Я был уверен, он не убьет меня сразу, это все равно, что половину жизни карабкаться на вершину горы, влезть и тут же отправиться назад.
— Что рассказать? — Напряженно спросил мой собеседник.
Я неопределенно пожал плечом.
Его глаза подозрительно сузились.
— Тянешь время?
— Нет.
Мужчина наблюдал за мной настороженным взглядом.
— Ты веришь в обещания? — С улыбкой поинтересовался я. — Так вот, обещаю, что не убегу во время нашего разговора. Удовлетворен?
Он что-то буркнул. Я вздохнул.
— Хорошо. У тебя есть наручники.
Бывший полицейский пристально посмотрел на меня.
— Можешь пристегнуть меня к машине. Если боишься. — Я сел.
Его взгляд загорелся, с притворной покорностью он повел рукой.
— Что ж, если ты так хочешь...
Человек с седыми волосами вытащил наручники и осторожно подошел. Не спуская с меня глаз, напрягшись и до боли стиснув в кармане пистолет, он медленно протянул руку.
Я подал ладонь величественным жестом придворной дамы, предлагающей запечатлеть на ней поцелуй.
Браслет с громким треском стиснул запястье. Второй скользнул в щель вентиляционной решетки капота и замкнулся вокруг одного из ребер.
— Ты не возражаешь, если я... — Мой собеседник запнулся. — Если я проверю?
— Проверишь что? — Я недоуменно поднял глаза от созерцания наручников.
— С кем я говорю. С человеком... — Его пальцы несмело коснулись моей груди. — Или призраком.
Столько лет у мужчины с глазами цвета старого льда, тлело в душе желание дотронуться до меня, узнать, как я выгляжу на самом деле, понять, кто я, что я, обман, или явь?
— Пожалуйста. — Кротко сказал я. — Сейчас ты хозяин.
Подрагивающие от волнения пальцы погладили мое предплечье. Я ехидно прищурился.
— Как я, живой?
— Теплый. — Будто думая вслух, произнес он. — Но...
Бывший полицейский еще раз провел ладонью по моей коже, нахмурился.
— Такое странное ощущение. — Пробормотал он. — Это словно... Она гладкая, как... Как кожа младенца.
— Похожа на шелк? — Я слабо улыбнулся. — Это состояние идеально здорового тела. Я хорошо смотрю за ним.
Наверное, я сказал что-то не то. Человек отдернул руку, будто обжегшись.
— Проклятье...
Он резко отвернулся, стремительно отошел и поднял лицо к звездам. Его бурно вздымающаяся грудь глубоко вдыхала прохладный ветер.
— Зря ты ввязался в это. — С жалостью сказал я.
Мужчина рывком обернулся.
— Зря?! Ты считаешь, я не думал об этом все двадцать лет?!
— Двадцать. — Задумчиво произнес я. — Значит, это была седьмая.
Он остолбенело уставился на меня.
— Седьмая?.. Я... всегда думал... Она была первая.
— Я могу рассказать тебе, — проговорил я. — Позже. Если захочешь.
— Седьмая. — Потрясенно повторил собеседник.
— Но если тебя интересует точное число за все время, — любезно предложил я, — то, пожалуйста. Всего их будет...
Я поднял глаза к звездам.
— Нет! — Он порывисто зажал уши. — Замолчи!
Я обиженно повел обнажившимся плечом. Широкий воротник майки сполз по руке, придав мне вид трогательной незащищенности. Обычно это работает, но сейчас, боюсь, производит обратный эффект. И, тем не менее, каков тип. В кои веки предлагаю поведать вещи, в постижении которых полегло немало мудрецов, и получаю отказ.
Я отвернулся к огням города.
Над моим ухом раздался щелчок. Я осторожно скосил взгляд. Бывший полицейский держал пистолет, почти касаясь им моей головы. Его вытянутая рука мелко дрожала. Ай, как плохо.
— Я не буду ждать, — глухо произнес он. — И я не буду с тобой разговаривать. Я убью тебя прямо сейчас.
Я удивленно поднял бровь. Что за бред? Гоняться за мной в течении двадцати лет, мечтать получить ответы на самые сокровенные вопросы, и вот так по-идиотски пристрелить?
Я попытался отклониться, но ладонь скользнула по масляному пятну, и я упал навзничь, ударившись затылком о лобовое стекло.
Я замер, глядя, как ствол медленно опускается мне на лоб. Интересно, выстрелит, или нет? Нет, выстрелит. Вот ведь бездушное животное.
И тут я не выдержал и засмеялся. Я вздрагивал и трясся на капоте, а над моей переносицей раскачивался черный провал ствола. Слегка успокоившись, я сел и весело взглянул на мучителя.
— Неужели ты решил, что можешь меня убить? — Поинтересовался я. — Взгляни на наручники.
Он бросил быстрый взгляд. Я покачивал их на указательном пальце.
— Видишь? — Стальные браслеты с лязгом упали на крашеное железо. — Ты думаешь, я пришел для того, чтобы ты меня пристрелил? Странный способ закончить жизнь, получив пулю в висок, не так ли? Я пришел поговорить, понимаешь, по-го-во-рить. А ты весь вечер тычешь мне в нос пистолетом.
— Мне не нужны твои откровения.
— В самом деле? — Насмешливо протянул я. — Даже о том, что случилось двадцать лет назад?
Я попал в яблочко. В место, где были собраны все многолетние страхи и кошмары, в болевой центр памяти.
Одинокий человек глубоко вдохнул и поднял пистолет.
— Помнишь, когда состоялся наш последний разговор? — Мягко спросил я.
— Пять лет назад. — Его прищуренные глаза цепко держали меня сквозь линию прицела. — В мае.
— Так вот. — С сожалением произнес я. — Если ты выстрелишь, наш следующий разговор может произойти не через пять лет или даже десять, а спустя все двадцать пять. Или не состоится вообще. У тебя есть терпение неизвестно, сколько времени ждать ответы на свои вопросы?
— Если ты умрешь, — он дернул щекой, — у меня не будет вопросов.
— Да не убьешь ты меня! — Мое раздражение вырвалось наружу. — Да, ты выстрелишь! Я уйду и возьму себе другое тело, еще лучше! А кого ты убьешь?! Глупого мальчишку, который двадцать лет назад лишился всего? О нем ты подумал?! О невинном ребенке, сладко спящем вот здесь?! — Я со злостью стукнул себя по голове. — Потому что я не стану оживлять его, если ты выстрелишь. Он мой заложник. И он умрет. Не я.
— Это твоя проблема, даже если бы я верил в твое вранье.
— Нет, друг мой, теперь это твоя проблема, теперь ты решаешь, жить ему, или нет. Я трижды оживлял его, потому что нес за мальчишку ответственность. Первый раз, когда он попал под машину. Попал туда сам, по детской дурости, побежав за мячом. Он умер, дорогой мой, умер от кровоизлияния в мозг. Я прочистил и срастил его порванные сосуды, я восстановил его мозг. Я вернул ему все. Но сначала я воспользовался этим телом, так как имел на то право. Да! — Рявкнул я при виде его отрицающего жеста. — Имел! Даже с твоей точки зрения! Твои слова, что создатель имеет право на власть над своим творением, и я был его создателем! Пусть вторым, но был! И если ты будешь спорить, значит, ты не можешь нести ответственности даже за свои слова!
Я перевел дух и заговорил тихо, словно вспоминая для себя:
— Дважды я возвращал ему жизнь, будучи повинен в том уже сам. Одна его смерть на твоем счету. Но теперь... — Я помолчал. — Теперь ты решаешь его судьбу. Я оставлю это тело и разбужу мальчишку. Ты потерял дочь, я дам тебе сына. Если хочешь, ты получишь документы на усыновление. Если не хочешь, он уйдет, но в любом случае ваша жизнь будет длинна и счастлива, я о том позабочусь. Если же нет... Если ты выстрелишь, на твоей совести будет и вторая его смерть, теперь окончательная. Тебе решать. Я свое слово сказал.
— Я... — Голос собеседника сорвался на хрип и он замолчал. — Во-первых... Во-первых, я не приму от тебя ничего. Слышишь? Ничего. А во-вторых... — Мужчина облизнул пересохшие губы. — Я не верю тебе. Ты врешь.
— А если нет? — Я лукаво улыбнулся, вложив в нее все обаяние. — Ведь может быть такой вариант?
— Нет.
И он выстрелил.
Я упал на лобовое стекло, расширенными глазами глядя на него. Немеющая рука медленно поползла и прижалась к пулевому отверстию в груди. Я отнял ладонь, посмотрел на пальцы. На них не было крови.
Бывший полицейский опустил дымящийся пистолет. В его взгляде читалась растерянность и детская беспомощность.
Он сделал то, о чем думал много лет, но за все эти годы он ни разу не задумался, что же дальше. А "дальше" оказалось весьма мерзкое и мучительное.
— Твоя дочь... — Я хотел сказать громко, но получился шепот. — Ее не было... Там. Ты видел. Так почему ты не спросил, где она?
Одинокий, очень одинокий человек выронил пистолет и попятился.
— Ты знаешь... Ты не можешь знать... — Путано бормотал он. — Ты знаешь... Где моя дочь?
— Расскажи мне... — Я собрал последние силы. — Расскажи, каково чувствовать... себя убийцей? — Я улыбался белыми губами. — Правда... паршиво?
Старый отец бросился ко мне, схватил.
— Ты знаешь, где она?! — Кричал он с безумными глазами. — Она что, жива?! О, Господи! Ответь же мне! Ответь мне, ты... проклятый... ты...
Я был мертв, но он продолжал меня трясти. А потом этот пожилой, невысокий, одинокий человек горько зарыдал, уронив седую голову на скрещенные руки.
Я мягко съехал по лобовому стеклу, открыв в нем широкую дыру и забрызганный кровью салон. Когда пуля пробивает артерию, кровь вылетает из тела за несколько секунд. Я успел много что сказать и могу быть доволен собой, однако, почему же у меня такое поганое настроение? В конце концов, он долго грезил меня укокошить, и я осуществил его заветную мечту, хотя по внешнему виду старика не скажешь, будто он счастлив.
Я вышел из тела.
Когда я исчезал из парка, последним, что я почувствовал, был одинокий выстрел у машины.
Я открыл глаза. Надо мной склонялась Деф. — Ты вспомнил? — Тихо спросила она.
— Вспомнил. — Хрипло подтвердил я и медленно сел.
— Не то. — Глаза девочки были полны печали.
— Что, не то? — Я недоуменно посмотрел на нее. Она отвернулась. — Как ты смогла накачать меня этой гадостью, — я недовольно нахмурился, — если эндемики защищают мой организм от твоего вмешательства?
— Они прошли адаптацию и в некритических ситуациях не вмешиваются. — Девочка повернулась и слабо улыбнулась. — Обедать пойдешь?
— Пойду. — Сердито буркнул я. — Зачем ты вколола мне эту дрянь?
— Не дрянь. Средство, помогающее ускорить возвращение твоей памяти. И не только.
— Зачем мне ускорять возвращение памяти? — Я возмущенно посопел, одевая кроссовки. — Мне и так неплохо. — Деф промолчала.
Мы вышли в коридор и услышали вежливый стук в окно. Я увидел усатого мужика в строительной каске и ломом под мышкой. Он сделал скорбное лицо и заискивающим тоном попросил: — Ну, откройте окно. Ну, пожалуйста.
— Говорила ведь уже. — Произнесла возникшая откуда-то Алиса и высокомерно скрестила руки на груди. — Не открою.
— Не хотите окно открывать, тогда дверь в вагон откройте. — Предложил усатый и его усы повисли еще печальнее.
— Фиг вам. — Гордо объявила девочка. — Вам надо, вы и открывайте.
— Ну и ладно. — Обладатель усов неожиданно весело нам подмигнул и замахнулся ломом с явным намереньем садануть им в стекло.
— Совсем, Михалыч, с дуба рухнул? — Крикнул ему стоящий недалеко важный мужчина в красивой красной каске. — Ты так все окно к ... разнесешь! Тут аккуратнее надо. Серафимыч. — Он кивнул плюгавенькому мужичку с молотком, независимо стоящему отдельно от весело ржущих путейцев. — Действуй, как ты умеешь. Точно и аккуратно.
— Щас будет. — Мужичок с достоинством, не спеша подошел к нам, сунул молоток под мышку, старательно поплевал на ладони, тщательно их потер и прицелился в верхнюю часть окна коридора. — Щас сделаю, как в аптеке. — Важно объявил он и махнул молотком. Послышалось мелодичное 'дзинь'. Серафимыч недоуменно почесал затылок, потер грязным пальцем стекло в месте попадания и популярно объяснил случившийся казус: — В Союзе делали, вишь, крепкое какое? Сильнее надо.
— Так давай, — нетерпеливо поторопил его важный тип в красной каске. — Не тяни.
— Щас будет, Николаич, не боись. — Утешил его Серафимыч и треснул молотком еще раз, уже сильнее, правда, с тем же результатом. — Не понимаю. — Он растеряно почесал затылок. — Что за стекло, бронебойное оно, что ли?
— Бей, давай, философ хренов. — Обладатель красной каски нетерпеливо подошел. — Состав вечно стоять не будет. Вот сюда бей, в верхнюю часть, чтобы окно открыть и внутрь попасть.
— Да знаю я. — Недовольно огрызнулся тощий мужичок. — Полвека почти на железной дороге, не пальцем, чай, деланный.
— А путейским костылем! — Стоявший рядом обладатель лома радостно заржал, его коллеги дружно поддержали.
Серафимыч зло глянул на весельчака и со всей дури шарахнул молотком в окно. Раздалось глухое "бряк", обладатель красной каски и дыры к ней ошеломленно попятился, споткнулся о стоящий сзади чемодан, величаво взмахнул руками и рухнул на перрон. В воздух, будто салют, взлетели осколки красной каски.
— Какая, оказывается, полезная вещь, эта каска. — Задумчиво произнесла Алиса, глядя на медленно садящегося, и остолбенело оглядывающегося вокруг представительного мужчину. — Другой бы убился давно.
— Молоток сломался. — Невозмутимо объяснил случившееся Серафимыч и показал всем, включая нас, его сломанную ручку. — А его верхняя часть отлетела, значит, Николаичу прямехонько в лоб. Хорошо, что у него каска. — И задумчиво добавил: — Была.
— Смотри, старый пердун, как надо. — Его с негодованием оттеснил обладатель лома и с широким размахом и молодецким хеканьем ударил им в стекло. С оглушительным звоном орудие труда разлетелось на тысячи осколков, а его обладатель врезался головой в невредимое окно. Его каска сказала веселое "хрясь", и разделилась на две части, а ее обладатель с застывшим на лице выражением крайнего изумления, медленно сполз им по стеклу. Я, Деф и Алиса проводили его задумчивыми взглядами и выжидающе посмотрели на оставшихся клоунов, точнее, членов путейской бригады. Они оттащили временно павшего боевого товарища, бережно усадили на тележку и устроили собрание, широко размахивая руками и громко матерясь, причем один из них, тощий паренек, в это время бегал вокруг них кругами, раскинув руки, будто самолет. Наверное, предлагал вызвать авиацию и разбомбить тут все на фиг, предположил я. В результате совещания из тачки была извлечена монстроподобная болгарка с грозным названием "Рельсорез" и один из команды направился с ней в сторону входной двери вагона. Что именно там происходило, видно не было, но, судя по доносящимся звукам тарахтения и визга, нечто грандиозное, хоть и продолжалось весьма недолго. Визг распила металла сменился на человеческий, и к месту катастрофы торопливо побежали оставшиеся в строю путейцы.
— Как интересно. — Алиса весело посмотрела на меня. — Дрогнула рука, а пострадала нога. — От вагона увели тяжело подпрыгивающего на одной ноге пильщика, следом торжественно, будто священную реликвию, несли мысок от сапога. Я укоризненно посмотрел на стоящую рядом девочку.
— Не сильно он себе ногу отпилил. — Она отрицательно покачала белокурой головкой и добавила мне в утешение: — Пальцы на ноге ему пришьют, не переживай.
Я посмотрел на Деф. Она печально вздохнула.
Возле неуверенно держащегося на ногах владельца теперь уже оранжевой и грязной, как из... э... каски, собрались какие-то люди и тоже широко размахивали руками и громко ругались. Хотя, в отличие от недавнего собрания, матерились реже, и паренек возле них не бегал, изображая самолет, сейчас он с интересом заглядывал в носок сапога. Среди нового собрания общественности я заметил несколько пассажиров, пихающих владельцу каски под нос билеты и двух мрачных представителей железнодорожной администрации в железнодорожной же форме.
