежном объятии, тут же превратившемся в жесткий захват, чтобы не сбежал, обхватили тонкие руки, а затем на затылок навалилось что-то мягкое и теплое. На мое лицо упал водопад красных волос и тут я наконец сообразил — это женская грудь!
— Ну, Йоко, ты у меня попляшешь, — сквозь зубы процедил я.
В ответ раздалось только ехидное хихиканье, указавшее на то, что мои детские, подростковые, юношеские... ну и так далее... мысли, воспоминания и... и так далее, о Митараши Анко оказали на характер дочери влияние большее, чем мне бы хотелось.
Йоко вдруг убрала правую руку с моей шеи, вытянула ее в сторону двери, в которую до этого вошли Таюя и Тен-тен и сделала движение ладонью, как будто убирала в сторону препятствие. Дверь быстро распахнулась... И за ней оказалась Карин, просто и незамысловато подглядывающая в замочную скважину.
Нужно сказать, что за время пребывания в Конохе алоглазая довольно сильно изменилась. Что уж стало этому причиной — благотворное влияние Цунаде или простая и банальная уверенность в завтрашнем дне, понимание, что она не одна и у нее есть близкие, которые не бросят ее в любой ситуации — доподлинно неизвестно. Но она изрядно округлилась, перестав, наконец, выглядеть как встрепанный воробей и начав походить на девушку. Эх, Саске! Использовать такую как пушечное мясо — ну и дурак же ты!
Карин, не разгибаясь (вот не было бы на ней длинной куртки, претендовала бы на приз зрительских симпатий а так... даже шортики почти прикрыты), поправила очки:
