Мужская голова. С лицом. Почти старик.
Следующая — снова рваные жилы на костях, запекшаяся кровь, дырка и глазницы.
Я попытался вспомнить, как выглядел третий — тот, которого мы нашли на том берегу, в кустах. Похож? Тот был, вроде, тоже не маленький. Но этот... Разве тот был таким здоровым?
Я разбросал камни под срезанным подбородком — в шею его добивали?
Кинжал скрипел все реже. Мои руки, раскидывая камни, застывали...
Меня заливал холодный, вязкий страх.
Тот же липкий ужас, как когда я...
В ту самую первую ночь, когда я только пришел в приграничье...
Под той Лиходеевкой... Хуторок двух ветеранов, где я уложил оживших мертвецов. Как потом я спускался по тропе, — точно зная, что за нами идут люди с тяжелыми арбалетами...
Да, этого, третьего без лица, добили в горло. Но это был не аккуратный разрез от уха до уха. Это был один быстрый удар. Ему просто всадили лезвие — под кадык, в самое основание шеи, точно в маленькую ямку между двумя косточками.
Мне в плечо вцепились.
Я знаю человека, который добивает таким ударом. Я оглянулся.
Эйк, вцепившись мне в плечо, замер с вытаращенными глазами. Не веря тому, что видит.
Да. Значит, не показалось... Его рука.
Это один из тех двоих, кого мы с Эйком пустили по ручью. Под Лиходеевкой. Три дня назад.
Лежит тут.
Я зажмурился, пытаясь поймать еще какую-то мысль — мелькнула, и почти ускользнула...
Собаки!
Тот говорливый ветеран, что он говорил про их собак? В ту ночь, когда у них на хуторе случилось это все... Ни голосочка за всю ночь? Молчали их собаки?
Молчали — потому что надышались от мертвецов, как я тогда решил? Или потому, что у них от страха языки глотки забили? Оттого что тролля почуяли?
Все вдруг сложилось — лязгнув как захлопнувшийся капкан. Намертво поймав и связав меня со всем, что случилось здесь — и там.
137
Тот, кто сделал эту руну здесь, — и неведомый хозяин тех двоих убийц, что пытались застрелить нас под Лиходеевкой...
Они поджидали меня там, под тем хутором? Знали, что я туда приду?
Мертвецы на хуторе встали не сами. Не было никакого ходока, случайно забредшего через болота, который раскопал свежие могилы и закусал тела, не успевшие сгнить.
Могилы раскопали живые. Гохлов на те трупы посеяли, — и сделала это та же рука, что этой ночью сеяла гохлов на мертвецов в руне.
Он поднял там мертвых, чтобы напугать хуторян. Одного мертвецы подрали. Остальные побежали искать того, кто им поможет. Но не мага. Благородный брат белого ордена для таких слишком дорог. Помочь им мог только один из тех ребят, что приходят в приграничье после сражений, поживиться тем, что завалялось на убитых магах и шаманах... Кто не слишком разборчив в том, за какую работу браться, — потому что найти бы хоть какую. Ребят вроде меня.
Дважды такая мышеловка сработала безупречно. И сработала бы и со мной — если бы не староста, насторожившийся от повадок Эйка.
Если бы он не рассказал мне про двух чернокнижников, сгинувших там до меня? Да не просто прибил-зарезал кто, — а пристрелили, из хороших солдатских арбалетов. Надежно, расчетливо...
Если бы не глаза и уши Эйка, который заметил, что возле лошадей кто-то крутится?
Если бы не мой последний кристалл — который я всегда оставляю, потому что один всегда должен быть, что бы ни случилось...
Как голый. Сейчас у меня ни одного кристалла не осталось.
— Бример, — просипело едва слышно.
Я оглянулся. Шептун. Он подбрел прямо к раскопанным головам. Шагал он как-то странно. Неуверенно. Будто пьяный.
— Эй, — просипел он, — Бример...
— Что?
Он дернул подбородком на голову под ногами. Он встал над седьмым. Лица которого не тронули.
И смотрел на меня так, будто я должен был знать этого старика.
Я дернул плечами — чтоб просто отвязался...
Ужас.
Липкий, холодый ужас. От которого сковывало в груди, свинцом заливало ноги.
Этот ужас все разрастался.
Если те, кто охотились на нас с Эйком под Лиходеевкой, и те, кто напали на мосту, — у них один и тот же хозяин...
— Это же Ольгер, — просипел он.
— Кто? — пробормотал я.
— Ольгер. Из Старлога.
Я поглядел на старика еще раз.
Что я слышал об Ольгере из Старлога? Да ничего особенного не слышал. Чернокнижник как чернокнижник... А лицо это — ну лицо как лицо. Никаких особых черт.
— С чего ты взял, что это Ольгер? — мой голос был как чужой.
— Это он. Я его... видел. — Шептун сглотнул. Перехватил пальцами шею. — Знал. Раньше.
— Уверен?
Только сам-то я уже знал, что Шептун не ошибся...
Еще один чернокнижник. Мертвый.
— И этот, — Шептун кивнул на голову парня. — На мальчишку его похож. Вроде.
Я стиснул в кармане горсть коконов. Семь пуль с жидким серебром. А одна — брыковая. Я не покупал ее. Мастер Ильрик мне ее дал. Потому что кто-то до меня брал у него именно такие. Не обычные, на демонов, а брыковые. На тролля.
Ольгер был у него?
Как и я, выбрался из мышеловки, расставленной под Лиходеевкой? И даже как-то узнал про тролля. Вернулся в Оростол, чтобы взять у алхимика брыковых пуль...
Но это его не спасло. Потом все равно сгинул.
Или не Ольгер? Может, кроме него и тех двоих, про которых знал староста, здесь сгинуло еще немало нашего брата?
Потому что даже если ты выскользнул из мышеловки вроде той, что под Лиходеевкой... Такая мышеловка ведь не одна? В соседних деревеньках, на пути из Оростола в приграничье, там тоже на дальних хуторках вдруг встают мертвецы?..
А если ты миновал мышеловки, будут засады. Он будет охотиться на тебя и дальше. По всему приграничью. Хоть ночью, хоть днем.
Здесь сгинули все чернокнижники, кто сунулись сюда до меня?
Гремя доспехами, рядом возник Було. Тяжело опустившись на колено, он стал своими стальными перчатками разгребать камни дальше, — замыкая круг из раскопанных голов.
Но зачем?..
Ради чего кто-то искореняет здесь чернокнижников?
Потому что призывает демонов здесь, возле замка, и не хочет, чтобы кто-то об этом узнал?
Маги, проверив замок, ушли сами. А с чернокнижниками, лезущими в приграничье, как мухи на дерьмо, он решил разделаться еще на подходах? Чтобы ни один не оказался возле замка. Ни сам добрел случайно, ни по приглашению нового хозяина привезли на карете... Делал все, чтобы до такого приглашения не доживали?
Було поднялся.
Последние двое были без лиц.
— Он срезал лица со своих людей? — пробасил Було. Оглянулся на Зика. — Чтобы их нельзя было узнать?
— Но на мосту было три, — сказал Джок. — Откуда еще двое?
В кругу мертвецов со срезанными лицами было пятеро.
— Какие его люди? — просипел Шептун с яростью. — Тут был шаман! Орки! Рох-шаман с троллем!
Но в руне лежали трое убийц с моста, и двое из-под Лиходеевки...
Оказаться здесь они могли, только если тот, кто уложил их в руну — он же их и посылал. Точно знал, где потом забрать тела, если люди не вернулись сами.
И у него есть еще помощники. Те, кто забирали тела, везли их сюда. Те, кто устраивают мышеловки под другими деревеньками...
И еще те, кто следит за замком?
Когда я выбрался из его мышеловки под Лиходеевкой, и в "Мамаше штурмовика" меня подцепил виконт, граф нанял, привез сюда, прямо в замок, — он взялся за меня всерьез?
Кныш был прав? Когда мы вчера возвращались из Оростола, на дорогах нас ждали не только у того моста? Были еще засады? На всех путях и тропинках, что ведут от тракта к замку?
Потому что еще утром, когда мы только выезжали из замка, — где-то на опушке леса сидел соглядатай? Или даже пара. Чтобы один мог сразу помчаться к их хозяину. Рассказать, что из замка выехали.
Ну а дальше — немудрено было понять, куда именно мы едем. И зачем... Куда я поехал. В Оростол за кристаллами.
И на обратном пути нас уже ждали...
Он призывал у замка демонов. И не желал, чтобы кто-то в замке это понял.
И ему было совсем не нужно, чтобы рядом крутился кто-то, кто мог все испортить. Ни маг, ни чернокнижник.
Но зачем он призывал демонов возле замка?
— Нет, это не шаман из недобитых, — прогудел Зик. — Если здесь те трое с моста... Лица у них срезали, чтоб не узнали, кто их хозяин. — Он замотал головой. — Нет. Это не шаман. Не орк.
Как эти пятеро — могли помогать шаману?
Лихие людишки? За деньги готовые на все?
Но как орк-недобиток, едва унесший ноги после штурма, забившийся в лесную чащу, — мог бы незаметно пробраться к Оростолу, чтобы нанять там этих лихачей? А сначала — как-то найти их там, в городе! Не спугнув никого своим орочьим видом, не подняв на уши весь Оростол!
Да и кто еще на такое согласится, даже из лихих... Тут ведь дело уже не в деньгах.
— Это не может быть человек! — с яростью сипел Шептун. — Человек не может приручить тролля!
И сделать такую руну...
То, что под ней.
— Эй, Бример! — Сова вскинул лук, натянув тетиву.
Зло блестящий кончик нацелился на раскопанные головы.
Та, что правее Шибня. Срезанное лицо меж рыжих косм. В этих изрезанных жилах... Словно от ветерка, как колышет траву. Обрывки на костях чуть подрагивали. Мертвец пытался шевелить лицом — которого у него больше не было.
Когда Кныш взрыл камни на его груди, зацепил и капли жидкого серебра? Сковырнул какую-то, на плечах или животе.
Кныш, прорычав что-то невнятное, выдернул меч — и с размаху всадил в голову, пришпилив ее к камням. И судорожно стал сгребать камни с Шибня.
В груди у Кныша хрипело, как у пробитого копьем. Руки были ободраны об камни, но он не замечал своей крови. На лице застыла бешеная ярость.
Показалась шея, плечи... Кныш вцепился, рванул Шибня, выволакивая из камней.
Туловище вышло наверх, но только наполовину. Разведенные руки Шибня натянулись, удержав его — уходили в камни, под них, как толстые корни.
Одна рука Шибня приросла к руке рыжего. Другая к руке того, что слева. Он стал частью этого хоровода мертвецов.
Кныш, рыча от натуги, все пытался вырвать его.
Сзади нахлынула волна винного духа.
— Что тут... — пробился сквозь шум дождя голос графа.
Взвыв от бессильной ярости, Кныш выдернул кинжал, ударил по приросшим к руке Шибня лишним пальцам. Отсек от державшего слева. Стал перепиливать руку рыжего — с запасом, стараясь не задеть пальцы Шибня...
У Шибня открылись глаза.
— Кныш! — крикнул Сова.
Среди тяжелых капель, падавших с неба — на миг блеснула другая. Тяжелая, блестящая, как полированная сталь. Она сбежала с ключицы Шибня.
Сова, уже натянув лук полностью — все-таки не выстрелил. Лишь смотрел, стиснув челюсти.
Мертвец не пытался укусить. Пялясь пустыми глазами в небо, он своими обезображенными руками, в которые вросли обрубки чужих кистей, пытался сбросить Кныша с себя. И перевернуться на грудь.
Кныш застыл.
Потом схватил Шибня за плечо, — развернуть к себе, снова заглянуть в лицо... Мертвец, выкручивая голову к земле, не глядя отбивался одной рукой, другой загребал камни под себя, затаскивая себя обратно в яму.
Сползал туда, вжимаясь в дно, возил руками по сторонам, хватаясь за камни, волоча их горстями, — словно зарывающийся жук.
С внезапной яростью Кныш ударил мечом в эту копошащуюся спину — туда, где сердце. Покончить со всем этим одни ударом. Но мертвец не заметил. Пришпиленный мечом, он все так же возил руками по камням.
Кныш, привстав, попятился. Не в силах отвести глаз.
Что он думал? Что Шибень ползет прочь от него — обратно в хоровод мертвецов?
Кныш зарычал. Запустив пальцы в волосы, он побрел прочь, оступаясь на окатышах, налетая на валуны и людей.
— Это мой человек? — раздался голос графа.
Шибень... то, что он него осталось, чем он стал, — все возил руками, загребая окатыши. Пытался найти опору. Вцепиться, чтобы выволочь ноги — прочь с того места, где была его боль... Капли жидкого серебра, которые были в плечах и в животе, из него вышли, — но оставались еще две. В ногах, зажатых под камнями.
Граф шагнул мимо меня. Его била дрожь, но он ступил к самой руне. Словно хотел лучше разглядеть это тело, крючащееся в агонии. Желал навсегда запечатлеть это в памяти.
— Я отправлял его с Кнышем, милорд, — сказал виконт. — Чтобы они... сопроводили мастера Бримера, когда он ездил в Оростол третьего дня.
— Мой человек... убит... и он... в этом? — Граф дрожал все сильнее, и его голос тоже, но теперь я не был уверен, от страха или от ярости. — Чтобы призывать тварей, которые лезут в мой замок?
Тело Шибня все извивалось, вздрагивало, вцеплялось в камни, разлетавшиеся из-под его скрюченных пальцев...
Он перехитрил убийц у ручья. Зарезал одного их арбалетчика, и перебил струну на арбалете второму. Если бы оказавшись за мостом он просто погнал дальше по дороге, сейчас в этой руне лежали бы я, Эйк и Кныш.
Я посмотрел на свою руку. Кожаная плетенка от оберега Гляныша была намотана на моих пальцах. Он спасал Эйка. А я обещал им, когда выводил за ворота замка, обещал им всем, и ему тоже, что приведу их обратно. Демоны не заберут никого, кто пойдет со мной.
До этой ночи это было так.
До этой ночи...
— Кто это сделал, Бример? — едва слышно донеслось от графа. Он стоял, не отрывая взгляда от копошащегося тела. — Он мне нужен, Бример.
Я уже никогда не смогу повторить этого — никому. Ни тем, кто будет меня нанимать... ни себе.
Никогда.
Он пошел со мной, и от него остались только пряди волос. И этот ремешок.
— Бример! Он. Мне. Нужен.
Он...
Я сделал на ремешке узел. Рядом еще один.
— Шаман это? — тихо бросил виконт. — Или человек?
Я обмотал ремешок вокруг запястья. Помогая зубами, надежно затянул концы.
— Кто бы это ни был, он мне нужен, — глухо повторил граф.
Он...
Ночью он может затравить демонами целый замок.
Днем в его власти послать за моей головой убийц-людей...
И у него есть тролль.
— Кто бы это ни был, граф, вы его получите.
Одну ошибку он сделал.
138
Оступаясь на скользких камнях, я вернулся болоту. Туда, где начинались следы, уводящие вглубь топей.
Тролль...
С его помощью он приволок сюда все эти тела? Тролль мог притащить их всех за один раз.
Я вытащил из кармана коконы. Среди белых — один синий. Брыковая пуля. На тролля.
Очень бережно я уложил ее в футлярчик, вместо бесполезных пустых кристаллов.
Следом за мной, разбивая ногами камни, сходились люди.
— Нам туда не пройти, — сказал Сова. — Мы когда там искали, тех лошадок пропавших... — Он замотал головой. — Нет.
— Его тролль может, — просипел Шептун. — А мы там все увязнем.
— И ста шагов не пройдем, — прогудел Було. — Даже без доспехов если. Все равно никак. По этой трясине только тролль и продерется.
Рядом со мной встал Джок. Уперев подбородок в лук, как в посох, тоже помотал головой.
— Этот след нам не по зубам, Бример.
