Там было тепло и очень тихо, — только лампы ровно жужжали. На улице шел дождь, который я ненавидел, которого боялся, слякоть, грязь... а здесь — лишь покой, словно в другом, совсем другом мире... теперь я знаю, — в каком, — он повел рукой вокруг. — А я рассматривал своё отражение в стекле. Моя мордашка успела округлиться, и скулы уже не торчали, а волосы отросли так, что кожа сквозь них больше не просвечивала...
Как я обрадовался, когда уловил в этом наряженном в модную курточку мальчике несомненное, пусть и слабое сходство с юношей из пустыни! Когда я понял, что вырасту, — и стану таким же, как он, по крайней мере — похожим. Я даже снял курточку и рассматривал свои руки, — мне ужасно хотелось иметь такие же красивые мышцы... и я ужасно боялся, что кто-нибудь застанет меня за этим занятием...
Знаешь... лишь сейчас я понял, насколько хрупки дети. Поразившая нас в детстве идея, всего чаще случайная, становится стержнем нашей сути, и уже не в нашей власти избавиться от нее. Очень многих такой внутренний призрак сделал несчастными, или, того хуже, привел к безумию и смерти. Я бы тоже не выдержал долго этой жизни в приюте. Я бы снова сбежал, — туда, откуда не вернули ещё ни одного беглеца...
Это довольно-таки мерзко, когда одна идея становится сутью человека... файа... это превращает его почти в машину, делает неполным, несчастным или просто одиноким, — а потом убивает. Ведь если бы мы остались в Товии, — в той, нашей Товии, — мы прожили бы вдвое больше, а не сидели бы здесь, развлекаясь воспоминаниями...
Хьютай вздрогнула.
— Я чувствую, ты прав насчет идей. Мы могли бы ещё жить там, в Товии... если бы встретились. Но, с другой стороны, мы пережили всё мироздание, — время относительно, и никто не может сказать, что лучше...
Анмай погладил её волосы, рассыпавшиеся по его плечу. Она повернулась к нему.
— Как странно, — Хьютай смотрела словно сквозь него. — Помнишь, как мы встретились взрослыми? Тогда, в первый раз, мы долго не решались прикоснуться друг к другу... А уж я-то совсем не была стеснительной! Но мне хотелось чего-то иного, не столь... примитивного, что ли. Об этом я знала всё. В приюте меня прозвали Бешеной... потому, что я никого к себе не подпускала... поначалу. Когда тебя усыновили... Я думала о тебе — но детская память коротка. А когда выросла — просто забыла. И ты был у меня не первым. Я любила того парня, знаешь?..
— Янаая Тайру? Интересно, что с ним сталось?
— Не знаю. Я и не подумала выяснить это... Я любила его, — но когда встретила тебя... Однажды я заметила на улице Товии красивого юношу... Он показался мне странно знакомым, — словно я уже видела его где-то... Я посмотрела внимательней, — и узнала тебя. А потом...
— Мы стояли, взявшись за руки, и смотрели друг на друга. И ты даже не спрашивала, что было со мной...
— Потому, что забыла обо всем. Ты увел меня в Цитадель, хотя меня не хотели пускать. А ты сказал всем, что я — твоя жена, и я не возразила. А потом мы остались одни... тот раз был самым лучшим, верно?
— Да...
Их глаза разделяло всего несколько дюймов, — глаза, размером в целый мир, бархатно-черные бездны, окруженные серыми крапчатыми равнинами и снежной пустотой... всё ближе и ближе, пока не соприкоснулись их ресницы, — слабо, почти неощутимо. Чтобы вспоминать об этом, им не нужно было слов...
......................................................................................
...Хьютай с облегчением нырнула в темноту под массивным стальным порталом. Анмай, быстро набрав код, открыл броневые ворота, потом они вошли в просторный коридор. Подсвеченная изнутри фиолетовым стеклянная мозаика на его стенах едва рассеивала таинственный полумрак. Суматоха главного туннеля осталась позади, за тяжелым герметичным затвором. Здесь было очень тихо и тепло, мягкий, свежий воздух смутно пах влагой.
Дверь в его комнату оказалась почти в самом конце — тяжелая, из гладкой белой стали. Ловкие пальцы Анмая вновь пробежали по клавишам замка, потом он с усилием повернул вделанный в сталь рубчатый круг. Едва они вошли, дверь с мягким клацанием захлопнулась. Тихо зашипел и лязгнул замок.
Хьютай замерла у порога, осматриваясь. Она не ожидала увидеть здесь, под землей, такое просторное жилище. Здесь царил полумрак. Вдоль гладких мраморных стен тоже шла полоса стеклянной мозаики, падавший из-за неё палевый свет отблескивал на темном металле тонких колонн, подпирающих зеркальный потолок. Из-за него комната казалась очень высокой. Пол покрывали фиолетово-муаровые пушистые ковры с грудами таких же фиолетово-муаровых подушек. Из резных серебряных вставок в стенах веяло прохладным сквозняком. Чистый, влажный воздух легко касался лица Хьютай. Слышалось едва различимое гудение невидимых механизмов. Место было очень странное, но она, казалось, видела его раньше, — во сне, или в какой-то другой жизни...
— И ты здесь живешь? — она удивленно взглянула на юношу. Окон не было, но больше ничего не говорило, что они сейчас на глубине в пятьсот метров. — А где ты спишь? Прямо на полу?
Анмай смутился, опустив глаза и невольно ёжась. Теперь, когда их уединение уже никто не мог нарушить, ему вдруг стало очень неуютно. Раньше ему никогда не доводилось делить постель с девушкой. Не то, чтобы он не мечтал об этом, но просто стеснялся... искать. А сейчас его охватили дикие, необузданные любовные фантазии, и он знал, что сможет осуществить их... но он боялся разочаровать любимую. Очень боялся, до озноба...
Хьютай заметила его растерянность. Она улыбнулась, подошла к нему. Они обнялись... почти бездумно их губы встретились. Это тянулось долго. Когда они, наконец, смогли оторваться друг от друга, она тихо спросила:
— У тебя уже есть девушка?
— Нет. Вообще не было никого... кроме тебя.
— Правда? По-моему, восемнадцатилетнего единственного сына всесильного Единого Правителя стоит любить. Или... тебе нравятся мальчики?
Анмай вздохнул, чувствуя, что его щеки горят.
— Нет. Просто... я не встретил никого, с кем бы мне хотелось... разделить... себя, свою жизнь... и я... думал о тебе, хотя...
К его удивлению, Хьютай отвернулась.
— Что с тобой? — испуганно спросил он, видя, что она готова заплакать.
Хьютай не ответила, уткнувшись в сжатые ладони.
— Я не знала, что ты ждал меня... столько... а я... помнишь, что мы обещали друг другу тогда, прощаясь?
Анмай кивнул.
— Ты... простишь меня?
— Да. Не стоит больше об этом говорить.
Хьютай вновь впилась в его губы. На сей раз, у юноши перехватило дыхание, и он испуганно отстранил её. В голове у него всё плавало, и он лишь отчасти понимал, что происходит.
— Я живу совсем не так, как ты представляешь, — тихо сказал он, опомнившись. — Тут у меня нет никого... близкого. Даже друзей. Я один, совсем один... Хьютай... любимая...
Она насмешливо взглянула в его глаза.
— Раз мы... ты... я уже твоя жена, может, начнем?..
— Что?..
Она улыбнулась. Анмай промолчал, но озноб пробежал по его телу от волос до пальцев ног. Едва руки Хьютай коснулись его шеи, он вздрогнул, вырвался, и, отойдя на несколько шагов, вновь замер. Ему хотелось дать ей нечто большее, чем просто наслаждение, пусть даже самое сильное. Но сам он хотел испытать его. Очень сильно хотел. Его мечты были столь смелыми, что он сам боялся их...
Анмай сжал зубы, его тело напряглось. Хьютай нетерпеливо смотрела на него, и он не знал, чего она ждет — его слов, или...
Он несколько раз с силой втянул воздух — и успокоился.
— Ты такой дикий, да? Что с тобой? — удивилась Хьютай. — Иди сюда, — она улыбнулась. Они смотрели друг на друга. — Скажи, что ты думаешь?
Он смутился.
— Ну... что я самый счастливый.
Она фыркнула.
— Ты не забыл, что собирался делать?
Анмай молча смотрел на неё. Неожиданно она решилась... подошла вплотную... поднялась на пальцы ног...
Её теплые губы коснулись ресниц его закрытого глаза... второго... прижались к его губам... к уху... мягко скользнули по горлу... задержались в ямке между ключиц... скользнули по груди...
— Разденься, — прошептала она. — Я хочу знать, как ты выглядишь, когда на тебе ничего нет. Ты красивый.
Юноша дико, испуганно взглянул на неё. Не то, чтобы он совсем этого не хотел, но он не знал, что всё начнется так быстро. Во всех читанных им историях отношения развивались неспешно, и близость с Хьютай, пусть и желанная, казалась ему чем-то далеким. Но теперь... Он не знал, куда девать глаза... и руки тоже...
Хьютай насмешливо смотрела на него. Потом она легко коснулась его испуганно вздрогнувшей ладони.
— Тебе помочь? — невинно и тихо спросила она.
Анмай смутился, ощутив, что краснеет.
— Нет, — он невольно схватился за ворот, словно опасаясь, что она сама расстегнет его. Впрочем, именно этого Хьютай и хотелось. Она обиженно прикусила губу.
— А быть со мной ты хочешь?
Анмай промолчал, но темный блеск его больших глаз послужил ей ответом. Они замерли, не глядя друг на друга. Прошла секунда... вторая... Рука Хьютай вновь легко коснулась ладони юноши. Анмай ощутил, что даже предплечья у него залились краской. Она насмешливо взглянула на него.
— Не бойся. Смотри, это совсем не страшно...
Она ловко приподняла ногу, расстегнула ремешки, сняла сандалию... вторую... Юноша слышал лишь тонкое пение в ушах, — ему казалось, что поют ангелы...
Охваченный внезапным диким смущением, он опустил глаза, и далеко не сразу решился поднять их...
...........................................................................................
— Помнишь, что было потом? — тихо сказала она, почти прямо в его ухо. — Ты так смущался... что я почувствовала себя... что я лучше, чем я есть.
Он улыбнулся, глядя на неё. Хьютай, как и всегда, была прекрасна. Мечтательное выражение её чеканного лица, блеск больших серых глаз... совсем как тогда...
— А кто в такие моменты ведет себя иначе? — так же тихо сказал он, и она улыбнулась.
— Так ты помнишь, что было дальше?..
...........................................................................................
Какое-то время он смотрел на дешевую короткую юбку из шерсти, зеленую и мятую, лежащую на полу, — поднять глаза он просто не решался. Наконец, он осмелился...
Впечатление было столь яркое, что юношу словно ударили под дых. Он замер с приоткрытым ртом, не в силах ни шевелиться, ни дышать, — нагую девушку он видел первый раз в жизни, а от одной мысли, что она любит его, голова и вовсе шла кругом.
Анмай, — восхищенно, испуганно, дико, — смотрел на её высокую тугую грудь, крепкую, математически правильную, полную чувственной силы. Точно на самых выпуклых её местах дерзко торчали крупноватые темные соски. Впалый, в призрачном рисунке гибких мышц, гладкий живот девушки подчеркивал литую стройность её стана. Широкие бедра, словно отлитые из блестящей коричневой стали, вызывающе круто сбегали к узкой талии, сходясь на уровне пупка. Их тугие изгибы привлекали юношу своей невыразимой правильностью, — столь безупречно совершенной, что у него перехватило дух. Спутанные крупными кольцами, тяжелые черные волосы Хьютай плащом ложились на плавные изгибы сильных плеч, прикрывая всю спину. Короткий, ровный нос, длинные, косо посаженные глаза, твердо очерченный чувственный рот, высокие скулы её внимательного лица были безупречно четкими. На нем застыло сразу испуганное, дерзкое и смущенное выражение, делая его невыразимо прекрасным, — Анмай не мог отвести от неё глаз, едва дыша от мучительного влечения. И она искоса посматривала на него — томно, нетерпеливо, призывно...
По коже юноши прошел вдруг озноб, голова закружилась от томного жара. Он словно падал куда-то, понимая, что будет любить красивейшую из женщин своего народа. Это, почему-то, пугало его: он слишком мало знал о любви, и вовсе не был уверен, что достоин такой красавицы.
С ужасом ощутив свою естественную на такое зрелище реакцию, он покраснел до самых пяток, мечтая провалиться на месте, но Хьютай не заметила, казалось, его возбуждения. Она принялась невозмутимо, старательно потягиваться, не отводя насмешливых глаз. При каждом движении её мускулы перекатывались под гладкой смуглой кожей тенями и безупречными бликами туманного серебра, и их томная игра показалась юноше прекраснее всего, что он видел прежде.
Хьютай вытянулась, рывком повернувшись на пальцах левой ноги. Её густые черные волосы рассыпались по великолепным плечам, спускаясь до поясницы, дразняще касаясь дерзких изгибов бедер, отливавших таинственным природным серебром.
— А теперь ты. Не обязательно делать это, как я. Ты всё же парень.
Голова юноши закружилась, в глазах поплыло, — он потерял последнее ощущение реальности. Страх, стыд, любопытство и желание наполнили его — беззвучный взрыв разнородных, несовместимых ощущений такой силы, что он, казалось, вот-вот потеряет сознание.
— Но я не... — горло перехватило, как веревкой.
Она улыбнулась, положив легкие ладони на его грудь.
— Я знаю, что ты красивый... весь. Я не буду смеяться.
Анмай растерялся... и тут же разозлился на себя. Он понимал, что Хьютай просто дразнит его, — но привычная мальчишеская решимость уже не давала ему отступить.
Уже чувствуя, что всё это происходит в каком-то неприличном сне, он, по одной подогнув ноги, торопливо сбросил разбитые, пыльные сандалии, встав босиком на прохладный гладкий пол, — но Хьютай так внимательно посмотрела на ровные босые ноги юноши, что его рука, поднявшаяся к вороту, застыла, не желая подчиняться. Он не знал, куда девать глаза... и руки тоже. Она насмешливо взглянула на него. Он отвернулся, задыхаясь от мучительного стыда: его твердая плоть напряглась так, что почти прижалась к животу. Его охватил неожиданный страх, и сердце юноши готово было выпрыгнуть из груди, когда он всё же вновь искоса глянул на Хьютай, — и смущенно опустил глаза, расстегивая рубаху. Никакого возбуждения он уже не чувствовал, — лишь смущение. Он никак не мог поверить, что и впрямь решил раздеться перед ней.
Пуговицы на рубахе неожиданно быстро закончились, и руки, как-то сами собой, легли на тисненый кожаный ремень. Анмай ощутил, как по коже мощной волной разливается тепло, и понял, что опять краснеет.
Смущенно отвернувшись, он сбросил на пол рубаху, расстегнул ремень, стянул с бедер штаны вместе с плавками, отбросил их в сторону, — и вновь замер, чувствуя скользивший по телу невесомый взгляд Хьютай. Обнаженная кожа ощутила легчайшее, цепенящее прикосновение прохладного воздуха, и его соски напряглись под волной тонкого, как паутинка, озноба.
Хьютай едва успела взглянуть на него, — смущенный своей естественной реакцией, он вдруг сел, сжавшись в комок, и уткнулся в колени, стараясь спрятать горящее от стыдливого жара лицо.
В звенящей тишине почти невесомые ладони коснулись его волос, с невинным любопытством скользнули по напряженному телу от плеч до пальцев босых ног. Юноша ощутил, как сладко обмирает сердце под прикосновениями этих теплых ладошек. Казалось, остановись оно совсем — он умер бы с радостью, потому что большего наслаждения быть не может...
